Цель эпического труда Фукидида состояла в описании того, «что привело к той великой войне, что выпала на долю эллинов». Согласно его признанию, то, что мы называем «Пелопоннесской войной», стало следствием многочисленных и очень разных споров, и он излагает их мастерски, вскрывая всю их конкретику и особенности. Но на первых страницах своей «Истории Пелопоннесской войны» Фукидид предупреждает нас, что если зацикливаться на деталях, это затмит «истинную причину» той кровавой бойни, что погубила эллинов. «Что сделало эту войну неизбежной, так это усиление власти Афин и тот страх, который оно вызвало в Спарте», — пишет он в самом начале своего шедевра. Он мог бы добавить, ибо в его повествовании об этом говорится предельно ясно, что и у ближайших союзников Спарты усиление Афин вызывало такой же страх. Среди тех уроков, которые предлагает нам Фукидид, есть рекомендация о том, что за деревьями надо видеть весь лес, то есть, замечать общие тенденции, которые являются движущими силами политики и войны. 

Эпическая поэма Фукидида вдохновила многих на исследование того, что наука о международных отношениях называет «сдвигом силы». Немало исследователей приходит к выводу о том, что такие колоссальные сдвиги относятся к наиболее опасным периодам в отношениях между странами. Почему? Потому что общепризнанная господствующая держава опасается, что даже если ее никто пока не превзошел и вряд ли превзойдет в ближайшее время, имеющиеся у нее преимущества над усиливающимся соперником, за которым она долгое время и с опаской следит, уменьшаются, и скорее всего, будут уменьшаться и дальше. Усиливающаяся держава, живущая в таком политико-военно-культурно-административном порядке, где присутствует подавляющее превосходство царствующего гегемона, который отстаивает и продвигает свои интересы, развивается, усиливается и становится все более уверенной в себе. Желая продемонстрировать себе и остальным, что не за горами новая эпоха, она начинает зондировать почву, толкаться и пинаться, дабы проверить ответную реакцию и изучить имеющиеся возможности. 

Из-за меняющихся обстоятельств и сопутствующей этому неопределенности сдвиг силы становится опасен. Лидеры господствующей державы, чьи позиции ослабевают, чувствуют, что им необходимо показать, насколько она еще сильна и превосходит остальных. Такое стремление возникает из необходимости сохранения собственной легитимности среди населения страны и потребности показать посылающему вызов сопернику, что у доминирующей державы еще достаточно сил и решимости, и что недооценивать ее не следует. С другой стороны, лидеры усиливающегося соперника преисполнены не меньшего желания показать собственному народу, гегемону и его союзникам, что появляется новая арифметика силы и власти. Страх одной стороны и высокомерие другой порождают неустойчивый баланс. Катастрофическая война в результате может и не возникнуть, в отличие от Афин. Меняющийся баланс сил может вместо этого создать более благоприятный контекст, пусть и чреватый дурными предчувствиями, попытками испытать силы противника, кризисами, неверными представлениями, а также стратегическими переоценками, вызванными неопределенностью и страхом. 

Такой исход следует иметь в виду при оценке причин и значения последних событий, связанных с самоутверждением Китая в Восточной Азии. Одним из важных моментов стало заявление Пекина от 23 ноября о расширении опознавательной зоны ПВО в Восточно-Китайском море до островов, которые контролируют Япония и Южная Корея, но на которые предъявляет свои претензии Китай. Опознавательная зона ПВО это обычная практика, и решение Пекина вряд ли можно назвать незаконной или враждебной акцией. Но в китайском варианте данные действия кажутся более жесткими, чем это необходимо. Китай требует, чтобы пролетающие самолеты представляли свои планы полетов соответствующим китайским органам и переходили под управление китайских авиадиспетчеров даже в том случае, если самолет не направляется в КНР. Более того, эта зона накладывается на японскую зону опознавания ПВО, которая распространяется на острова Сенкаку / Дяоюйдао, ставшие предметом спора между Китаем и Японией. 

Соединенные Штаты Америки, а вслед за ними Япония и Южная Корея направили в китайскую зону ПВО свои военные самолеты, дабы продемонстрировать, что они считают ее незаконной. Однако многочисленные коммерческие авиалинии (Singapore Airlines, Qantas, Korean Airlines, Asiana Airlines и американские воздушные перевозчики по указанию Федерального управления гражданской авиации) в своем вполне понятном стремлении обеспечить безопасность пассажиров согласились выполнять китайские требования. Впоследствии Южная Корея тоже расширила свою зону опознавания воздушных судов, распространив ее на китайскую, дабы подчеркнуть претензии Сеула на остров Иодо, или Суяньчжао по-китайски (и его контроль над ним), хотя на эту скалу претендуют китайцы. Однако эти демонстративные жесты неподчинения со стороны Вашингтона, Токио и Сеула не меняют новую реальность, которая возникает в этом регионе, а именно, действия Китая, осуществляемые им с позиций беспрецедентной уверенности в собственных силах и неограниченных возможностях. Вопрос сейчас заключается в том, ответит ли на такие действия Пекин, еще больше расширив зону опознавания летательных аппаратов, дабы подтвердить свои притязания в Южно-Китайском море. 

Решение о расширении зоны ПВО это лишь один пример твердой решимости КНР расширять свои морские границы. В 1974 году Китай разгромил вьетнамские войска и взял под свой контроль ту часть Парасельских островов (Сиша цюньдао), которые к тому времени еще не оккупировал. В последнее время Пекин начал регулярно направлять свои военные корабли на патрулирование вод вокруг островов Сенкаку / Дяоюйдао и проводить там военно-морские учения, что заставило Японию последовать китайскому примеру. Пекин также занял жесткую позицию по вопросу островов Спратли / Наньша, утверждая, что они принадлежат ему по праву и отвергая претензии Тайваня, Вьетнама и некоторых других стран Юго-Восточной Азии. В своей политике он сочетает жесткую риторику и практические действия (патрулирование в спорных водах, ведение разведки и наблюдения), в первую очередь, против Филиппин из-за острова Хуаньян / Панатаг (риф Скарборо), но не только там. 

То, что в спорах из-за различных скоплений островов (многие из которых являются необитаемыми скалами) Китай в некоторых случаях выступает против союзников США или стран, долгое время поддерживающих тесные связи с Вашингтоном, ничуть не сдерживает и не пугает Пекин. Дабы успокоить своих партнеров, Соединенные Штаты направляют к ним своих корифеев дипломатии, выступают с заявлениями о солидарности и проводят военно-морские учения совместно с некоторыми претендентами на спорные территории. Но все эти действия ничуть не ослабили решимость Китая отстаивать свои притязания. Его бескомпромиссная позиция вызывает в регионе сомнения в том, что американская защита столь же крепка и надежна, как и прежде. Стандартное объяснение китайских мотивов в этих ссорах из-за островов и окружающих их вод заключается в том, что здесь пролегают важные морские пути, имеющие огромное значение для торговли и обороны Северо-Восточной Азии, а также находятся богатейшие морские месторождения нефти и газа. Это объяснение едва ли можно назвать исчерпывающим, ибо из него невозможно понять, почему Китай в последние годы действует с какой-то особой самонадеянностью. Последним примером стал случай, произошедший 5 декабря, когда китайский военный корабль едва не столкнулся с американским в Южно-Китайском море, пройдя перед ним в опасной близости. 

Экономическая и стратегическая ценность данных островов новостью ни для кого не является. Новость состоит в том, что сегодня Китай обладает беспрецедентной экономической и военной мощью благодаря головокружительным темпам своего экономического роста, технической модернизации, проводимой в стране с 1978 года, закупкам современного российского оружия и успехам в комплексной модернизации собственной армии. Китай давно уже преисполнен решимости поквитаться за те унижения, которым он подвергался с начала XIX века. Если раньше эта страна на протяжении веков была центром культурного великолепия и богатства, то в позапрошлом столетии она превратилась в игрушку в руках западных имперских держав и Японии. Китай в течение 100 с лишним лет подвергался нещадной эксплуатации, принуждению, унижению и оккупации. Воспоминания об этом мрачном периоде зафиксировались в коллективном сознании китайцев — как правителей, так и их подданных. Отчасти бравада Пекина в Восточной Азии объясняется его стремлением похоронить болезненное прошлое и сделать так, чтобы оно никогда не повторилось. А для этого необходимо бросать вызов давнему превосходству Вашингтона в регионе. Следовательно, спор этот связан не просто с энергоресурсами, стратегическими форпостами, водными путями и прочими материальными и осязаемыми вещами. В равной, а то и в большей степени это борьба с целью сбросить с себя бремя и ранящие воспоминания о прошлом. 

Этим объясняется и то, почему национализм в официальной китайской идеологии вытеснил марксизм и маоизм. Последнему нечего предложить в плане управления экономикой XXI века и ее модернизации. Маоизм даже создает помехи на этом пути. Кроме того, восстановление самоуважения и устранение несправедливости находит больший отклик в умах и сердцах образованных, современных и меркантильных представителей китайского среднего класса и интеллигенции, нежели утопические идеи о счастливом будущем в результате революционных преобразований. Костюм Мао сегодня стал портняжной диковинкой, его Красная книжечка — пыльным реликтом и очередной жертвой интернета, способного предложить гораздо более богатый выбор. Если и существует какая-то группа, настроенная более националистически, чем китайское руководство, то это молодые и образованные городские жители Китая, которые заходят в чаты и на вебсайты, чтобы выступить с осуждениями и потребовать жестких действий в тех случаях, когда китайское самолюбие оказывается уязвленным.

Существуют две тенденции, оказывающие влияние на роль Китая в мире, а, следовательно, имеющие последствия для Америки, ее союзников и друзей. Первая заключается в том, что за последние 20 лет Китай создал такую ситуацию, в которой Вашингтону приходится защищать и успокаивать государства, полагающиеся на неоспоримую американскую мощь и защиту. Поставки российских вооружений в Китай (а они охватывают буквально все категории, включая надводные корабли, подводные лодки, истребители, зенитные и противокорабельные ракеты, РЛС обзора и управления огнем, вертолеты) в период с 1992 по 2012 год составили в денежном выражении 31 миллиард долларов. Они сыграли важнейшую роль в таких изменениях, а запланированная продажа Китаю многоцелевого истребителя Су-35 расширит его возможности по воздушному патрулированию в обширном Южно-Китайском море, позволив более результативно проецировать свою силу. Союзники и друзья Вашингтона по-прежнему считают, что на Америку можно рассчитывать, и что она придет им на выручку в случае тотальной войны с Китаем. Но когда дело доходит до мелких стычек, до контролируемого применения силы и до ее демонстрации с целью устрашения, то ценность связей с Америкой как с противовесом Китаю снижается. Страны региона понимают, что Соединенные Штаты пойдут на риск конфронтации с КНР только в исключительных обстоятельствах. Поэтому кумулятивное воздействие от тщательно выверенной демонстрации силы, сопровождающейся неуважением к американской мощи, будет неизбежно иметь психологические последствия во всей Восточной Азии, идя на пользу Китаю. 

Те, кто утверждают, будто однополярный мир сохраняется, составляют таблицы и чертят графики, показывающие, что Соединенные Штаты обладают гораздо большей экономической мощью (американский ВВП в 2012 году почти вдвое превышал китайский, составляя 15,7 триллиона долларов против 8,3 триллиона) и военным могуществом (военный бюджет США в 2012 году был равен в сегодняшних долларах 682 миллиардам, в то время как китайский составлял 166 миллиардов). Но в этой статистике упускается важный момент. Китай в очень короткие сроки заставил верившие в американское превосходство страны Восточной Азии засомневаться в его надежности и задаться вопросом о том, каким оно будет лет через 20.

В глобальном плане мы сегодня далеки от того, чтобы Pax Americana уступил Pax Sinica. Уолтер Рассел Мид (Walter Russell Mead), пишущий в своей книге «The End of the End of History» (Конец конца истории) о том, что новый тройственный союз в составе Китая, России и Ирана меняет мировой порядок, преувеличивает возможности, силы и масштабы охвата этих государств, а также долговременные перспективы их солидарности и единства. Но в Восточной Азии баланс сил смещается, а для Китая нет региона важнее, чем этот. Действительно, пока верно то, что в войне с Китаем «стенка на стенку» Соединенные Штаты могут одержать верх, однако это заявление лишено смысла, поскольку такой сценарий маловероятен. Пекин довольно успешно произвел перерасчет рисков и опасностей, и это вызвало определенные сомнения в способности Вашингтона успокаивать и защищать союзников во время мелких конфликтов с такими затратами, которые он считает приемлемыми. Зона оповещения ПВО КНР в Восточно-Китайском море и ее жесткие высказывания и действия в отношении островов и морских территорий, на которые претендует Пекин, нацелены на то, чтобы создать этот новый контекст. Китай бросает вызов. Вашингтон выступает с символическими и успокаивающими заверениями. Страны региона в каждом из таких случаев понимают, что соотношение сил меняется. 

Вторая тенденция, которая пока еще очень слабо различима, тесно связана с первой. Речь здесь идет о стратегиях, которые принимают для адаптации к сдвигу силы на востоке Азии страны, ощущающие, что они в наименьшей степени защищены от китайской мощи. Новую политику «взгляда на восток» проводит Индия, безопасность которой зависит от того, обретет или нет Китай свободу действий в Восточной Азии. Она начала развивать стратегическое сотрудничество со странами региона, которые приспосабливаются к усилению китайской мощи. Нью-Дели сформировал стратегическое партнерство с Индонезией и развивает с этой страной двусторонние связи, в том числе, в военной сфере. Индия также активизирует консультации по вопросам безопасности с Японией и Австралией, укрепляет военное сотрудничество с Вьетнамом, участвует в совместных военно-морских учениях с США, Японией и Австралией. Она также обновляет свои отношения с Соединенными Штатами: подозрительность и периодическая враждебность времен холодной войны уступили место постепенному стратегическому сближению. И что бы эти страны ни заявляли официально о своем новом курсе, это в значительной степени реакция на усиление Китая. 

ЯПОНИЯ 

Япония постепенно переосмысливает свою многолетнюю концепцию военного минимализма, делая это по тем же причинам. Часто приходится читать о том, что сдерживающие факторы истории и культуры (наследие атомных бомбардировок, поражение и оккупация в конце Второй мировой войны) не позволяют Японии вносить изменения в национальную стратегию безопасности. В таком заключении игнорируются отношения и правила, существующие в этой стране в вопросах национальной безопасности. А ведь они претерпевают изменения под влиянием того, что происходит за пределами ее границ. Кроме того, японский выбор не является бинарным. Япония по-прежнему придерживается статус-кво, несмотря на те негативные последствия, которые может иметь для ее безопасности усиливающаяся китайская мощь, опрометчивое увеличение Пекином военных расходов, демонстрация новообретенных мускулов и запугивание соседей. Длительное время сохраняя военные расходы на уровне 1% от ВВП, обладая современным техническим и технологическим потенциалом, а также всем необходимым для производства основных видов вооружений, Япония может избирательно наращивать свою военную мощь, не сея при этом паники — особенно если она сохранит альянс с Соединенными Штатами и создаст новые альянсы с другими государствами, обеспокоенными растущей силой Китая. 

Среди тех проблем, которые грозят Японии при формировании новых альянсов, ее непростые отношения с Россией и Южной Кореей. Для открытия новой главы в отношениях с Россией Токио придется согласиться на компромисс в территориальном споре из-за островной гряды Южных Курил, которые в Японии называют Северными территориями. Возможно, в качестве отправной точки ей следует использовать не увенчавшиеся успехом формулы 1956 года. Исправить отношения с Южной Кореей будет намного сложнее, учитывая такое негативное наследие, как японская колонизация и продолжающийся спор из-за островов Такэсима / Токто. Но враждующие страны не раз налаживали отношения между собой, чему имеется немало примеров в истории. После 1969 года Китай и США перешли от взаимной вражды к согласию в ответ на общую обеспокоенность по поводу усиления советской мощи. Китай и Советский Союз, разделенные идеологической полемикой и спорами из-за протяженной совместной границы, начавшимися в конце 1950-х и продолжавшимися до конца 1980-х, в 1996 году договорились о стратегическом партнерстве. Соединенные Штаты и Вьетнам начали военное сотрудничество — в основном из-за усиления китайской мощи — и сегодня заходы американских кораблей во вьетнамские порты превратились в обычное дело. Эти примеры вряд ли доказывают, что наладить новые отношения Японии, России и Южной Корее будет легко и просто, и вряд и такую перспективу можно назвать неизбежной, однако говорить о ее невозможности тоже не следует. 

РОССИЯ

Перед Россией стоит еще более сложный выбор. С одной стороны, она постоянно наращивает поставки нефти и газа в Китай, продает туда свое оружие и военную технику (сейчас объемы поставок уменьшились, поскольку Китай сам взялся за проведение военной модернизации), у двух стран схожее мировоззрение (основанное на вере в святость суверенитета, на противодействии гуманитарным интервенциям, а также на недоверии к мощи и мотивам Америки). Все это порождает некое дружеское согласие. Но если усиление Китая не будет прервано политической нестабильностью и экономическим кризисом (чего нельзя исключать), то Россия рискует попасть в зависимое положение к Китаю и стать его вассалом. В Центральной Азии, где Россия занимала господствующее положение на протяжении 150 лет, Китай благодаря своему растущему влиянию, особенно в сфере экономики, уже начинает вытеснять Москву.

Учитывая огромную протяженность российско-китайской границы, тот факт, что на российском Дальнем Востоке проживает всего семь миллионов человек (а возможно и меньше), что он примыкает к четырем китайским провинциям с населением в 130 с лишним миллионов, можно сказать, что власть и сила Китая ощущается там непосредственно и весьма конкретно. Его центры власти и силы располагаются на северо-востоке, а у России они в европейских регионах, находящихся в тысячах километрах от Дальнего Востока. Такая уязвимость и незащищенность России потребует стратегической корректировки. Наиболее вероятный сценарий, пусть он и кажется неправдоподобным в нынешних условиях, когда между Москвой и Вашингтоном летают искры, представляет собой перестройку в российско-американских отношениях и наполнение их конкретным содержанием, чего так не хватает выродившейся «перезагрузке» администрации Обамы.

Несмотря на стратегическое партнерство между Китаем и Россией, Москва не испытывает иллюзий в отношении Пекина, что подтверждается проводимыми ею учениями в восточных регионах и дислокацией войск. В отношениях двух гигантов за полтора столетия были самые разные изгибы и повороты, и некоторые российские обозреватели отмечают, что сильный Китай со временем ослабит безопасность России и вовлечет ее в свою орбиту. А это вызывает другой вопрос: насколько высокодоходные коммерческие операции по наращиванию китайского военного потенциала соответствуют долгосрочным интересам России — ведь китайское оружие со временем может составить конкуренцию российскому на международных оружейных базарах, а Пекин способен когда-нибудь превратиться в противника Москвы. С учетом такой перспективы нынешние размолвки между Вашингтоном и Москвой не следует переносить в будущее. 

Все те перестановки и изменения в альянсах, о которых я говорил, будут не нужны, если Китай станет разумно и осторожно применять свою растущую силу и мощь, если он обуздает свою усиливающуюся самоуверенность, дабы она не порождала бесчувственность и грубость, если он будет использовать методы непринудительного характера, искусно кооптируя и разделяя своих соседей, дабы они не объединились против него. Проблема заключается в том, что сила создает соблазн, а воспоминания о былой несправедливости порождают такие поступки, которые кажутся оправданными совершающим их людям, но угрожают тем, кто становится их свидетелем либо жертвой. Некоторые авторитетные эксперты, среди которых Генри Киссинджер (написавший недавно книгу «О Китае»), полагают, что мудрость и уверенность в себе, завещанные великой и древней китайской цивилизацией, помогут китайским руководителям избежать этой вечной западни. Возможно. Но история свидетельствует, что такая уверенность может оказаться ошибочной. Китаелюбие это не меньшее препятствие ясному мышлению об этой стране, чем китаебоязнь. 

Заставить Китай перенапрячь собственные силы и взять на себя непосильную задачу может не только надменность и самоуверенность, которая обычно появляется вместе с национальным усилением. Это может сделать и дискурс о национализме. Китайское руководство будет наращивать националистическую риторику в периоды внутренних кризисов, нестабильности и внешней конфронтации, потому что она тешит самолюбие и импонирует миллионам китайских граждан. Однако откат к национализму породит проблемы для китайских лидеров. Националистически настроенное китайское общество будет ждать от них стойкой защиты интересов страны, и у них в моменты конфронтации останется очень мало пространства для маневра и уж тем более для компромиссов. Продолжающееся развитие социальных сетей (сегодня сотни миллионов китайцев пользуются сотовыми телефонами, блогосферой, чатами и доморощенной версией твиттера), а также ускорение урбанизации будет способствовать мобилизации масс, которые смогут оказывать коллективное давление, проявляющееся все ярче и драматичнее. Эти социальные и технологические изменения способны усилить опасность региональных кризисов, в которых Китай будет выступать против своих соседей. Такие кризисы будут возникать все чаще, а урегулировать их будет все сложнее, так там будут фигурировать такие лозунги, как «а вам слабо?», «око за око» и «никто лучше меня». 

Сдвиг силы, произошедший между Афинами и Спартой, завершился разрушительной войной. То изменение в соотношении сил, которое происходит сегодня в Восточной Азии между Китаем и США, к такой войне не приведет. Стремление Китая к экономическому развитию и его экономические реформы, начавшиеся после 1978 года (назовем их революцией Дэн Сяопина), ввели эту страну в мировую экономику, в силу чего у нее появилась огромная заинтересованность в стабильности и нелюбовь к кризисам и конфликтам, которые сотрясают рынки и нервируют инвесторов. Однако есть и другие позывы кроме тех, что создают стимулы и мотивы для человека экономического: самолюбие, гордость, страсть, стремление завоевать уважение и статус, желание отомстить. Мастерский труд Фукидида полон примеров того, насколько сильно такие настроения и чувства влияли на политические решения, особенно во времена неопределенности и тревожных ожиданий. Задача Восточной Азии — для Китая и для других стран региона — состоит в том, чтобы мудро урегулировать последствия такого сдвига сил, чтобы там возникло новое и устойчивое равновесие.