Украинский кризис стал поворотным моментом в системе международных отношений, кульминацией происходившего в последние годы размежевания России и США/НАТО. Правда, за прошедшую четверть века в Европе случались кровавые конфликты, государства распадались, и границы их менялись при вооруженном вмешательстве извне – достаточно вспомнить Югославию, Грузию, Азербайджан, Молдову. Но те события, при всем их драматизме, все же не затрагивали основ европейской и глобальной безопасности.
Украина стала исключением. Это одно из крупнейших государств Европы, оно находится не на периферии, а в центре континента и занимает важнейшее геополитическое, стратегическое и потенциально экономическое положение. Украина явилась предметом прямого политического и идеологического противостояния России и Запада, которое повлекло исключение России из «Большой восьмерки» и других престижных форумов, экономические санкции и свертывание многих каналов сотрудничества самого различного характера. По остроте этот кризис беспрецедентен не только за период после окончания холодной войны, но, пожалуй, с конца 1970-х годов, когда советские войска вошли в Афганистан. А последствия кризиса могут иметь более долговременный характер.
Взгляды на украинскую драму
В мировом общественном сознании сложились разные точки зрения по поводу бурных и трагических событий на Украине и вокруг нее.
Первая официально принята в России, ряде стран Организации договора коллективной безопасности и Евразийского экономического союза, она в целом поддерживается Китаем и некоторыми другими нейтральными государствами. Этот взгляд состоит в том, что через соглашение об ассоциации с Евросоюзом (ЕС) Запад попытался оторвать Украину от России и интеграционных структур СНГ, подчинить ее своим финансово-экономическим стандартам, разрушить крупнейший после российского постсоветский научно-технический и промышленный потенциал. В дальнейшем предполагалось принять страну в НАТО, разместить там американский флот и базы ПРО.
После пяти лет переговоров Украины с Евросоюзом Кремль открыл глаза президенту Виктору Януковичу на эту опасность, предложил братскую экономическую помощь, и тот отменил (или отложил) подписание соглашения с ЕС. Но украинские антипатриотические силы, националисты и фашисты при прямом подстрекательстве и помощи Запада организовали «евромайдан» и свергли Януковича, совершив антиконституционный переворот и силовой захват власти в Киеве.
В ответ на создание националистических вооруженных формирований, угрозы и дискриминационные законодательные акты новой незаконной власти народ Крыма реализовал свое международно признанное право на самоопределение и воссоединился с исторической Родиной. В свою очередь, стремление народа юго-восточных регионов Украины к самоопределению, выразившееся в референдумах в Донецкой и Луганской областях, вызвало карательную военную операцию незаконной временной власти в Киеве, которую в мае сменил президент, избранный лишь частью регионов страны. В этой гражданской войне произошла трагедия в Одессе, на юго-востоке гибнут мирные жители, происходит геноцид русскоязычного православного населения. Но ополчение наносит растущие потери украинской армии, которая действует фактически как внешний агрессор на территории двух провозгласивших независимость республик.
Россия не принимает военного участия в этой войне и поддерживает народную борьбу лишь морально, политически, информационно и гуманитарно. Но если насилие не прекратится, то распад Украины неизбежен.
Россия поддерживает перемирие, но не способна волевым образом прекратить народное восстание в двух областях, и потому любые новые санкции со стороны Запада просто бьют мимо цели. А вот США и их союзники могут и должны оказать давление на Киев, чтобы тот окончательно остановил военную операцию и путем переговоров урегулировал отношения между центром и регионами на основе федерализации или других принципов.
В целом украинский кризис наиболее рельефно выявил политику США и их союзников. Она направлена на то, чтобы не позволить России подняться с колен, помешать развитию ее равноправных экономических отношений с Евросоюзом, удержать однополярный мир под руководством Вашингтона, утвердить свое право на смену неугодных режимов военной силой или через «цветные революции» и на навязывание другим народам эападных ценностей, политических норм и культурных стандартов.
Совершенно иная трактовка событий преобладает в странах Европы, входящих в НАТО и Евросоюз, и практически безраздельно царит в США. Она состоит в том, что украинский народ сверг коррумпированный режим президента Януковича, после того как он под давлением Москвы отказался от соглашения об ассоциации с Евросоюзом. Тем самым украинцы подтвердили свой выбор в пользу демократического европейского пути развития.
По этой версии, в наказание Россия присоединила Крым, нарушив территориальную целостность Украины в границах, признанных ООН и закрепленных международными меморандумом и договором от 1994 и 1997 годов. Отмечается, что впервые после 1945 года в Европе одно государство отняло часть территории у другого. На Западе утверждается, что затем посредством посылки частей спецназа, оружия и добровольцев Москва инспирировала вооруженное сепаратистское движение в юго-восточных областях страны, провоцируя украинскую армию на ответные удары, влекущие жертвы среди мирного населения. Вблизи восточных границ Украины периодически проводятся крупные российские войсковые маневры.
Как уверены за рубежом, все это делается с целью держать страну под угрозой дальнейшего распада и подчинить себе вновь избранное демократическое руководство Киева или свергнуть его. В НАТО считают, что возможен захват этих областей российской армией. Также есть мнение, что без промышленных регионов юго-востока и юга (Новороссии) уход Украины к Западу будет для того невеликим приобретением, а для России – небольшой потерей. Применяя санкции и свертывая многоплановые связи с Россией, Запад стремится наказать Москву за Крым и вынудить ее прекратить поддержку украинских повстанцев, чтобы Киев мог восстановить власть над страной.
На Западе возобладало мнение, что Россия решила взять реванш за геополитическую трагедию краха СССР, пользуясь потрясениями на Украине, мягкотелостью президента США и разобщенностью их союзников. Как утверждают за границей, отказавшись от политической и экономической модернизации в пользу традиционного пути (философия консерватизма), Москва хочет сплотить народ патриотическими чувствами на пути возрождения империи и территориальных захватов: Южная Осетия, Абхазия, Крым, украинские южные и восточные области, в будущем, возможно, Приднестровье, а при случае – северный Казахстан и русскоязычные части Балтии. В США значительная часть правящих кругов требует, чтобы в ответ на это Запад возродил политику сдерживания и изоляции России, которая, как они полагают, успешно сработала против СССР.
Казалось бы, два названных подхода невозможно примирить. Но не все так просто, как кажется на первый взгляд: хитросплетения идеологий современного мира поистине удивительны. Начать с того, что сторонников первой из приведенных точек зрения можно найти и на Западе, причем не только среди левых радикалов, но и в лагере крайне правых партий Европы, одержавших недавно победы на выборах в Европарламент. Во времена СССР их считали неофашистами, а сегодня для России они вдруг стали неформальными союзниками в противоборстве с либеральными западными ценностями и давлением Вашингтона и бюрократии Евросоюза на суверенитет европейских государств.
Однако еще более поразительно, что в менталитете великого множества россиян публично или негласно прекрасно уживаются обе версии украинского кризиса. Правда, вторая трактовка происходящего оценивается ими исключительно со знаком плюс, а не минус. В частности, сплошь и рядом открыто призывают присоединить к России названные выше постсоветские анклавы и отринуть предательство Беловежских соглашений 1991 года. Сторонники этой точки зрения считают курс на реванш за 1990-е годы и противоборство с извечно враждебным Западом единственно верной политикой, а территориальную экспансию самодержавной военной империи с миссией облагодетельствовать окружающий мир – единственно возможным способом существования России. (Об этом постоянно твердят с телеэкранов известные публичные деятели, а ведущий идеолог такой доктрины Александр Проханов призывает построить то, что он называет «империей обрубков».)
Угол зрения «реальной политики»
Но есть и другой взгляд на события, согласно которому при всем трагизме ситуации в ней нет ничего необычного: повод для конфликта имеет абсолютно классический характер и стар как мир.
Этот подход опирается на спорное, но весьма инструментальное учение так называемой реальной политики. Сам термин сейчас очень популярен в России, но его пользователи (причем как сторонники, так и противники) зачастую просто не знают, о чем говорят. Согласно данной школе политологии (родоначальником которой был американский мыслитель Ганс Моргентау, а блестящим теоретиком и практиком является Генри Киссинджер), в основе международной политики лежат не высокие принципы, а национальные интересы, геополитика и баланс сил ведущих держав. Если правительства руководствуются идеологией или чрезмерными амбициями, то их постигнет неудача. А если они преследуют прагматические интересы и трезво учитывают соотношение сил и геополитические реальности, то их ждет успех. Согласно данной школе, для реализации национальных интересов международно-правовые нормы, моральные принципы, апелляции к чаяниям народов и исторические аргументы – лишь свободно сменяемые инструменты для достижения поставленной цели.
Так, для себя и своих союзников принципы территориальной целостности и невмешательства во внутренние дела всегда стоят во главе угла, а по отношению к соперникам на первый план ставятся права национальных меньшинств на самоопределение и возможность гуманитарных интервенций для защиты прав человека, этнических и конфессиональных сообществ. Приверженцы данной философии иллюстрируют это ссылками на отношение соответственно России и Запада в последнюю четверть века к войнам и вооруженным конфликтам в Чечне, Таджикистане, Приднестровье, Карабахе, Абхазии и Южной Осетии, Югославии, Ливии, Сирии и сейчас – на Украине. Двойные стандарты трактуются не как исключение, а скорее как правило международных отношений, особенно в периоды международного противостояния.
Нынешнее международное противоборство основано не на прежних идеологических «измах», а на открыто заявляемых великодержавных интересах. По контрасту с советской идеологией в российском публичном дискурсе «империализм» ныне утратил прежний негативный флер и все чаще используется с героическим пафосом. Исключительно позитивный смысл придается ядерному оружию и концепции ядерного сдерживания (и негативный – ядерному разоружению), воспевается политика наращивания вооружений, демонстрации военной силы, поиска военных баз за рубежом, соперничества в торговле оружием – всего того, что раньше ставилось в вину «мировому империализму». Не обходится и без курьезов. Энтузиасты такой политики, стараясь бежать впереди «генеральной линии», нередко доводят ее до абсурда и тем самым дискредитируют. Например, как Сергей Брезкун в статье «Крах клиентов коллаборационизма и будущее России» («НВО», № 10 от 06.06.14), призывая выйти из договоров по разоружению и начать по всему миру «торговать ракетно-ядерным оружием… с обеспечением сервисного обслуживания».
Трансформация отношений России и Запада
Под углом зрения «реальной политики» конфликт России и Запада вокруг Украины был объективно неизбежен. На развалинах рухнувших империй всегда вспыхивали этнические и религиозные конфликты, прежде подавлявшиеся силой метрополии, которая произвольно проводила границы между своими субъектами для удобства управления или по принципу «разделяй и властвуй». Точно так же окружающие державы и вновь образовавшиеся государства всегда вступали в борьбу за имперское наследство.
В конце 1980-х и на протяжении 1990-х годов Запад был занят освоением советского наследия в Центральной и Восточной Европе путем договорно-правового объединения Германии, мирного расширения НАТО и Евросоюза, силового расчленения Югославии и Сербии.
А правопреемнице СССР – России было предоставлено гасить многочисленные конфликты на постсоветском пространстве (включая собственную территорию). Страны НАТО не горели желанием вовлекаться в кровавую неразбериху, и к тому же Россия была дезорганизована, экономически зависима и следовала в фарватере международного курса США. Российская армия и военная промышленность были крайне ослаблены во всем, кроме сохранившегося советского ядерного потенциала. К тому же Россия провозгласила курс реформ и интеграции в экономические, политические и даже военные институты Запада. Тем не менее никаких формальных или негласных договоренностей, режимов и механизмов поддержания стабильности на постсоветском пространстве не было создано, за исключением нескольких миротворческих и переговорных миссий.
Но время шло, и противоречия между Россией и Западом по этому поводу становились все более явными. При этом для роста напряженности существовали вполне объективные и обычные для международных отношений причины, понятные исследователям «реальной политики». За первое десятилетие нового века изменилось соотношение сил между Россией и Западом. Президента Бориса Ельцина сменил Владимир Путин, который быстро консолидировал в Кремле управление страной. По сравнению с 1990-ми годами Россия обрела устойчивый экономический рост (правда, в основном за счет беспрецедентного взлета мировых цен на углеводороды) и относительную социально-политическую стабильность. Москва получила крупные свободные капиталы для инвестиций, расплатилась с огромным государственным внешним долгом, резко (вчетверо за 2001–2008 годы) увеличила финансирование национальной обороны.
Одновременно относительно ослабли международные позиции США, Евросоюза, Японии – как из-за провалов во внешней политике администрации Джорджа Буша (особенно в Ираке и Афганистане, в отношении Ирана и Северной Кореи), так и по причине мирового кризиса, спровоцированного безответственной финансово-экономической политикой Соединенных Штатов.
Изменение соотношения сил в мире проявилось в повышенной дипломатической активности Москвы на всех континентах, нежелании идти в фарватере США в разрешении региональных кризисов (Косово, Палестина, Иран, КНДР), завязывании отношений со странами, бросающими политический вызов американскому доминированию. Россия активизировала и инициировала независимые от США, НАТО и ЕС межгосударственные объединения – ОДКБ, ШОС, БРИКС. Помимо соперничества в мировой торговле оружием РФ более не стеснялась открыто противодействовать США в отдельных военно-технических сферах (например, в развитии ПРО США и НАТО).
Самое главное – Россия начала энергичные попытки объединения под своим руководством постсоветского пространства и вытеснения оттуда влияния Запада. Видимо, в Москве решили, что без этого было невозможно стать самостоятельным центром силы в полицентричном мире. Ведь экспортно-сырьевая экономика не позволяла сравняться по экономическому потенциалу с США, Евросоюзом, Китаем, Японией. А ядерный арсенал хоть гарантировал иммунитет от большой войны и поддерживал равный с США ядерный статус, но постепенно девальвировался по мере распространения ядерного оружия в мире и развития высокоточных оборонительных и наступательных вооружений в неядерном оснащении. В августе 2008 года впервые за многие годы Москва применила военную силу за рубежом – на Южном Кавказе, чтобы спасти Южную Осетию и Абхазию и заодно не допустить принятия Грузии и (по умолчанию) Украины в НАТО. Все это резко контрастировало с политикой 1990-х годов.
Заявка на смену уклада отношений в свете меняющегося соотношения сил неизбежно порождает противоречия – как между людьми, так и между государствами. Похожие конфликты возникали между США и СССР в конце 1950-х и начале 1960-х годов, между Советским Союзом и Китаем в конце 1960-х годов, между США и Западной Европой в 1970-е годы (в последнем случае, конечно, в менее острой форме, присущей демократическим странам). Речь Путина в Мюнхене в 2007 году стала сигналом Западу о том, что Россия больше не намерена играть по прежним правилам и претендует на равноправные отношения – или будет идти своим путем.
Реакция Запада на этот поворот была предсказуемо негативной. Отклонение от привычной для 1990-х годов модели зависимого и подчиненного положения Москвы было воспринято за рубежом в качестве рецидива мышления в духе холодной войны. Как раз к этому моменту НАТО и Евросоюз всерьез занялись постсоветским пространством. На смену неудавшейся коалиции недовольных Россией стран под обозначением ГУАМ (Грузия, Украина, Азербайджан, Молдова) в начале 2000-х годов была выдвинута концепция «Европейской политики соседства», а затем – стратегия «Восточного партнерства». Бухарестский саммит НАТО объявил, что в альянс «открыта дверь» Грузии и Украине. Цель состояла в том, чтобы воспрепятствовать усилиям России по формированию своей сферы влияния (по выражению бывшего президента Дмитрия Медведева, «сферы привилегированных интересов») на постсоветском пространстве и по возможности вытеснить ее оттуда.
После временной разрядки напряженности в годы «перезагрузки» отношений России и США под руководством президентов Дмитрия Медведева и Барака Обамы отчужденность и соперничество возобновились с удвоенной силой после возвращения в Кремль президента Владимира Путина в 2012 году. Важнейшим новым моментом стали связанные с этим событием массовые протестные акции. Новый российский правящий класс сделал вывод, что они были инспирированы Западом и что сближение и сотрудничество с последним подорвет сложившуюся в России политическую систему.
В ответ на внутренние и внешние события российское руководство отменило курс «европейского выбора России», который провозглашался в 1990-е годы и в период правления Путина, начиная с Петербургского саммита России–ЕС в мае 2003 года и вплоть до 2007 года, когда президент подчеркивал: «Убежден, что не может быть полного единства нашего континента, пока органической частью европейского процесса не станет Россия – крупнейшее европейское государство».
Теперь на смену пришла официальная доктрина «евразийства». Она предполагает первоочередную интеграцию России в Таможенном и Евразийском союзе с постсоветскими республиками: прежде всего Белоруссией, Казахстаном и другими, которые пожелают присоединиться. А вместо получения инвестиций и передовых технологий Запада (на которые была рассчитана концепция «партнерства ради модернизации» Медведева) был взят курс на реиндустриализацию экономики с опорой на оборонно-промышленный комплекс, получивший гособоронзаказ на 19 трлн руб. до 2020 года.
Украина как «яблоко раздора»
Запад, в свою очередь, сделал ставку на сближение с Украиной как второй по величине постсоветской страной, без которой, по давней формуле Збигнева Бжезинского, Россия не может снова стать империей. Памятуя уроки Грузии, это планировалось делать не через НАТО, а путем ассоциации с Евросоюзом, против чего Россия прежде не возражала. В основе этого курса лежали не экономические, а сугубо политические мотивы – после стремительного расширения членства в предыдущие годы Евросоюз столкнулся с большими трудностями. Однако в Москве дело воспринималось по-другому: опыт двух предыдущих десятилетий показал, что за единичными исключениями расширение НАТО и Евросоюза шло рука об руку.
Напомним, что все прежние президенты Украины (Леонид Кравчук, Леонид Кучма, Виктор Ющенко) заигрывали с идеей вступления в НАТО и Евросоюз. Но реакция Москвы не была столь жесткой. Отношения России и НАТО были иными. Российское руководство, включая президента Путина, не раз намекало в прежние годы на возможность будущего присоединения к альянсу и России, утверждало о стремлении к интеграции с ЕС. Украинское общество, за исключением первого «майдана» 2004 года, было политически весьма пассивно, недовольство бедностью и коррупцией еще не достигало «точки кипения». Да и Запад относился к заявлениям о принятии Украины в свои организации скорее как к ритуалу, а не началу реальной работы.
Теперь все изменилось. Спохватившись в ноябре 2013 года, что дело всерьез шло к подписанию соглашения об ассоциации Украины и ЕС, Москва решила помешать этому. Без Украины Евразийский союз выглядел бы как-то неубедительно: Белоруссия и так строит с Россией союзное государство, Казахстан сам проводит «многовекторную» политику между РФ, США и КНР, а другие партнеры всецело зависят от российской помощи в обмен на политическую лояльность.
Украина с ее большим экономическим и научно-техническим потенциалом, территорией и населением хоть и не заменила бы Запад по инвестициям и технологиям, но вывела бы Евразийский союз на качественно иной уровень в системе мировых центров силы – во всяком случае, в теории. Таким образом, и со стороны России, видимо, доминировали политические цели. К тому же население Украины было неоднородно, и значительная его часть не хотела интеграции с Западом и болезненных социально-экономических реформ, но тяготела к России в экономическом и культурно-гуманитарном плане.
Иначе говоря, в украинском вопросе ставки России и Запада оказались чрезвычайно велики, хотя для первой они, безусловно, были намного выше, и это было недооценено в Вашингтоне и Брюсселе. Причем проблема не в таможенных тарифах на товары западного производства, которые пришли бы на российский рынок, – данная угроза была весьма преувеличена. Дело в другом – помимо геополитики, выбор ближайшим родственным народом пути своего развития является для России, в отличие от Запада, важнейшим вопросом внутренней политики, перспектив собственного социального прогресса. Таким образом, под влиянием внутренних и международных факторов острый конфликт из-за Украины был предрешен, хотя его время и формы определились стечением множества привходящих, в том числе субъективных, обстоятельств.
Безусловно, философия «реальной политики» не может претендовать на полноту картины. Она не способна учесть влияние важнейших социальных, экономических и научно-технических процессов и перемен внутри стран и в отношениях между ними. Эти стороны дела имеют прямое отношение к истокам украинской драмы. Но в некотором разрезе упомянутая теория вполне наглядно объясняет события.
Дилемма для Украины и остального мира
С точки зрения «реальной политики», при всех трагедиях вовлеченных в украинский кризис людей суть происходящего проста: США и Евросоюз тянут Украину к себе, опираясь на власть в Киеве и население ее центра и запада, а Россия не пускает Украину, поддерживая народ юго-востока. И Запад, и Россия стремятся иметь всю Украину в орбите своего влияния, но это не получается, а жертвы, разрушения и потоки беженцев нарастают.
При всех сложностях ситуации варианты решения, по существу, тоже просты, и определяться они будут не только и не столько на переговорах Киева и юго-востока, а в Москве, Брюсселе и Вашингтоне. Или Россия и Запад договорятся о каком-то взаимоприемлемом будущем статусе Украины и характере ее отношений с ЕС и восточным соседом при сохранении ее нынешней территориальной целостности – или страна будет разорвана на части с тяжелейшими социальными и политическими последствиями для Европы и всего мира. Именно от способности России и Запада договориться зависят шансы на окончательное примирение в Донецкой и Луганской областях и последующая стабилизация Украины. Похоже, что Москва готова к такому диалогу, хотя не говорит об этом прямо. Об этом, в частности, свидетельствует явное поощрение ею первого шага к перемирию на юго-востоке, сделанного 23 июня в Донецке, а также отзыв запроса санкции на применение войск из Совета Федерации на следующий день. А вот США и Евросоюз из принципа пока не желают вести прямые переговоры с Россией о будущем Украины.
Если попытка к примирению снова сорвется, то в худшем из вариантов новая разделительная линия конфронтации между Россией и Западом пройдет по какой-то внутриукраинской границе, как в годы холодной войны водораздел проходил по внутригерманской. Это может по логике вещей воспроизвести многие элементы отношений холодной войны с ее кризисами и огромными издержками.
Украинский кризис потряс Европу и весь мир. По сравнению со временами холодной войны беспрецедентно то, что вооруженный конфликт происходит в центре Европы, внутри славянского народа, имеющего огромные диаспоры и исторические связи и в России, и на Западе. А в сопоставлении с политикой последней четверти века после окончания холодной войны новым является то, что по разные стороны «украинской баррикады» впервые открыто встали Россия и Запад, и это обусловило небывалую остроту и глобальный резонанс конфликта.
Ущерб отношениям России с США и их союзниками нанесен большой и надолго. Какие бы претензии Москва ни предъявляла к укладу отношений прошедших лет, нет никаких оснований полагать, что новая конфронтация улучшит внешнее и внутреннее положение России. Да и интересы Запада серьезно проиграют.
Мирное урегулирование украинского кризиса не вернет отношения к масштабному сотрудничеству последних десятилетий. Но в этом случае все-таки можно надеяться на сохранение некоторых ключевых каналов взаимодействия держав и на то, что новое противостояние Москвы и Вашингтона будет менее острым, долгим и разрушительным, чем прошлая холодная война.
