|
От редакции "Россия навсегда": В статье рассматривается вопрос положения Монголии среди крупных субъектов современного мироустройства. Единственное целиком вошедшее в состав Внутренней Азии независимое государство Монголия выступает в качестве ее центра, ядра промежуточной цивилизации. Уникальное положение кочевой и буддийской Монголии, зажатой между всеми "признанными" резко отличными от нее мировыми цивилизациями, прежде всего между Россией и Китаем, дает ей потенциальную возможность стать одним из полюсов мира.
Автор Александр Сергеевич Железняков — кандидат исторических наук, зав.отделом сравнительных исследований социально-политических систем Института социологии РАН.
Опубликовано в научном журнале Политические исследования. 2009. №4. Ниже приводится с сокращением ссылочно-библиографического аппарата.
В контексте взаимоотношений крупных субъектов всемирно-исторического развития место и роль Монголии в мире — тема, способная прояснить многие сложные проблемы понимания расстановки глобальных полюсов силы. Среди стран со средним и ниже среднего по численности населением менее чем трехмиллионная Монголия уникальна и одинока — близких ей по цивилизации независимых стран в мире не существует. Однако есть родственные монголам по языку, религии и культуре малочисленные народы в других странах, и через них, а также через свою историю и внешнюю политику она весьма весомо присутствует “в теле” русского, дальневосточного, исламского, индийского и западного миров. Для самой Монголии определение ее места в современном мире весьма актуально, поскольку оно просто нигде не прописано “сверху” по градации на “своих” и “посторонних”, как это должно происходить в отношении части, делегирующей полномочия целому, в условиях любого мироустройства — многополярного, биполярного и однополярного. Данная тема актуальна и для России как для одного из крупнейших мировых акторов, определяющих свое место в мире без передачи полномочий на это какому бы то ни было внешнему полюсу.
КОНТУРЫ НОВОГО МИРОУСТРОЙСТВА
Полюсное устройство мира проявилось одновременно с возникшей в ХХ в. ситуацией, когда прежде локальные изолированные цивилизации столкнулись с императивом интеграции в глобальный мир. Еще на рубеже XIX–XX вв. впервые в мировой истории средства коммуникации достигли такого технического уровня, когда появилась возможность непрерывно и мгновенно получать и передавать информацию и влиять на любую точку мира из другой его точки.
В результате начался процесс перегруппировки в пестром мировом разнообразии локальных цивилизаций. Большинство локальных цивилизаций не справились с ситуацией, оказались неспособными распространить свое универсальное “умопостигаемое” поле на весь мир, замкнулись в себе, некоторые делали попытки решить проблему военными средствами, и лишь две общности — западная и русская — подобрали универсальные ключи практически ко всем континентам и закоулкам планеты. К середине ХХ в. они обрели потенциал гарантированного взаимоуничтожения и стали первыми в истории человечества мировыми цивилизациями.
Мир стал биполярным.
Степень контроля ни у западного, ни у русского блока уже с начала их формирования не была всеобъемлющей, и со временем в целом снижалась. С расколом социалистического лагеря и активизацией Движения неприсоединения стали проявляться еще не совсем четкие контуры новых мировых цивилизаций. После окончания “холодной войны”, связанного с развалом советского блока, в состав которого входила Монголия (тогда — МНР), а затем и распадом СССР, биполярное мироустройство стало претерпевать кардинальные перемены. Образовалась временная ниша единоличного глобального лидерства, спонтанно занятая единственной оставшейся мировой сверхдержавой — Соединенными Штатами Америки. Америке на какое-то время удалось “заглушить” любое сколько-нибудь организованное сопротивление ее гегемонии в военной, экономической и политической сферах и тем самым приостановить рост других полюсов влияния и, соответственно, полное раскрытие стоящих за ними крупных общностей — мировых цивилизаций.
Однако однополярный мир на правовом и институциональном уровне так и не утвердился; более того, благодаря подспудному развитию и росту потенциала общностей русского, дальневосточного, западного (вне США), исламского и индийского миров начал стремительно восстанавливаться нарушенный баланс сил. Вместе с тем, помимо этих миров, в четко обозначенных их границах или зонах влияния, имеются горящие очаги, плавильные котлы разных общностей — отдельные регионы мусульманского мира, Израиль, Латинская Америка, Западная Европа, США, Африка южнее Сахары и др. Иногда это просто вспыхивающие старые очаги локальных цивилизаций, но иногда — что-то похожее на формирование самостоятельных мировых полюсов. Есть анклавы, переходящие из одной мировой цивилизации в другую (так, имеются признаки дрейфа Австралии из лона западной в лоно формирующейся тихоокеанско-дальневосточной цивилизации). “Дрейфующие” общности находятся на перепутье: окончательно раствориться в какой-либо мировой цивилизации или же пойти по пути самовыражения и обретения своего всемирного предназначения. Если первый путь связан с утратой, то второй — с приобретением “дрейфующей” общностью комплекса признаков мировой цивилизации. При этом отсутствие оружия массового поражения у той или иной общности с лихвой компенсируется его наличием у соперничающих за влияние на эту общность соседей. Одной из таких динамичных “дрейфующих” общностей является Внутренняя Азия с центром в единственном суверенном государстве региона — Монголии. Эта общность — уникальный стык, прочно соединяющий большую часть обозначившихся мировых цивилизаций.
МЕСТО КОЧЕВОЙ МОНГОЛИИ В СХЕМАХ ЦИВИЛИЗАЦИЙ
Изучение политических процессов, конституирующих структуру того или иного общества и детерминирующих его социально-историческое развитие, прямым образом связано с определением места данного общества в мировом социуме. Если общество является отдельным субъектом мирового социума (т.е. не входит в состав другой, более крупной общности), то его место просматривается на двух уровнях — полюсной и цивилизационной схем мироустройства. Совмещение уровней дает стереоскопическую картину мироустройства, показывает направление и динамику развития и изменений в соотношении сил современных мировых цивилизаций.
В классических цивилизационных схемах (обобщенных П.Сорокиным) Монголия в периоды великих кочевых империй традиционно связывается с “негативными творцами истории” Н.Я.Данилевского, эмбриональными цивилизациями А.Дж.Тойнби, “мировым городом” О.Шпенглера. Историография проблемы так наз. кочевой цивилизации применительно к Монголии весьма обширна, но в историко-философском аспекте сводится к оседлоцентрической интерпретации места кочевников Монголии в мировой истории. И это неудивительно, поскольку история как современная наука создавалась в тех городах, которые изначально были или уже давно стали центрами традиционной оседло-земледельческой культуры. В городах, окруженных пашнями, садами и огородами, концентрировалась философская и историческая литература, в которой кочевники рассматривались в виде некоей экзотической общности, остановившейся в своем развитии на ранних стадиях человеческого прогресса. Это положение не распространяется на работы евразийцев, представлявших в 1920–1930-е годы русское зарубежье, интерес которых к “кочевнической стихии” прямо связывался с историческими судьбами покинутой ими России, подогревался ностальгией, и поэтому не мог органично встроиться в контекст западной классической философии истории. Однако их работы (Вернадский, Савицкий, Трубецкой и др.) получили широкую известность на Западе и послужили важным материалом для переосмысления наиболее одиозных положений в работах европоцентристов. Многие деятели российского зарубежья инкорпорировались в западную науку, привнеся в нее некоторые элементы специфики отношения к кочевому миру со стороны русской научной школы, “дух необъятных просторов России”.
Разумеется, не только наука не стояла на месте — натиску городской и земледельческой культуры подверглась и сама степь, многие ее анклавы ассимилировались в составе земледельческих обществ, но до своей полной ассимиляции успели послужить объектом пристального анализа исследователей.
Научные экспедиции в глубинные районы степи принесли внушительные плоды: европейцы смогли воочию наблюдать жизнь кочевников и их потребность в мирном сосуществовании с оседлыми народами; в местах их обитания открылись развалины столиц кочевых империй — величественных творений зодчих, письменные памятники, богатейшие пласты устного творчества.
Произошли сдвиги в интерпретации письменных источников, оставшихся от древних и средневековых номадов в архивных хранилищах покоренных когда-то ими городов, служивших ханскими ставками, столицами и опорными пунктами кочевых империй и улусов. И, тем не менее, по-прежнему недооценивается вклад кочевников Монголии в социально-классовое наполнение истории, в развитие форм государственности, историческое предназначение их существования (это четко прослеживается даже в самых комплиментарных к монгольскому кочевому миру работах оседлоцентристов.
СООТНОШЕНИЕ КОЧЕВОГО МИРА И ЦИВИЛИЗАЦИИ
В современной научной литературе мир кочевников принято трактовать со следующих позиций:
Во-первых, кочевой мир трактуется как осколок первобытного мира. В духе А.Дж.Тойнби кочевой мир сводится к некоей кочевой цивилизации, которая хотя уже и не рассматривается напрямую как “замедленная” или “застывшая” цивилизация, так и не вырвавшаяся окончательно из ступени варварства, но за ней признаются только некоторые признаки, отличающие ее от варварских обществ (“суперсложные” племенные, вождественные, предгосударственные, экзополитарные, квазиимперские и т.д. институты...
Из названия, плана работ и публикаций Международного института по изучению кочевых цивилизаций со штаб-квартирой в Монголии, который осуществляет свою деятельность под эгидой ЮНЕСКО, следует, что понятие “кочевая цивилизация” связывается напрямую с понятием “локальная цивилизация” и в таком качестве включается в контекст современной истории, не говоря уже об истории Средних веков.
Во-вторых, считается, что кочевой скотоводческий мир во всем проигрывает миру оседло-земледельческому. Полный отрыв от варварства, как правило, связывается только с земледелием. Несогласных с этой позицией исследователей совсем немного, и они, будучи занятыми конкретно-историческими проблемами отдельных регионов степи, не делают развернутые историко-философские выводы. Никто, правда, не говорит, что современный кочевой мир — это тупиковое ответвление варварства, но общим местом в большинстве работ является обозначение того, что кочевники в цивилизационном плане уступают оседлым земледельцам — “старым”, “великим”, “признанным историей” высокоразвитым земледельческим цивилизациям.
Налицо подмена понятия “кочевой мир” понятием “кочевая цивилизация”. Говорить об отдельно существующих цивилизациях кочевников-скотоводов и оседлых земледельцев допустимо лишь применительно к весьма отдаленному времени первичного разделения труда. Мир кочевников-скотоводов вполне соотносится по времени возникновения и по значению своего вклада в становление человеческого общества с миром оседлых земледельцев. С момента первичного разделения труда, когда одни занялись выращиванием злаков, другие — разведением скота, оба эти мира исторически переплелись, были равноправны в формировании локальных цивилизаций и сейчас присутствуют в них в виде институционального, культурного и политического наследия. В настоящее время хозяйственные уклады кочевников-скотоводов и оленеводов, равно как и хозяйства традиционных оседлых земледельцев или рыболовов где-нибудь в замкнутых горами или морем пространствах Евразии, не являются осколками какой-либо безвозвратно пройденной человечеством универсальной стадии развития, представлены монокультурными анклавами различных цивилизаций. В качестве господствующего в сельском хозяйстве уклада в масштабе целого государства кочевой мир присутствует в Монголии.
Однако, из вышесказанного не следует вывод о том, что Монголию можно соотносить с кочевой цивилизацией: это все равно, что и все другие цивилизации низводить до уровня, характерного для эпохи первичного разделения труда. Кочевое скотоводство наших дней совершенно неверно ассоциируется с крайне отсталой стадией развития человеческого общества. Нынешнее кочевое скотоводство — это всего лишь тип хозяйства. Сохранение монокультурного характера сельского хозяйства Монголии не является отрицанием прогресса, оно лишь определяет ее положение в качестве специфического экологического и демографического анклава в центре Азии со своим собственным вектором технического и цивилизационного развития, и, в конечном итоге, выступает условием выживания монгольского народа, его самобытной культуры.
Вместе с тем вопрос о соотношении кочевого мира и цивилизации закономерен, поскольку в глазах сторонних наблюдателей из оседлого мира — иностранных летописцев, путешественников, ученых, писателей — общественное и культурное развитие жителей степных, пустынных, горных и таежных зон Внутренней Азии выглядит весьма далеким от привычных понятий цивилизованной жизни, социального прогресса, собственно истории. Часто даже для профессиональных историков, кочевниковедов, монголоведов, исследователей цивилизаций и мир-систем жители этого региона — сплошь кочевники-скотоводы и воины, а значит, представляют собой не имеющую истории (А.Тойнби) первобытную периферию (Н.Крадин) или полупериферию (Т.Холл) цивилизованного оседлого мира. Поэтому возможность сохранения идентичности Монголии у многих исследователей вызывает скепсис.
ПОВОДЫ ДЛЯ ОПТИМИЗМА
Поводы для пессимизма, связанного с ожиданием “заката Европы”, той или иной культуры или цивилизации можно найти всегда. Но в данном случае есть немало поводов и для оптимизма: Монголия является центральной частью, географическим, историческим и культурным ядром Внутренней Азии. Внутренняя Азия, в свою очередь, это обширный исторический мультикультурный регион в центре континента Евразии, который простирается за пределы Монголии и географически вклинивается вглубь территорий стратегических соседей Монголии — России и Китая, населенных людьми, исповедующими буддизм, конфуцианство, православие и ислам. При этом ядро Внутренней Азии — буддийская Монголия — открыта также для проникновения и восприятия ценностей западного мира, являющегося еще одним из ее главных политических партнеров — “третьим стратегическим соседом”.
Монголия является единственным суверенным государством, т.е. признанным субъектом международных отношений, входящим целиком в пределы Внутренней Азии, а ее столица Улан-Батор — единственным легитимным политическим центром этого региона. Из Внутренней Азии в пределы русского и дальневосточного, а через них — индийского, исламского и западного миров распространяется глобальная сфера влияния монголо-тибетского мира — северного буддизма (представленного в том числе деятельностью эмигрировавшего из Тибета далай-ламы), а также монгольского исторического наследия, культурных символов и знаков — так наз. “монголосфера”. Этот регион, как общность, вполне может предстать политической основой отдельного мирового полюса и равноправным субъектом в системе современных локальных цивилизаций — самых крупных человеческих общностей.
ПРИЗНАКИ ЦИВИЛИЗАЦИОННОЙ И ПОЛЮСНОЙ СУБЪЕКТНОСТИ ВНУТРЕННЕЙ АЗИИ
Корректность сопоставления общности Внутренней Азии с полюсами и цивилизациями западного, русского, дальневосточного, индийского и исламского миров связана с наличием у нее общего в таксономическом плане со всеми сравниваемыми субъектами качества: принадлежать всем, но никому одному, т.е. входить одновременно в орбиты всех внешних политических полюсов мирового влияния, всех современных цивилизаций (и, соответственно, втягивать всех в свою орбиту), но не растворяться ни в одной из них. Именно сквозь призму этого качества можно говорить о сущности резких и неоднозначных перемен на протяжении двух последних десятилетий во взаимоотношениях крупных культурных регионов современного мира, о соотношении их сил, а также о появлении многополюсного мира — новых самостоятельных действующих лиц на авансцене мировой политики.
1. Важнейшим признаком наличия цивилизационно-субъектного качества у Монголии является ее устойчивое на протяжении тысячелетий положение как культурного ядра отдельной общности на стыке разных цивилизаций.
Почти две с половиной тысячи лет Монголия выступала пульсирующим центром мировых империй. Здесь наблюдается преемственность письменной культуры как таковой со сменой различных систем письма, преемственность архитектуры и художественной культуры номадов, широкого спектра религиозных представлений, государственного устройства, правовых норм, хозяйственная непрерывность. На протяжении всей истории Монголии, зафиксированной письменными источниками (сейчас ей пошел уже двадцать четвертый век), сменилось одиннадцать фаз и на наших глазах рождается двенадцатая. Конец одной фазы является одновременно началом следующей.
Первая фаза занимает период с III по I в. до н.э. и связана с высокоразвитым государством хунну, имевшим свою правовую основу, письменное делопроизводство, города, оригинальную культуру. Хунну оставили ярчайший след в истории многих государств Азии и Европы. Их стремительные появления в глубинных районах Китая, в Центральной Азии, на границах Византии, в Западной Европе, вкупе с военной мощью и отточенной стратегией и тактикой способствовали росту их известности и славы, но очень часто эту славу побежденные противники (а вслед за ними — историки) интерпретировали в духе зверств и варварского поведения. На самом же деле, ничего сверхъестественно жестокого в поведении кочевников на войне нет; просто они сильно отличались в культурном отношении, в привычках и предпочтениях от земледельцев. Эти культурные различия, тем не менее, совершенно не препятствовали хунну иметь широкие межгосударственные контакты.
Если в начале возвышения хунну император Китая Цинь Ши-Хуанди (259-210 гг. до н.э.) стремился отгородиться от них, послав с войсками полководца Мэн Тяня на север “строить Великую Стену и прочно удерживать рубежи вдоль нее” (Сыма Цянь), то к 162 г. до н.э. относится официальное признание ханьским императором Сяо Вэньди того факта, что “Хань и сюнну — равные по силе соседние государства. [Владение] сюнну расположено в северных землях, где холодно и рано наступают убийственные морозы, поэтому чиновникам приказано ежегодно отправлять в подарок шаньюю определенное количество солода из клейкого проса, золота, шелковых тканей, шелковой ваты и прочих вещей”. Таким способом Китай вполне успешно начал уже не отгораживаться, а подрывать способность хунну опираться на собственную экономику.
Конец господства хунну в Монголии как раз и был связан с их стремлением походить на соседей, с превышением их потребностей над теми возможностями, которые давала монгольская степь; хунну раскололись на северных и южных. Это стало надломом цивилизации.
Вторая фаза (I в. до н.э. – II в. н.э.) характеризуется ситуацией, связанной с исходом хунну. Они стали чужими в вырастившем их ландшафте и вынуждены были уйти на юг (в Северный Китай) и на запад (вплоть до Центральной Европы). Оставшаяся часть хунну не заполняла собой весь политический ландшафт и сосуществовала с династиями сяньби. В конце концов, произошел новый надлом — вызванный слиянием сяньби с оставшимися хунну.
Третья фаза (II–IV вв.). Государство Сяньби строилось на несколько иных социальных и политических принципах, чем у хунну. Сяньби, изменившиеся в языковом и этническом отношении в результате слияния с оставшимися и возвратившимися в Монголию хунну, резко усилились и завоевали всю территорию, подвластную хунну в период их могущества. Но это был очень короткий период — период правления Таньшихуая (141–182 гг.). Став во многом искусственным полиэтническим образованием, государство Сяньби, копируя историю хунну, положило начало росту новых государств — тоба, муюн, юйвэнь и др., которые повторили судьбу своих предшественников — ушли из Монголии. В момент надлома тоба образовали династию Тоба Вэй или Северная Вэй (386–535 гг.), правившую в Северном Китае.
Четвертая фаза (IV–VI вв.) характеризуется вновь (как в эпоху хунну) появлением на территории Монголии высокоразвитого государства с оригинальными культурой, системами управления, права, письменности (протоорхонской). Это жуаньжуанский каганат, находившийся вначале в зависимости от государства Северная Вэй (Тоба Вэй), а затем вступивший с ним в борьбу на равных. Разбит каганат был тюрками. Жуаньжуани повторили путь хунну на запад, дошли до Паннонии, где просуществовали до Х в. (Аварский каганат).
Пятая фаза (VI–VIII вв.) связана с тюрками, которые способствовали расцвету культуры Монголии, письменности (рунической) и получили первый опыт государственного строительства (тюркские каганаты). Они строили города и поселения с керамическими водопроводными трубами, дороги, почтовые станции, развивали различные искусства. В их государстве были широко распространены традиционные верования народов монгольской степи и Забайкалья — шаманизм, а также буддизм. До своего ухода из Монголии и распространения на огромных пространствах они оставили в монгольской степи глубокий культурный след. Их потомки, смешанные с местным населением областей оседания, ныне представляют в Евразии разные народы.
Шестая фаза (VIII–Х вв.) приходится на государства уйгуров и киргизов, которые заполнили политический ландшафт Монголии после тюрков. Монголоязычные и тюркоязычные народы, входившие в состав этих ханств, были разнородными в социально-экономическом, политическом и культурном отношениях. В стране основной религией был шаманизм, но проповедовали и согдийские монахи, буддийские, манихейские и христианские священнослужители. Уйгурская письменность восходила к арамейскому алфавиту через посредничество согдийцев. В историю вошли памятники градостроительства — столица Ордубалык (Балыклык) и город Байбалык.
Эти первые шесть фаз настолько отличаются друг от друга, что, если бы не то обстоятельство, что в истории Монголии подобная смена фаз происходила и в последующие эпохи (но уже без смены языка, хотя в религиозном, правовом и культурном отношении различия были кардинальными), то можно было бы подумать, что здесь имеет место калейдоскопическая череда совершенно разных локальных цивилизаций. На деле же Монголия выступила родиной своеобразной пульсирующей цивилизации, кузницей вспыхивавших через определенные промежутки времени обществ, резко отличавшихся друг от друга в языковом, культурном и правовом отношении.
Это напоминает историю Европы, где разные народы на протяжении тысячелетий успели оставить свой яркий след в истории Запада. Подобно тому, как самые различные общества земледельцев Европы, Америки, Африки и Азии имеют общую черту — оседлость, так и этнически различавшиеся общества Монголии объединяла такая же общая, но другая черта — кочевничество.
Седьмая фаза, она же первая трехвековая фаза второго тысячелетия, заняла период Х–ХII вв. На этой фазе империя киданей с конфуцианско-буддийскими правителями осуществляет свою миссию и сходит с исторической арены, постепенно уступая место творчеству различных династий монголов, которые переняли опыт государственного строительства у своих предшественников, создавали по их образу и подобию княжества, в том числе недолговечное государство Хамаг Монгол Улус, потеряли его и стремились к воссоединению. Но династии для этого были слишком пестрыми в этническом, языковом и религиозном отношении. В степи от киданей конфуцианская модель не перешла ни к кому, не получила признания; кто-то исповедовал шаманизм или христианство несторианской ветви, а кому-то были ближе ценности буддизма. С середины–конца XI в. начинается кризис. Отжившие киданьские образцы политического и духовного устройства общества уже не работали, равновесие становилось неустойчивым и вскоре было потеряно. В этот период надлома Чингисхану с группой нукеров удается собрать на совершенно новых принципах монгольское государство и превратить его в доминирующую силу в регионе.
Восьмая фаза (ХII–ХIV вв.) в своем апогее характеризуется тем, что в степи начинает складываться равновесие, кризис преодолевается, появляется общество Монгольской империи. В основе этого общества лежит смычка кочевого хозяйства и города, военная мобилизация, имперская власть над значительной частью Евразии, оригинальная идея мироустройства, религия тэнгрианства, прагматичный подход правящего класса ко всем мировым религиям, веротерпимость, сакральный авторитет правителя. Растянувшийся распад империи обозначил начало нового кризиса, а затем и новый надлом, наиболее четко проявившийся возвращением в Монголию в XIV в. остатков руководящего ядра (правящего меньшинства) и воинства (внутреннего пролетариата) ее империи. Многие забыли язык, обычаи и традиции своего народа.
Девятая фаза (ХIV–ХVI вв.), выросшая из этого надлома, знаменует общество, стремящееся скрепить воедино вернувшихся людей с теми, кто не покидал родных мест. Это удалось, несмотря на то, что в целом это общество принято до сих пор считать жившим в культурной и религиозной раздробленности, политической разобщенности, в войнах и столкновениях составляющих его частей, в условиях падения роли городской жизни. Но можно и нужно понимать эту фазу иначе: общество было представлено культурным, политическим и религиозным разнообразием, опиралось на внутренний потенциал степи. К концу фазы братоубийственные войны, демонстрируя бессмысленность жертв, принимают характер углубляющегося кризиса. Произошел надлом, продиктованный необходимостью поиска новых скрепляющих символов. Решение было найдено в создании северного буддизма — нового направления мировой религии — в результате творческой смычки монгольской политической и военной мощи с тибетскими религиозными течениями.
Десятая фаза (ХVI–ХVIII вв.) обнаруживает Монголию в самоизоляции, своеобразном коллективном отшельничестве. Строительство этой ниши совпало с возвышением маньчжуров, пытавшихся перенять опыт монгольской империи, на которых монголам удалось возложить роль гарантов своей изоляции. Монголы были в империи маньчжуров вторым по привилегиям господствующим народом. Учитывая, что маньчжурские земли были очень быстро заселены китайцами, можно утверждать, что Монголия была единственной привилегированной частью империи. Однако в процессе укрепления основ церкви, духовных поисков, роста числа монастырей и образованного сословия лам происходили необратимые изменения в облике Монголии. Вокруг кочевых монастырей росли временные стоянки кочующих прихожан, а сами монастыри уже являлись не просто ставками буддийских иерархов, но и центрами мирской жизни. Обрастая стационарными монастырскими постройками, прекратила кочевать ставка главного монгольского иерарха — столица Северной Монголии Урга. Идеология изоляции от окружающего мира дала трещину, к тому же с севера вплотную к Монголии подошли границы России, становящейся своеобразным объектом сравнения с южным соседом. Сравнение давало новые знания, и это вызвало очередной кризис, вылившийся в надлом цивилизации, связанный с освобождением от спячки в условиях изоляции.
Одиннадцатая фаза (ХVIII–ХХ вв.) обозначает Монголию в системе мировых связей, превращенную в часть мирового рынка. К началу ХХ в. Монголия скатывается в кризис и теряет поддержку маньчжурского императорского двора Цин в Пекине — гаранта защиты от китайской колонизации, — оказываясь на грани жизни и смерти. Ее существование с сохранением цивилизационной и даже национальной идентичности в качестве сырьевого придатка мирового рынка становится проблематичным, и она в период надлома перебирает варианты выхода из кризиса.
Двенадцатая фаза (началась в ХХ в.) представлена современной Монголией — уникальной частью мира, где в масштабах государственных границ существует общество, экономические основы которого лежат в кочевом скотоводстве и современном промышленном производстве.
При содействии бывшего СССР и стран СЭВ здесь было создано более 800 современных объектов, в том числе около 150 крупных структурообразующих промышленных предприятий, составляющих основу современной монгольской экономики. Кочевое и городское население было полностью охвачено современными государственными системами образования, здравоохранения и социального обеспечения. Однако как ядро цивилизации Монголия по-прежнему уникальна: границы современного города здесь обрываются не пашнями, садами и огородами, а ландшафтом пастбищ, культивируемым кочевниками на протяжении тысячелетий.
Кочевое скотоводство всегда было в Монголии основной и, практически, единственной отраслью хозяйства, обеспечивающей главные сферы жизнедеятельности всего общества. На сегодняшний день Монголия находится в числе ведущих стран мира по поголовью скота в расчете на душу населения (около 12 голов на одного человека). На протяжении тысячелетий кочевники Монголии бережно относились к ресурсам своей страны. Сейчас Монголия — богатейшая (в расчете на душу населения) страна мира по запасам важнейших природных ресурсов на душу населения, таких как пресная вода, лес (его столько же, сколько в Финляндии), золото, уголь, медь, уран и другие полезные ископаемые.
Несмотря на глубокую привязанность населения страны к кочевому скотоводству, Монголия сохраняет возможность динамичного социального и политического развития. По оценкам МВФ, ВВП Монголии в 2007 г. составил 3316,5 млрд. тугриков (около 3 млрд. долл.). В структуре ВВП сельское хозяйство занимает 20,6%, промышленность — 21,4%, услуги — 58%. Валютные запасы на конец 2007 г. составили 975,3 млн. долл. США. Структура занятости населения: сельское хозяйство/животноводство — 42%, горнодобывающая отрасль — 4%, производство — 6%, торговля — 14%, услуги — 29%, частный сектор — 5%, иное — 3,7%.
С начала 1990-х годов Монголия приступила к самостоятельной привязке своей экономики к рынку многополюсного мира, чего раньше невозможно было представить. Она столкнулась с необходимостью отказа от традиционной и приоритетной экономической ориентации только на одну страну — СССР и его правопреемницу Россию, на которую ранее приходилось до 90% внешней торговли, а в целом на страны СЭВ — около 97%. В целях расширения географии внешнеэкономических связей в марте 1990 г. в Монголии был принят “Закон об иностранных капиталовложениях”. Важным элементом процесса переоценки внешней экономической политики Монголии стал ее поворот “лицом к Азии”. Он связан с исчезновением СЭВ и соответствующим резким сокращением экономического сотрудничества с бывшими социалистическими странами Восточной Европы. Удельный вес России во внешней торговле Монголии в начале 1990-х годов значительно сократился, а численность российских специалистов в стране уменьшилась в 10 раз. С другой стороны, Монголия приложила значительные усилия для расширения экономических отношений с Китаем, Японией, Южной Кореей, Вьетнамом. Политические лидеры Монголии не только рассчитывали на получение экономической и финансовой помощи этих стран, но и хотели заимствовать их опыт модернизации экономики, ее структурной перестройки.
Заинтересованный в расширении торговых связей с Монголией Китай предоставляет Монголии кредиты на сотни миллионов долларов. Он стал одним из основных потребителей традиционной монгольской продукции животноводства. После либерализации внешнеэкономических связей это способствовало росту цен на монгольское сырье, шерсть, пух, шкуры животных. Однако это привело к резкому сокращению экспорта целого ряда монгольских готовых изделий, в том числе меховых и кожаных изделий. В монголо-китайских торговых отношениях в настоящее время преобладает приграничная и бартерная торговля, что составляет 80% всей торговли. Расширился экспорт китайских товаров. Монголы по традиции “боятся” активного вторжения капитала какой-либо одной страны в свою экономику, что дает России определенные преференции в этой области.
Весьма активную позицию во внешних отношениях Монголии занимает Япония. Она изучает возможности монгольской экономики и ее рынка, ведет самую активную подготовку специалистов-монголоведов. На территории Монголии работало несколько совместных экспедиций по изучению природных ресурсов страны. При поддержке Японии были построены металлургический комбинат в Дархане, комбинат “Говь” по переработке верблюжьей шерсти, оказана безвозмездная помощь в области образования и здравоохранения. Общий объем торговли с Монголией возрос, однако в объеме японской внешней торговли доля Монголии составляет незначительную часть.
Интеграция Монголии в мировую экономику проходит в условиях сложной и драматической трансформации монгольского общества. Монголия уже прошла ряд стадий замены жестко централизованной и административно-командной системы элементами рыночной экономики, была создана своеобразная переходная экономика. В стране распущены коллективные сельскохозяйственные объединения, приватизировано свыше половины всех государственных промышленных и сельскохозяйственных предприятий, сформирована структура рыночных отношений: банковская система и фондовый рынок, либерализованы внешнеэкономические отношения. Результаты экономических реформ нельзя оценить однозначно, положение страны остается сложным и противоречивым.
2. Еще одним цивилизационно-субъектным признаком является резкое отличие монгольского ядра от ядер каждой из мировых, и прежде всего, соседних, цивилизаций.
Буддийскую Монголию — страну кочевников и горожан — окружают оседлые общества с конфуцианским, православным и мусульманским ядрами.
3. Третьим признаком служит полный суверенитет. Монголия не является ни частью, ни зоной абсолютного влияния какой-либо одной мировой цивилизации.
Монголия на протяжении всей своей истории оказывалась связующим звеном и геополитическим плацдармом, на котором происходило накапливание сил для формирования межцивилизационных империй колоссальных масштабов, таких как империи хунну, Цзинь, Чингисхана, маньчжуров. В этот же перечень можно включить кратковременный советско-монгольско-китайский коммунистический блок, удивительным образом совпавший контурами с границами нескольких улусов Великой Монгольской империи XIII в. Монголия, как и столетия назад, была настоящим геополитическим центром этого блока,
так как до 1946 г. являлась формальной частью Китайской республики и одновременно государством под названием МНР, входившим в зону влияния СССР.
До Второй мировой войны, если не считать отношений с бывшим СССР, Монголия была почти полностью изолирована от остального мира. В 1960-е годы начался процесс установления дипломатических отношений с развитыми капиталистическими странами — Великобританией (1963 г.), Францией (1965 г.), Японией (1972 г.), США (1987 г.). В ООН страна вступила в 1961 г.
Согласно Конституции 1960 г. Монголия являлась социалистическим государством с однопартийной коммунистической системой и почти до 1990 г. решение всех вопросов политической, экономической и общественной жизни страны находилось в непосредственном ведении Монгольской народно-революционной партии (МНРП).
В конце 1980-х годов началась постепенная демократизация общественно-политической жизни. В 1990 г. в результате свободных выборов было сформировано коалиционное правительство. 12 февраля 1992 г. вступила в силу новая Конституция, согласно которой страна стала называться Монголией; была введена должность Президента — главы государства.
Переход от однопартийной системы к парламентской республике продолжался с декабря 1990 г. по июль 1992 г., когда в новой Конституции была снята статья о руководящей роли Монгольской народно-революционной партии, которая была заложена в Конституции 1960 г. МНРП, несмотря на разрушение прежних основ своей деятельности и на внутрипартийный кризис, отказавшись от коммунистической идеологии, сумела сохранить свое влияние и продолжать осуществлять демократические преобразования в стране. Уже к середине 1990-х годов в стране была создана довольно прочная политическая система, что позволило цивилизованно осуществлять передачу власти как в ходе парламентских (1996, 2000, 2004, 2008 гг.), так и президентских (1997, 2001, 2005, 2009 гг.) выборов. Таким образом, процесс демократизации в Монголии шел динамично, опираясь на собственные традиции и мировой опыт, не допуская внешнего вмешательства (в 2008 г. произошла безуспешная попытка “кашемировой” революции).
По данным известного мирового агентства Freedom House, изучающего степень политических прав и свобод в странах мира, на начало 2008 г. Монголия из постсоциалистических стран была названа наиболее демократической страной в Азии, а ее демократический статус оказался достаточно высок и в сравнении со странами Восточной Европы, где Монголии отводилось восьмое место.
4. Четвертым признаком, сближающим Монголию с центральными странами мировых цивилизаций, является ее прямая причастность к определенному рубежу, изменившему ход всемирной истории.
Монголия представляет собой тот островок мира, где, как тлеющий, а может быть и разгорающийся очаг, сохраняется комплекс живого переплетения кочевого и оседлого миров с характерными для них преимуществами, упущенными в процессе их слияния в единое оседлое целое.
5. С четвертым признаком связан и пятый признак, который должен окончательно определить место Монголии среди мировых цивилизаций — это всемирная потребность в том, что эта страна, эта общность несет с собой.
Это — очень спорный вопрос, ответ на него даст время, возможно, самое ближайшее. Поэтому позволю себе обрисовать только лишь легкий контур проблемы.
Каждая культура несет человечеству определенный урок. Здесь и разные страхи, опасности, угрозы (“белая”, “красная”, “желтая”, “зеленая” и т.д.), и разные надежды на спасение (течения в христианстве, буддизме, исламе, конфуцианстве и т.д.), разные смыслы жизни, системы письма, традиции, обычаи и многое другое. Все, что можно соединить, соединилось и соединяется сейчас в мировых цивилизациях. В идеале, мировые цивилизации могут стать похожими друг на друга именно тем, что в каждой из них найдется место всем культурам, в каждой будут присутствовать разные религии, системы ценностей, письма, языки. Несоединимыми останутся только самые тонкие сферы, связанные с генетическим кодом, пропорциями каждой мировой цивилизации. Именно в эти тончайшие сферы религиозного или философского поиска смысла жизни, ответа на “вечные вопросы” и должны переместиться процессы “столкновения цивилизаций”.
Сейчас становится совершенно очевидным, что Монголия представляет собой довольно редкий для современного мира случай полностью суверенного (т.е. свободного от обязательств “блоковой солидарности” с какими-либо другими субъектами международных отношений) государства, границы которого совпадают с ядром отдельной цивилизации. Вместе с тем, с точки зрения устоявшихся в литературе взглядов выражение “монгольская цивилизация” все-таки звучит весьма непривычно, особенно, если учитывать место Монголии в мировой экономике, которое трудно сопоставить с потенциалом соседних цивилизаций, не говоря уже о численности населения, современных границах ареала использования монгольской письменности и т.д. И, тем не менее, хотя внешне Монголия, зажатая между двумя гигантами, которые резко отличаются от нее своими цивилизационными установками, кажется уязвимой и чрезвычайно зависимой от них, она не составляет целого ни с одним из своих соседей.
Монголия — это обтекаемый мировыми цивилизациями особый мир, это единственный — в статусе суверенного государства — продолжатель северной ветви буддизма, отпочковавшейся от индийской традиции; это страна, связанная своей западной частью с исламским миром; страна, крепко привязанная экономически к Китаю; страна, озабоченная поиском “третьей” опоры на Западе; страна, получающая в трудные дни реальную помощь России, у которой весьма схожий с монгольским взгляд на всевозможные огораживания “беспредельных пространств”.
Но это только одна сторона дела. Россия и Китай на поверку оказываются также весьма зависимыми от Монголии. Далекие и близкие соседи Монголии, находящиеся сейчас в составе России и Китая — Бурятия, Внутренняя Монголия, Тува, Алтайский край, а также Калмыкия, Синьцзян, Ганьсу, Цинхай, Тибет и некоторые другие республики, округа, районы и провинции — образуют вместе с ней гигантский регион Евразии со своей общей историей. Каждый из этих соседей имеет свою собственную историю, судьбу, свой вектор развития, свой интерес к Монголии и свой голос в Пекине и Москве. Одни из них являются составными частями каркаса Китая, другие — России. Ясно, что это не просто субъекты КНР и Российской Федерации. Вместе с Монголией они образуют зону интенсивного культурного (и в перспективе — экономического) взаимодействия, а, по сути — узел, пространство переплетения трех цивилизаций: русской, китайской и монгольской с вкраплениями индийского, западного и исламского влияний.
Иными словами, вокруг Монголии сформированы зоны полицивилизационного пространства (это особенно наглядно проявляется в укорененности многонационального состава населения на территориях этих зон). Таким образом, проблемы цивилизационной идентичности монголоязычных и буддийских народов России, Китая и Монголии оказываются в центре клубка межцивилизационных глобальных связей. Здесь, в монгольском полюсе мира, переплетаются жизненные интересы всех современных мировых цивилизаций. Однако в настоящее время этот факт повсеместно игнорируется.
На регион Внутренней Азии, центром которого является Монголия, воздействует и самый влиятельный в современном мире актор — США. Находящаяся географически между Россией и Китаем в глубине евразийского континента Монголия участием своих войск в операции в Ираке наглядно подтвердила: в мире осталось считанное количество стран, в которых военное, политическое и экономическое влияние США не пустило свои корни. Правда, пример Монголии в данном случае иллюстрирует лишь один вектор в многовекторной политике самостоятельного полюса: всесторонние, в том числе военные, связи этой страны развиваются достаточно интенсивно и с Россией, и с Китаем.
Итак, несправедливость трактовки мира кочевников как “замедленной” или “застывшей” цивилизации очевидна. Кочевое скотоводство — это всего лишь тип хозяйства, который выступает фактором экономического и социо-культурного развития монгольского народа. Поэтому мы рассматриваем кочевую Монголию в качестве ядра Внутренней Азии — равного субъекта в системе современных мировых цивилизаций. В подтверждение этого факта мы выделяем следующие признаки, определяющие место Монголии в современном мироустройстве. Во-первых, устойчивое на протяжении тысячелетий положение как культурного ядра на стыке разных цивилизаций, преемственность письменности, культуры и государственного устройства. Во-вторых, уникальность динамично интегрирующейся в мировое хозяйство экономики Монголии, основу которой составляет кочевое скотоводство и современное промышленное производство. В-третьих, полный суверенитет и довольно успешные демократические реформы. В-четвертых, Монголия выступает своеобразным соединительным звеном кочевого и оседлого миров. И, наконец, в-пятых, Монголия — особый мир, обтекаемый мировыми цивилизациями, вокруг которого сформированы зоны полицивилизационного пространства — приграничные территории влиятельных полюсов нового формирующего мирового порядка — России и Китая. Причем Монголия является не просто центром переплетения их жизненных интересов, а ключевым звеном межцивилизационных глобальных связей.
Источник
***
СТАТУЯ ЧИНГИСХАНА
40-метровая статуя великого хана (1162-1227) на коне, стоящая на берегу реки Туул в Цонжин-Болдоге (в 54 км к востоку от столицы Монголии Улан-Батор возведена в 2008 году. Она покрыта 250 тоннам нержавеющей стали и символически указывает на юг — к Китаю. Огромная скульптура является доминантой комплекса Чингисхана — туристического центра 10 метров высотой с 36 колоннами, представляющими 36 ханов. Посетители могут пройтись к голове лошади через ее грудь и шею, и за свое путешествие они будут вознаграждены отличным панорамным видом. В будущем главную площадь статуи будут окружать 200 лагерей из юрт, расположенных в форме конного клейма, которым пользовались монгольские племена XIII века.
Источник
Источник: Россия Навсегда.
Рейтинг публикации:
|
