Медведев: Турция подливает масло в огонь карабахского конфликта
С 1994 года в Нагорном Карабахе было перемирие. И вдруг — резкое обострение конфликта,
не успело все хоть как-то затихнуть по соседству в Сирии. Как это было
возможно остановить? Кому выгодно это обострение? Об этом в интервью
"Вестям в субботу" рассказал премьер-министр РФ Дмитрий Медведев, посетивший Баку.
— Дмитрий Анатольевич, вы когда-нибудь обращали внимание на регистрационный номер самолета, на котором летаете?
— Самолет у нашей государственной компании не один, их несколько.
— Это впору вносить в Wikipedia. В 1988 году был совершен первый
прямой рейс Ереван — Баку. Это классический пример челночной дипломатии.
Начальники Генштабов слетали в Москву из Баку, из Еревана, здесь был
российский министр иностранных дел. Действительно полноценная челночная
дипломатия. Усилиями Москвы удалось что-то перевернуть в сознании армян и
азербайджанцев. С чем они еще недавно не соглашались, а потом
согласились благодаря этим усилиям?
— Пожалуй, вы правы, прямые рейсы из Еревана в Баку можно по пальцам
пересчитать, что само по себе свидетельствует о накале страстей и
глубине проблемы. После того что случилось, самое главное, мне кажется,
было сделать все зависящее от Российской Федерации как от влиятельного
государства, у которого партнерские и союзнические отношения и с
Арменией, и с Азербайджаном, чтобы этот конфликт не затянулся, не
перешел в перманентную стадию. Поэтому наш президент позвонил и
президенту Алиеву, и президенту Саргсяну, продемонстрировал нашу
позицию, которая заключается в том, что ни в коем случае нельзя
допустить эскалации, чтобы ни произошло, кто бы что ни начинал, какие бы
ни были суждения, сейчас главное — успокоиться, прекратить стрелять, объявить перемирие и сесть за стол переговоров.
Потом последовали другие контакты. В Москву приезжали представители
Генеральных штабов, чтобы обсудить конкретные военные аспекты перемирия,
пошли дипломатические контакты. В силу того что у меня намечался
специальный визит в Армению, было признано целесообразным, чтобы я
посетил и Армению, и Азербайджан и обсудил с руководителями этих
государств ситуацию на месте. Мне это удалось сделать. И у меня есть уже
свои представления о том, каким образом развивались события и — самое
главное — что нужно предпринимать.
— Вы садились с картами с Саргсяном, с Алиевым?
— Да нет, мы знаем, о чем идет речь. Я обсуждал эту проблему
неоднократно в разных составах, но с теми же участниками — и с
президентом Саргсяном, и с президентом Алиевым. В общей сложности было,
наверное, полтора десятка подобных встреч. И потом они были продолжены с
участием президента Владимира Путина, министра иностранных дел РФ Сергея Лаврова и других участников. Поэтому это просто разговор о том, что можно и что нельзя.
— Начальники Генштабов поехали не куда-нибудь, а в Москву. С
российских спутников были зафиксированы все движения войск. То есть все
высшее военно-политическое руководство России приезжало не только о
политике говорить, но и, что называется, с примером: ваши войска пошли
туда, а ваши — сюда. Так было дело?
— Сейчас невозможно ничего скрыть. Но не это главное. Главное — в
подобных ситуациях не продемонстрировать расклад, кто куда выдвинулся и
даже не подведение печальных последствий, хотя это очень тяжелая и
сложная тема, главное — продемонстрировать необходимость успокоиться,
прекратить огонь. Именно этим и занимались российские представители. И я
рад, что это удалось сделать, во всяком случае, в настоящий момент.
— Ситуация развернулась за неделю.
— Объявлено перемирие.
Оно сохраняется. Если и есть перестрелки, то они носят одиночный
характер. Но широкомасштабных военных действий — с применением тяжелой
техники, артиллерии — нет.
— Есть две потенциальные проблемы. Одна — совсем низовая, когда
договорились политические лидеры, но, что называется, сдали нервы у
конкретного командира, который сидит в конкретном окопе и смотрит через
прицел на противника уже не первую неделю или месяц, а то и год. Вторая
проблема — это внешний антураж. Тем не менее происходящее на Южном
Кавказе очень близко географически к происходящему в Сирии, к тем
большим успехам, которые там достигнуты и российским оружием, и
российской дипломатией, близко к Турции — и Армения, и Азербайджан с
Турцией граничат. Поэтому невольно возникает вопрос: как все это
происходит в контексте и сирийского урегулирования, и тех проблем с
Турцией, которые есть у России?
— Я не поклонник конспирологических теорий. Но это не означает, что
этот конфликт развивается в безвоздушном пространстве, в стерильном
поле, когда только стороны друг с другом конфликтуют, иногда это
переходит в горячую фазу, сопровождается войсковыми операциями — с
жертвами и так далее. Безусловно, на общую ситуацию, на настроения
людей, на принятие тех или иных решений виляет окружающая среда. Есть
целый ряд сил, которые весьма внимательно анализируют последствия этого
конфликта и его влияние на ситуацию и на Ближнем Востоке, и на
Российскую Федерацию, и наоборот. Поэтому я не исключаю, что и в этом
случае существуют факторы, которые влияют на этот конфликт извне. Вы
назвали турецкий фактор, и, наверное, он есть хотя бы потому, что Турция
высказала свою позицию.
— Но Эрдоган назвал Россию стороной конфликта.
— Совершенно верно. Вместо того чтобы просто призывать к тому, чтобы
успокоиться, были даны определенные оценки. Для чего? Для того чтобы
подлить масло в огонь? Это не может не настораживать.
— Первая реакция на эскалацию ситуации пошла из Москвы. Вена, ОБСЕ
находятся практически в том же часовом поясе, с разницей в час, но на
несколько часов запоздала реакция из ОБСЕ, из Совета Европы, из других
мировых столиц! И последние события показали, что Баку с Ереваном прежде
всего обращаются к Москве. Я не пытаюсь сказать, что ОБСЕ не
справляется со своими обязанностями, но то, что есть предпочтение в
сторону Москвы, очевидно. Вы прилетели в Баку из Еревана. Что находят
наши партнеры в Армении и в Азербайджане в Москве, чего они не находят в
формате ОБСЕ, в Вене?
— Тут все понятно. И с Арменией, и с Азербайджаном нас связывают
вековые отношения. У нас особые исторические связи, общая в определенный
период государственная история. У нас партнерские отношения. Мы просто
живем рядом. И большое количество людей и из Армении, и из Азербайджана
работают в Российской Федерации. То есть у нас контакты настолько
многомерные, что при возникновении подобных ситуаций наши коллеги
обращаются к нам за помощью, за поддержкой, за тем набором
посреднических услуг, которыми занималась Российская Федерация. Эта роль
России в данной ситуации вполне органична именно в силу того, как
связаны наши страны.
— Будем надеяться, что перемирие будет держаться. Россия продолжит поставки оружия и Армении, и Азербайджану?
— Россия является страной-партнером для этих двух государств.
— А для Армении еще и союзником по ОДКБ.
— Для Армении мы еще выступаем и в качестве союзника по ОДКБ. Но у
нас у всех отношения межгосударственные. Они основаны на соглашениях, в
том числе о сотрудничестве в военно-технической сфере. Представим на
минутку, что Россия отказалась от этой роли. Мы прекрасно понимаем, что
это место пустым не будет. Будут покупать оружие в других странах.
Степень его смертоносности от этого не уменьшится. Но в то же время это
может разрушить баланс, который существует. Мы понимаем, каковы запросы
наших партнеров. И все представляют, какой расклад сил в регионе.
Поэтому я не уверен, что приход на этот рынок поставщиков оружия из
других стран облегчит ситуацию. Я думаю, скорее всего, эта ситуация
станет более сложной.
— То есть вы имеете в виду, что в настоящий момент Россия
представляет этот баланс, видит ту ситуацию, когда, за исключением
некоторых инцидентов, Армения и Азербайджан еще дважды должны подумать,
вступать ли в боевые действия? Потому что был нанесен слишком серьезный
удар, учитывая то оружие, которое у них есть. То есть это достаточная
степень вооруженности, что и останавливает этот конфликт.
— Я считаю, что оружие может и должно приобретаться не только для
того, чтобы его когда-то использовать, но и для того, чтобы оно было
фактором сдерживания. И этот момент нужно оценивать всем сторонам
конфликта.
— Я, возможно, рискую поссориться со своими добрыми друзьями в
Ереване и Баку, но мне кажется, что, возможно, иной раз хорошо, чтобы
такие конфликты, как в Нагорном Карабахе, были заморожены. Пусть
сменятся несколько поколений, после которых можно будет этот конфликт
решить, когда нет свежих воспоминаний о том, что случилось. Насколько
мне известно, среди ваших собеседников в Ереване и Баку есть люди,
которые придерживаются иной позиции и считают, то замороженным этот
конфликт был уже достаточно, — пора принимать решение. Что вы им
отвечаете?
— Всем хочется поучаствовать в решении конфликта, изменить ситуацию. И
в этом многие политики совершенно оправданно видят свою ответственность
перед будущими поколениями. То есть важно передать будущим поколениям
не замороженный конфликт, а разрешенный.
— Вот войска отошли...
— Проблема в том, что любой способ решения конфликта кого-то будет
устраивать, а кого-то — нет. Выбирая между сохранением конфликта в
замороженном состоянии, то есть, отказом от того, чтобы его быстро
разрешить, и ценностью человеческой жизни, которая приносится на алтарь
разрешения конфликта, я все-таки выбираю второе, то есть пусть лучше
сохраняется та ситуация, которая есть, но не льется кровь.
Рейтинг публикации:
|
