В конце августа 2014 г. командир экстремистское группировки, обладающей признаками государственности «Исламское государство» Абу Бакр Аль-Багдади назначил на должность эмира крупнейшей сирийской провинции Ракка этнического таджика. Таким образом, можно говорить о том, что главари «ИГ» подчеркивают перспективность для себя центральноазиатского направления. Совсем недавно произошел еще один резонансный случай, позволяющий еще более настороженно оценивать перспективы игилизации Таджикистана.
Исчезнувший в апреле 2015 г. командир отряда милиции особого на значения (ОМОН) МВД Таджикистана харизматичный и опытный полковник Гульмурод Халимов появился в видеоролике, выложенном на сервисе YouTube. В своем видеообращении он признается, что присоединился к «ИГ», а также заявил, что «братья вернуться с оружием» и будут бороться с теми, кто подавляет ислам. Также Халимов призвал таджикских трудовых мигрантов, работающих в России «не быть рабами» и «примкнуть к джихаду».
Этот факт имеет политическое и символическое измерение, которые выходят далеко за пределы жизненного мира и судьбы одного, пусть и значимого силовика из Таджикистана.
ИА «Фергана» ссылается на данные анонимного источника из среды экспертных кругов в Таджикистане, который заявил, что элиты страны обеспокоены намерением ИГИЛ продвигать проект под названием «Хорасан», предполагающий вторжение боевиков в Центральную Азию, в том числе и Таджикистан. Боевики этой группировки уже сосредоточились на границе таджико-афганской границе, а теперь возникает угроза, что в случае прорыва экстремистами границы, таджикские силовики возможно начнут переходить на их сторону.
В биографии и карьерном росте Г. Халимова отражается комплекс проблем, которые испытывает молодое таджикское государство. Речь идет о неспособности элит предложить обществу удовлетворительные концепты идентичности.
Постсоветский Таджикистан уже пережил и продолжает переживать множество трудностей. Кровавая гражданская война 1992-1997 гг., невысокие промышленные мощности и ремитационный характер экономики, значительно зависимой от перечислений трудовых мигрантов.
В свое время элиты пытались предложить обществу исламскую идентичность, но взвесив все возможности и риски, решили отказаться от такого вектора. Как следствие, ислам находится в некотором двусмысленном положении в Таджикистане. С одной стороны, он всеми официально признается, а с другой, подрастающему поколению запрещается (или ограничивается) возможность посещать мечети.
Переход Г. Халимова в «ИГ» свидетельствует о том, что в среди таджикистанцев идеи радикального ислама популярны. В свою очередь, это свидетельствует о несбалансированности религиозной политике в стране. Для дальнейшего устойчивого развития государства необходимо гораздо органичнее интегрировать Ислам (ханафитский мазхаб и шиитский исмаиилизм) в государственную идеологию. Кстати, фактор «ИГ» для Таджикистана опаснее чем для других государств Центральной Азии в том числе и потому, что в стране компактно проживают не только сунниты, но и шииты, об отношении к которым игиловцев печально известно всему миру.
Сейчас эксперты из России и Таджикистана высказывают оправданные опасения о том, что символическое значение ролика Г. Халимова может быть настолько притягательным, что за ним в Сирию отправятся многие таджикистанцы. Иными словами, перед нами ролик, причем ролик авторитетного и уважаемого человека, лидера общественного мнения в определенной профессиональной среде. И этот концепт, несомненно, имеет пропагандистский вес.
Распространение радикального ислама в Центральной Азии ограничивает его перспективы стать экономически развитым, интегрированным в евразийское пространство регионом. Как отметил российский эксперт А. Куртов, «после распада Советского Союза регион Центральной Азии обречен на сползание в сторону ислама, причем ислама радикального. Это связано с тем, что регион является периферией исламского мира, после отказа от прежней идеологии коммунизма, планового хозяйства и интернационализма образовавшийся вакуум очень легко стал заполняться другими привлекательными идеями, в том числе идеями радикального ислама. А неофиты, как правило, более радикальны, чем те, кто уже давно находится в той или иной структуре. Поэтому мы и видим эти всплески радикальных проявлений в Центральной Азии».
С сожалением приходится признать, что радикализация ислама представляет в Таджикистане и Кыргызстане реальную альтернативу евразийской интеграции. Радикализованное сознание народных масс, с учетом выстроенной между этими государствами и Россией структурой мобильностей может радикализовать и общественное мнение в нашей стране, а также расколоть общество.
Иными словами, в условиях взаимозависимостей России и государств Центральной Азии такой, крайне нежелательный вариант развития событий несет в себе нелинейные и отнюдь не эфемерные угрозы безопасности Евразии, которые не стоит недооценивать.
