Focus Online: Спустя две недели после Конференции по безопасности — где мы находимся в диалоге с Россией?

Штефан Майстер: Риторика сблизилась, а агрессивный язык с российской стороны стал немного более сдержанным.

— С чем это связано, по вашему мнению, и имеет ли нынешний статус перспективы?

— Москва явно заинтересована в том, чтобы вступить в диалог, однако она не готова достичь компромисса по центральным вопросам. Кроме того, потеря доверия является столь фундаментальной, что уже существует мало доверия ко всем договоренностям с Россией. Сирия показывает, что договоры подписываются, однако вскоре их положения вновь ставятся под сомнение.

— Вы рисуете мрачную картину относительно будущих отношений с Россией.

— Мы все заинтересованы в том, чтобы найти способ сосуществования (modus vivendi). Однако обе стороны не знают, как это сделать. Медведев выступил в качестве символа: он хороший полицейский (good cop), которого послали в Мюнхен, где он произнес печь в стиле Путина. Это предложение с задней дверью. И мы должны подумать, стоит ли нам на это соглашаться.

— В чем состоит нынешняя стратегия России?

— Главная цель Москвы состоит в следующем: разговаривать с Соединенными Штатами на равных и добиться того, чтобы Россия воспринималась как центральный игрок в международных отношениях. Речь идет все время о престиже, а также о признании самопровозглашенного лидерства России на постсоветском пространстве. Из-за Сирии Россия вышла из изоляции, в которой она оказалась в результате украинского кризиса, и она заставила Соединенные Штаты разговаривать с Путиным, поскольку он является частью разрешения конфликта.

— А в чем состоит внутриевропейская стратегия?

— Это направление мы недооценили — ведь для Москвы речь идет об ослаблении Европейского Союза и наших обществ. Это делается за счет использования слабых мест в нашей системе. Поэтому Москва пытается работать с популистскими и антидемократическими группировками и организациями — как на правом фланге, так и на левом. Средства массовой информации ставятся под сомнение, разрабатываются фейковые истории, а плюрализм и теории заговора направляются против нас.

— Это новая стратегия?

— Нет, нам она известна еще со времен холодной войны. Однако мы сегодня к этому не готовы. Россия сначала защитила саму себя, а теперь она переходит в наступление для того, чтобы ослабить Евросоюз, Германию и особенно федерального канцлера, а также для того, чтобы получить внешнеполитическое пространство для маневра.

— Какое внешнеполитическое пространство вы имеете в виду?

— Москва только тогда соглашается на компромисс, когда она вынуждена это делать. Роль Германии должна быть ослаблена, а федеральному правительству нужно нанести ущерб с помощью таких вопросов как кризис с беженцами, и все это делается для того, чтобы нельзя было интенсивно заниматься украинским кризисом, а также санкциями против России.

— Считаете ли вы, что события в Баутцене и в Клауснице связаны с влиянием России на Германию?

— Так далеко я бы не стал заходить. Но Россия использует разломы, которые возникают в нашем обществе, и способствует их образованию. Москва работает с такими группами и организациями как ПЕГИДА, Альтернатива для Германии (АдГ) и Национально-демократическая партия Германии (НДПГ). Они поддерживаются с помощью хороших контактов, а также с помощью внимания со стороны средств массовой информации. Расчет сделан на оказание помощи тем силам, которые ослабляют систему, но (пока) сама Москва их еще не создает. Потоки беженцев, финансовая проблематика в Евросоюзе, конфликт в Сирии — все это, по сути, стресс-тесты для нашей системы.

— Насколько высок уровень влияния?

— Я думаю, что мы недооцениваем этот уровень. Мнимое изнасилование Лизы впервые заставило политическое сознание обратить внимание на то, что Россия пытается использовать в своих целях русских немцев. Кроме того, стало ясно, какую роль в этом играют российские средства массовой информации и какие существуют финансовые потоки. Однако это влияние может стать настолько сильным, насколько мы как общество и наша политика это допустим.

— Какие возможности есть у Германии для того, чтобы положить конец подобному влиянию?

— Секретные службы и другие правоохранительные органы должны работать более активно. Мы должны сделать прозрачными источники, структуру и носителей этого влияния. И мы, конечно же, должны разрешать кризисные ситуации, поскольку именно они ослабляют Европу и Германию.

В отношениях с Россией важно демонстрировать силу. Поэтому правильно сделал Штайнмайер, когда он после обвинений Лаврова относительно нежелания Германии расследовать случай с Лизой сделал в адрес Москвы ясное предупреждение. Было бы неправильно ради сохранения дипломатического мира не давать ответ. В разговоре с Кремлем надо называть вещи своими именами, и делать это надо на всех уровнях, одновременно сохраняя готовность к диалогу.

Штефан Майстер является программным директором по России, Восточной Европе и Центральной Азии Центра Роберта Боша по изучению Средней и Восточной Европы Немецкого общества внешней политики (DGAP).

В 2010 году президент Барак Обама объявил о перезагрузке отношений США и России, призванной исправить то, что он назвал «опасным смещением». Но шесть лет спустя эти два государства, по мнению некоторых аналитиков, снова находятся в состоянии холодной войны. Вашингтон пытается наказать Москву экономическими санкциями в ответ на ее действия в Крыму и на востоке Украины, а Россия подрывает попытки международного сообщества положить конец сирийской гражданской войне путем удаления Башара аль-Асада с поста президента страны. Накануне вступления в силу соглашения о прекращении огня издание US News побеседовало с Агнией Григас (Agnia Grigas), автором книги «После Крыма: новая Российская империя» (Beyond Crimea: The New Russian Empire) и старшим научным сотрудником вашингтонского Атлантического совета, о целях президента России Владимира Путина в этом регионе и о том, почему не складываются отношения между США и Россией. Ниже приведены отрывки этой беседы.

Тереса Уэлш: Повлияла ли реакция мирового сообщества на аннексию Крыма Россией на решение Путина вмешаться в сирийскую гражданскую войну?

Агния Григас: Крым стал не единственным шагом, который сошел утину с рук. Мне кажется, ему также сошла с рук война между Россией и Грузией в 2008 году — первая попытка перечертить границы постсоветских государств путем поддержки двух сепаратистских областей Грузии. После Крыма нам также необходимо рассмотреть конфликт на востоке Украины.

Запад подверг решительной критике поддержку Россией сепаратистов на востоке Украины, а также ее непосредственное военное участие в этом конфликте, и даже ввел санкции против нее. Однако можно сказать, что отчасти это тоже сошло Путину с рук. Если говорить о Сирии, то здесь сложилась в определенной степени уникальная ситуация, поскольку Сирия никогда не считалась частью непосредственной сферы влияния России. Поэтому я бы сказала, что его действия там становятся все более амбициозными и агрессивными.

— Можно ли рассчитывать на то, что Россия будет выполнять условия соглашения о прекращении огня в Сирии?

— Я настроена несколько скептически. И я думаю, что со мной многие согласятся, вспомнив, как Россия вела себя ранее в отношении исполнения условий соглашений о перемирии, в том числе на Украине. Часто кажется, что это такая тактика у России — пытаться выиграть время и укрепить конкретные позиции. Я буду удивлена, если Россия действительно будет выполнять условия соглашения о перемирии до того момента, когда она достигнет поставленных целей в конкретном конфликте.

— Как вы считаете, Путин когда-нибудь откажется от своего стремления сохранить власть в Сирии за Башаром аль-Асадом?

— Не думаю, что Путин по-настоящему привязан к Асаду как к человеку или как к лидеру Сирии. Он в гораздо большей степени заинтересован в сохранении существующего режима и гарантии того, что за Россией останется право использовать военно-морскую базу на территории Сирии. Наиболее вероятный сценарий заключается не в том, что он захочет получить под свой контроль или попытается захватить всю Сирию, а в том, чтобы обеспечить контроль России над конкретным участком сирийской территории.

— Каковы планы Путина в Восточной Европе?

— Восточная Европа исторически была тем регионом, который Россия считала своей сферой влияния: к ней относятся такие государства, как страны Балтии, Украина, Белоруссия, Молдова и государства Кавказа.  Россия продолжит свои попытки оказывать влияние на эти страны. Она будет пытаться разжигать сепаратистские настроения и межэтническую напряженность, где только можно, потому что это на руку России: это провоцирует нестабильность, как мы уже наблюдали на Украине, в Грузии и Молдове. Это мешает интеграции этих стран с Западом. Если у стран есть нерешенные проблемы, касающиеся их границ, это существенно затрудняет их вступление в НАТО или Евросоюз. Конечная цель российского правительства заключается в том, чтобы помешать сближению этих стран с западными и трансатлантическими организациями.

— Помогли ли международные санкции сдержать Путина?

— Международные санкции, несомненно, нанесли удар по российской экономике, оставив глубокий след, и их последствия мы будем наблюдать еще много лет. Однако они не сумели заставить Путина изменить его политику. Мы не увидели никаких изменений в Крыму. Если говорить о востоке Украины, то, возможно, санкции предотвратили более агрессивную экспансию в другие  части Украины. Довольно трудно выделить конкретные последствия санкций на фоне других существенных факторов.

— Почему политика перезагрузки отношений с Россией провалилась?

— Вначале политика перезагрузки приносила определенные положительные результаты, но это были результаты в тех сферах, где интересы двух стран совпадали. За всем этим скрывалось отсутствие достаточной степени понимания противоречивых интересов США и России, особенно в вопросах, касающихся Европы и постсоветского пространства, где с 2000-х годов режим Владимира Путина целенаправленно пытался восстановить свое влияние и даже вернуть себе часть территорий. Этот глубинный конфликт интересов и различия в мировосприятии и стали главными причинами провала политики перезагрузки.

—  Мы вступили в новую холодную войну?

— Аналитики и комментаторы говорят о холодной войне с середины 2000-х годов, с войны в Грузии. Но я думаю, что сегодня мы наблюдаем гораздо более глубокий подрыв отношений.

Я не могу назвать это холодной войной, потому что в данном случае речь не идет о глобальном идеологическом конфликте. Это более локальная борьба за влияние и территории. Или же, если рассматривать ситуацию со стороны России, попытки вернуть влияние и территории в тех районах, где она, по ее мнению, их теряет. Ясно одно: отношения между США и Россией достигли самой низкой точки с момента окончания холодной войны.

— Беспокоит ли Путина, что мир о нем думает?

— Возможно, он делает вид, что не беспокоит, хотя на самом деле его это очень волнует, хотя и в несколько ином ключе. Путин и российское правительство хотят, что Россию считали великой державой, если не сверхдержавой. Того же самого хочет и российская общественность. Путину важно мнение других стран. Он хотел бы, чтобы его считали равным среди сильных мира сего, но, с другой стороны, он не хочет обременять себя мыслями о ценностях. Его не волнует, считает ли мир Россию демократией или страной, где имеет место диктатура закона и где уважают права человека.

— НАТО усиливает свое присутствие в странах Восточной Европы. Как вы думаете, это сдержит или наоборот спровоцирует Россию?

— Лично я не верю в то, что это может спровоцировать Россию, хотя Москва время от времени говорит о том, что НАТО постоянно ее провоцирует. Многие из тех шагов, которые мы наблюдали — аннексия Крыма, вторжение на восток Украины, в Грузию, нарушение воздушных границ стран Балтии — на самом деле не были спровоцированы действиями НАТО.

Сможет ли НАТО сдержать Россию? В свете попыток России пересмотреть тот миропорядок, который сложился после окончания холодной войны, мощный военный контингент НАТО в Восточной Европе и попытки сдержать авантюризм России — это правильный подход со стороны США и их союзников.