Резюме: О партнерах и союзниках, о пользе и вреде свободных торговых зон, о рубле, долларе и юане, а также о том, почему нужно заключить «мирное соглашение» с бизнесом
Алексей Улюкаев - министр экономического развития РФ
Алексей Валентинович, очень бы хотелось поговорить о хорошем…
…Это не ко мне.
Вот и я не могу не спросить: дает ли повод нынешняя ситуация с ностальгией вспомнить о кризисном 2008-м? Мол, тогда все легче было и проще.
Это было и не легко, и не просто. Но было гораздо более технологично. В 2008 году мы двигались вместе с мейнстримом глобальной экономики и получали те риски, которые связаны с нашей открытостью, с тем, что мы зависимы от конъюнктуры мировых цен на нефть и от движения мирового фондового рынка. Отсюда проблемы со снижением биржевых котировок, возникновение маржин-коллов; бюджет испытал шок от падения нефтяных цен до 30 – 40 долларов за баррель. Но инструменты, которые были подготовлены — золотовалютные резервы, резервы Центрального банка, позволили эту ситуацию купировать. Она не нормализовалась, но критическую стадию прошла достаточно быстро. В 2009 году и конъюнктура мировых цен на нефть улучшилась, и на финансовых рынках мы смогли снова занимать. Сейчас история другая. Траектории движения нашей экономики и мировой расходятся. Темпы роста ниже среднемировых, они примерно такие же, как в Европе — 0,8%. Экономическая динамика у нас не сильно отличается от той, что есть, например, в Бразилии, в ЮАР. Она лучше, чем в Аргентине, во многих других странах. Но мы сильно уступаем тому, как развивается Индия, Вьетнам, Китай, Индонезия. И, конечно же, над нами довлеет геополитический фактор, динамику которого трудно прогнозировать.
Для подготовки прогноза и бюджета мы взяли за основу предположение, что в 2015 году санкционный режим прекращается. Исходили из простой предпосылки: за основу принимается действующая нормативная база. То есть Европейский совет принял решение на год, значит, формально оно в дальнейшем может не действовать. Но ведь гипотетически это решение могут продлить. И теперь при расчетах надо исходить из того, как санкционный режим предположительно будет действовать в 2015-м, 2016-м, 2017 годах. Но это уже проблема среднесрочного планирования.
То есть высокая доля малопредсказуемых факторов и, возможно, более длительный период их действия создают совсем другую реальность: те средства и инструменты, которые мы подготовили и применяли в прошлом, уже не такие действенные. Например, резервы. На рубеже 2008 – 2009 годов мы поддерживали не столько курс, сколько компании и домашние хозяйства, которые имели отрицательные чистые валютные активы: иначе говоря, больший объем валютных обязательств, чем валютных активов. Фактически средствами золотовалютных резервов мы поддержали тогда частных заемщиков.
Сейчас ситуация иная. Мы потратили большие деньги из резервов, но за эти деньги практически ничего не купили: не изменили тенденцию с курсообразованием — и рубль продолжал падать, и для бизнеса и домашних хозяйств мы не создали лучшей позитивной истории. Это означает, что инструменты сейчас должны быть другие: нужно переходить к плавающему валютному курсу, с тем чтобы применить резервосберегающие технологии. Сейчас мы это и реализуем.
Коль скоро вы упомянули о трудностях прогнозирования: в базовом сценарии ЦБ просматривается любопытная мысль. Если санкции сохраняются до 2017 года, то экономика адаптируется: откроются азиатские рынки, появится импортозамещение, внутренние источники заимствований, экспорт станет конкурентоспособнее, возобновится рост. Так, может, это действительно
хорошо, что сейчас нам плохо? Открылось окно возможностей?
У каждой медали, как известно, есть две стороны. Позитивная сторона состоит в том, что у отечественных производителей при девальвации снижаются издержки в пересчете на валюту. Появляется возможность выиграть конкуренцию у импорта. И мы видим, что динамика импорта становится более пологой. Мы выигрываем конкуренцию у некоторых стран. Если еще разумно применить политику государственной поддержки — в отношении несырьевого экспорта, инвестиционных проектов, нацеленных на импортозамещение,— это даст хороший потенциал и эффект. Беда в том, что мы склонны к кампанейщине: мол, давайте теперь везде будем насаждать импортозамещение. Где-то это работает, а где-то — нет. Это инструмент, к которому нужно относиться достаточно критически и рационально. С моей точки зрения, что мы точно должны делать, так это поддерживать нашу банковскую систему. Чтобы банки имели достаточный капитал и давали кредиты конечным заемщикам.
В конце года прошла серия саммитов и международных встреч. Вы, в частности, были на АТЭС, до этого — на министерском форуме АСЕАН. Что говорят ваши коллеги?
Во-первых, большинство моих собеседников согласны, что из санкционного режима нужно скорее выходить, потому что он дает отрицательные эффекты для всех. А в целом мы больше обсуждали вполне конкретные вещи. АТЭС — это создание зоны свободной торговли в Азиатско-Тихоокеанском регионе, где торговля всегда была драйвером роста, а сейчас таковым не является. То есть у нас был более прикладной ракурс.
В продолжение темы зоны свободной торговли в АТР: есть ли, на ваш взгляд, перспективы у идеи трансатлантического торгового альянса, который должен объединить Америку и Европу в единый свободный рынок, и транстихоокеанского торгового пакта, который свяжет Азию с Америкой? На АТЭС ведь эти вопросы тоже поднимались.
Поднимались, и довольно активно… Вот смотрите. Существует немало форм международной экономической интеграции. Мы тоже работаем в этом направлении. У нас есть зона свободной торговли в СНГ, формируется Евразийский экономический союз, мы работаем по двусторонним зонам свободной торговли — с Вьетнамом она уже «на выходе». Но это не альтернатива ВТО. Это дополнение. Боюсь, что наши американские коллеги рассматривают трансатлантическое и транстихоокеанское партнерство именно как альтернативу: не вместе, а вместо. С нашей точки зрения это неправильно.
Почему мы поддержали идею Китая о создании зоны свободной торговли в АТР? Потому что она для всех, она не избирательна. Все страны АТР могут быть полноправными членами этой организации, участвовать в разработке ее программных документов. А американские коллеги заявляют, что нам вот эти десять стран нужны, а остальные не нужны. Это уже совсем другой подход. Это блоковость, чреватая большими проблемами для глобальной торговли.
С другой стороны, объективно, с экономической точки зрения мир становится другим. Страны БРИКС обогнали по ВВП, рассчитанному по паритету покупательной способности — ППС, «большую семерку». Появилась и новая «семерка» развивающихся экономик — Россия, Китай, Индия, Бразилия, Индонезия, Мексика, Турция,— поставившая тот же рекорд. Расчет по ППС далек от классической методики, но и с этой оговоркой нельзя не замечать: в команде «глобальных лидеров» большие перемены.
Мир действительно меняется. Буквально на глазах изменился Азиатско-Тихоокеанский регион. Просто культурный шок испытываешь в Китае. Реформы Дэн Сяопина начались в 1978 году. Это, по сути, жизнь одного поколения. Но эти годы полностью изменили страну и мир вместе с ней. На Китае эта тема не заканчивается. Индонезия, Южная Корея… Мы много сейчас работаем со странами АТР, в рамках АСЕАН, например. Там громадный инфраструктурный рост, экспортный, инновационный.
Подвижки в первой двадцатке крупнейших экономик — это устойчивая тенденция?
Это во многом устойчивая тенденция, ряд стран это наглядно показывают. Уж сколько было разговоров о том, что рост в Китае вот-вот закончится, а он все продолжается. Просто теперь он другой. Помню, я еще в ЦБ работал и на одной из встреч руководителей центральных банков сказал главе Народного банка Китая: «У нас с вами одинаковые цели: 7% в год. Только мы хотим подняться, а вы — опуститься до этих семи процентов». В Китае был рост в 10,5%, они опасались перегрева экономики, и ЦК КПК принял решение его сдерживать. Сейчас вышли на 7,3%. На саммите АТЭС Председатель КНР Си Цзиньпин сказал, что они чувствуют себя абсолютно спокойно в связи с тем, что рост будет даже меньше семи процентов.
По итогам 2014 года экономика Китая обгоняет американскую. Что сулит такая смена глобального лидерства? Ревности со стороны США не вызывает?
Вызывает, причем большую. Это касается финансов, передовых технологий и это чувствуется во многих вещах. Юань становится все более востребованной валютой. Центральные банки заключают с Пекином большие своповые линии, торговые, инвестиционные соглашения с использованием юаня.
Бразилия и Китай уже половину товарооборота перевели на юани. У нас тоже, кажется, такие предложения звучали.
До половины нам пока еще далеко, но сейчас мы очень сильно прибавили. Нефть и газ начинаем переводить на торговлю в юанях. В Пекине в ноябре были подписаны соглашения между «Газпромом», «Роснефтью» и китайской CNPC и другими компаниями.
Москва наращивает экономические связи с Пекином. Более половины россиян называют КНР наиболее дружественной страной. Можно ли считать — при всех известных реверансах в сторону европейских партнеров,— что разворот над Атлантикой все-таки произошел?
По-моему, Александр III говорил, что у России только два верных союзника: армия и флот. У каждой страны — и Китай не исключение — есть позиция отстаивания национальных интересов. То есть если мы когда-то пели: «русский с китайцем братья навек», то нет, не навек. Да, мы партнеры, союзники. Какое-то время у нас была некоторая китаефобия, теперь мы от нее избавляемся, допускаем Пекин во многие проекты по разработке полезных ископаемых. Китай также открывает для России возможности инвестиционного присутствия. И здесь нужно много работать, но всегда понимать, что национальные интересы — это главное.
Что касается разворота, то мне не очень нравится эта формула. Разворот предполагает, что мы от чего-то отказываемся. А мы хотели бы на всех направлениях работать. Наша прежняя позиция была несбалансированной: товарооборот с Европой — 400 с лишним млрд долларов, а с Китаем, Японией, Кореей и всей десяткой стран АСЕАН — 170 млрд. Это абсолютно неправильно. Мы должны опираться на две ноги — на европейскую и азиатскую. Мы — евразийская страна.
Какие возможности открывают для России развивающиеся рынки?
Есть очень серьезные ниши, которые мы можем занять. Атомная энергетика — огромнейший потенциал. Причем это не только строительство станций, но и поставка оборудования, обеспечение безопасности. Здесь много работы для таких направлений, как тепловая, геотермальная генерация, современные виды «зеленых» энерготехнологий. Развивается промышленная кооперация. С Китаем у нас много проектов. Например, по созданию широкофюзеляжного самолета: у нас хорошие авиационные технологии, прежде всего двигателестроение, а у китайцев — мощный инвестиционный ресурс и огромный рынок. Широкофюзеляжный самолет и тяжелый вертолет могут пойти и на наши рынки, и на рынки третьих стран.
Сейчас много говорят о перспективах расширения Евразийского союза. В 2015 году саммит БРИКС пройдет в Уфе, одновременно там же состоится и саммит ШОС…
Это ситуативное решение. У каждого — своя повестка.
И тем не менее. ШОС, БРИКС, новая «семерка» — я не говорю о союзе, но о более тесном партнерстве может идти речь?
Некоторое движение уже происходит. Но к этому надо относиться спокойно, не торопить процесс, учитывать взаимные интересы. А они состоят не в том, чтобы стать альтернативой кому-то. Мы интегрируемся не по принципу «Против кого дружим?». Мы разрабатываем важные и полезные проекты. Например, «шелковый путь» — мощная инфраструктура, которая может пронизать Россию, Центральную Азию, Китай, Индокитай, вплоть до Индонезии. Это огромный драйвер для мирового роста и роста самих этих стран. Реализация таких проектов — костяк, на который должна опираться вся интеграционная работа. Так что речь идет не о том, чтобы создать формальное сообщество, а о том, чтобы решать важные для всех нас задачи.
Вернемся, если можно, к российским реалиям. По вашему мнению рубль «перепродан»: цена нефти упала на 30%, а рубль на все 40 – 50%…
Примерно так.
Но резкое падение рубля началось еще в январе, до всяких санкций, хотя нефть стояла выше ста долларов до середины июня. Что это: хорошее чутье у спекулянтов или объективное движение экономики вниз?
Курс зависит от платежного баланса — двух его частей: капитального счета и счета текущих операций. Курсовая динамика февраля — начала марта — это прямое воздействие капитального счета. Ничего плохого не происходило, торговое сальдо положительное, а капитальный счет стал резко сокращаться в связи с ожиданиями, связанными с санкционным режимом. Это спровоцировало соответствующее поведение домашних хозяйств, которые стали входить в валютные активы. Все, что связано с капитальным счетом, может происходить очень быстро.
А история, которая началась с июня, — это уже фундаментальные обстоятельства: ситуация на рынке нефти, экономическое развитие в различных регионах — в европейском, в emerging markets, в которых рост снизился. Кроме того, ливийский, иранский факторы кардинально изменили картину спроса и предложения. Нефть оказала мощное воздействие на наш торговый баланс. Мы ожидали этого. Но в нашем случае соединились два эффекта — капитального и текущего счета, что и вызвало такую мощную динамику валютного курса, даже большую, чем динамика конъюнктуры нефтяного рынка.
А вот премьер Японии Синдзо Абэ сделал снижение курса иены главной целью своей экономической стратегии. В итоге иена упала по отношению к доллару на 26%, и теперь японцы рапортуют о росте прибыли компаний. Нобелевский лауреат по экономике Юджин Стиглиц с восторгом отзывается об «абэномике»: мол, не побоялись включить печатный станок, допустили инфляцию в целых 2%.
Не то что допустили, они к этому стремились, боролись за каждую десятую процента. Страна прожила в состоянии нулевой инфляции двадцать лет. Мы-то привыкли, что инфляция — это беда. Но это когда она высокая. А когда низкая, то это нормальное состояние экономики. Считается, что 2 – 2,5% в год — это необходимый баланс для поддержания деловой активности. То есть если у вас происходит дезинфляция — цены на активы снижаются, — это значит, что нет никакого смысла вести деловой оборот, вы будете получать отрицательный результат. Отсюда нулевой рост в Японии, который был почти все эти двадцать лет. Но это рецепт, который имеет ограниченное хождение. Он годится только для экономик, экспорт которых несырьевой. Длительная китайская история с заниженным курсом юаня — как раз про это. Заниженный курс юаня создавал мощные экспортные возможности.
Наш же экспорт в основном сырьевой, и для него эти курсовые соотношения не так важны. Нам курс важен для импортозамещения. Поэтому предположить, что снизится рубль и расцветут все индустрии, не совсем правильно. Чтобы это было так, надо иметь большие неиспользованные резервы: мощности, производительные силы, незанятость. У нас же всего 5,3 – 5,4% незанятого населения и при этом 72% используемых производственных мощностей. Нам инвестиции нужны. А они во многом связаны с импортными технологиями, оборудованием, которые удорожаются со снижением курса. Так что надо быть очень осторожными и внимательными и не думать, что девальвация все наши проблемы решит. Это не так.
Справедливый курс рубля какой, по вашему мнению?
Я бы лучше сказал равновесный курс. То есть это курс, позволяющий иметь такое положительное сальдо текущего счета, которое компенсирует возможное отрицательное сальдо счета капитального. Что определяет отрицательное сальдо капитального счета? Это долг наших компаний, срочное его погашение в близкий период времени. У нас срочное погашение долга за 2014 год — это порядка 90 млрд долларов. Положительное сальдо текущего счета должно быть примерно таким же. А курс — порядка 42 – 43 рублей за доллар. Это, условно говоря, и может считаться равновесным курсом.
Алексей Валентинович, прошлой осенью у вас вышел поэтический сборник «Авитаминоз». В нашем интервью вы тогда и экономике такой диагноз поставили. А в этом году издали книгу под куда более жестким названием: «Болезненная трансформация мировой экономики». И про нашу экономику высказались в том же пессимистическом духе: «гремучая и взрывоопасная». Вместо прогноза: скажите, как будет называться следующая книжка?
Про книжку пока не знаю…
Тогда прогнозируйте.
Мы уже говорили о рисках и возможностях, которые несет нынешняя макроэкономическая динамика. Чтобы купировать эти риски, нужно докапитализировать нашу банковскую систему, разумно распорядиться средствами ФНБ, ликвидировать инфраструктурные ограничения для экономического роста. Нужно, наконец, замириться с нашим бизнесом. Создать ему относительно комфортные условия. На заседании правительства мы недавно обсуждали поправки в Налоговый кодекс — сборы, которые было предложено применять на малый бизнес: по 22 позициям, до 600 тыс. рублей в квартал… Слава богу, мы смогли эти предложения отыграть назад: отказались от авансового характера сборов, в разы уменьшили суммы, сократили число позиций с 22 до 4 – 5… То есть отрицательный эффект вроде бы снят. Но знаете, как в анекдоте: «ложки нашлись, а осадок остался». Что в умах людей происходит после таких наших упражнений?
Заключить мирное соглашение с бизнесом и работать с ним — это главное. А все остальное приложится: сможем создать конкуренцию для иностранных товаров и услуг и развернем ситуацию.
| Rusian View
Рейтинг публикации:
|
