К проблеме идентичности своей страны в международной системе китайские ученые впервые обратились лишь в 21 веке в конце «нулевых» годов, когда в Пекине ощутили реальную и вполне осязаемую опасность цивилизационного вызова со стороны Запада, связанного с основами идентичности самой китайской нации – системой ценностей и дальнейшей моделью развития государства и общества. Центр противостояния с Западом из политической и экономической переместился в сферу общественного сознания. Этот процесс особенно усилился в последние годы, когда Китай стал второй экономикой мира и путь его развития стал рассматриваться многими странами, как альтернативный западному. Развитие же Китая, со своей стороны, вследствие проведенных коренных преобразований, до такой степени изменило экономические основания страны, что они привели к существенному расслоению китайского общества и появлению среднего класса, который объективно несет в себе новые смыслы западной либеральной идентичности. В этих условиях китайские ученые задумались над, казалось бы, странным для древней цивилизации вопросом: кто мы, пытаются постичь «Себя» и «Других».
В своем длительном историческом развитии Китай пережил несколько стадий смены идентичности. Это позитивная идентичность периода империи, которая давала чувство превосходства над «другими», ощущение безопасности и стабильности. Затем негативная идентичность, которая сопровождалась ощущением униженности и даже стыда за свою страну (сто лет полуколониального состояния). И вновь возврат к позитивной идентичности, которую на протяжении последних десятилетий демонстрирует Китай. В настоящее время мы видим Китай в сложном процессе формирования приобретаемой западной либеральной идентичности, которая является как предметом самостоятельного выбора, так и воздействия международных структур, что характерно для современных постиндустриальных обществ. Происходит медленное размывание идентичности социалистической страны и создание новой либеральной идентичности капиталистической страны.
Идентичность[1] проявляется в мировой политике как национальная, так и государственная. Под национальной идентичностью понимаются чувства принадлежности, включенности, или, наоборот, отторжения. Характеристиками национальной идентичности являются общность и отличительность. Общность – степень однородности нации, которая достигается мифами и представлениями о своей истории, территории, институтах, языке и религии. Общность отражает внутреннее измерение национальной идентичности. Отличительность — показывает, насколько похожа или отлична нация от других наций – членов международного сообщества.[2] Наряду с ростом влияния национальной идентичности в современной мировой политике возрастает роль идентичности как государства[3]. А. Вендт выделяет два типа идентичности государства на основании того, кем оно себя воспринимает: врагом или другом «Другого». Коллективная идентичность подразумевает эмпатию, а решения принимаются на основе компромисса. Эгоистическая идентичность предполагает, что «Другие» рассматриваются в качестве объектов манипуляции с целью реализации собственных интересов.[4] Цыганков П.А. также отмечает, что ролевая идентичность – это свойство государства, на основании которого другое государство ожидает от него вполне определенного поведения, например, соперника, противника, гегемона или дружеского партнера. Коллективная идентичность проявляется в том случае, когда государство отождествляет себя с сообществом других государств. Под страхом утраты коллективной идентичности государство должно проявлять дружественность и лояльно относится к своим союзникам.[5]
Некоторые китайские ученые, в т.ч. Цзин Сяоцян, именно в этом направлении рассматривают идентичность Китая в международной системе, то есть как ролевую – «цзюэсэ женьтун», так и коллективную – «цзити женьтун». Они задают себе вопрос: считает ли Китай себя членом международной системы и несет ли это членство коллективный содержание.[6] Цзин Сяоцян утвердительно отвечает на эти вопросы. За последние 30 лет Китай из страны, которая бросала вызов международной системе, превратился в одного из членов этой системы; из страны, которая двигала мировую революцию, стал «ответственной державой».[7] Другой китайский автор Ли Минмин добавляет, что коллективная идентичность должна вызывать «чувство схожести» — «женьтунгань» и «чувство принадлежности» — «гуйшугань», которые являются «силой единения» («нинцзюйли») любого сообщества.[8] Совсем с других позиций говорит об идентичности Сюй Цянь. Он отмечает, что место и роль государства на международной арене совсем не зависит от субъективной воли и представлений государства о себе, а отражается в двух показательных вещах: насколько государство обладает притягательной силой («сиъиньли»), интересно для международного сообщества, и насколько широким правом голоса («хуаюйцюань») оно пользуется в мировой политике.[9]
В Китае понятие «государство» («го», «гоцзя») существует тысячелетия, а «нация» («миньцзу») — только с 1902 года.[10] Упомянутые выше в контексте идентичности термины «национальная» и «государственная» передаются в китайском языке одним словом «госудаственные» («гоцзя») и, следовательно, для любого китайца, как теперь понятно, национальное и есть государственное. Разницы нет никакой. Это связано также и с тем, что до Синьхайской революции (1911 г.) Китай был государством одной нации – хань, все остальные этносы считались «варварами». Они исторически жили в приграничных районах и не причислялись к китайцам, так как жили за пределами Центральной равнины. Сейчас эти районы называются автономными, а «варвары» — национальными меньшинствами. Они до сих пор сначала идентифицируют себя как этнос (хотя монголы, уйгуры, маньчжуры и тибетцы, по выражению Сунь Ятсена, наравне с ханьцами образовали Китайскую республику[11]), а потом уже китайцами-гражданами КНР («чжунго жень»). Может быть, поэтому представители других наций Китая спокойно, если не равнодушно, наблюдают за последними событиями вокруг остовов Дяоюйдао (Сенкаку) в Восточно-Китайском море и островов Наньша (Спратли) в Южно-Китайском море (переименованное указом президента Филиппин в Западное Филиппинское). Только с учетом этих пояснений можно продолжить разговор об идентичности.
Национальная идентичность Китая каждый раз претерпевала изменения в результате увеличивающегося сопротивления между старыми и вновь возникающими смыслами. Изменение формы национальной идентичности Китая дважды носили революционный характер: в 1911 году – падение империи и образование республики, и в 1949 году – смена политического режима. Эволюционные изменения мы наблюдаем с 1978 г., когда Дэн Сяопин призвал «раскрепостить сознание, во всем исходить из практики». Эта форма философского мышления, по мнению Цзин Сяоцяна, помогла Китаю найти собственное я, способствовала преодолению всех теоретических ограничений, позволила государству переосмыслить свой исторический опыт и место в современной эпохе[12]. Эта же «формула» Дэн Сяопина дала мощный толчок изменения экономических основ страны и, как следствие, появления нового «лица» — ее идентичности.
Как представляется, национальная идентичность Китая осуществляется в виде «лянхэн» («горизонтального объединения») — сознание родства по крови и браку титульной нации — хань; осознании общности происхождения в пределах Центральной равнины; «хэцзун» («вертикального объединения»), которая проявляется в мифах о происхождении народа от героев и культе предков; территориально-пространственной общности; на основе китайского языка и культуры. Идентичность Китая формируется в процессе придания смысла реальности посредством установления или переосмысления, как правило, традиционных ценностей. Идентичность меняется в процессе постоянного соревнования между старыми (в данном случае, социалистическими) и новыми (капиталистическими) смыслами, которые всегда конструируются в ходе взаимодействия «Я-государства» со своим международным окружением.
Основными факторами, формирующими национальную идентичность Китая, являются:
огромная территория, где главным пространственно образующим является Центральная равнина («Чжун юань») – место развития китайской цивилизации и государственности;
многообразие благоприятных климатических зон, которое позволяло успешно развивать сельское хозяйство, ставшее основой экономики государства и цивилизации;
природный ландшафт (например, Хуанхэ – желтая река, Хуаншань – желтые горы, Чанцзян – длинная река (Янцзы), Чанчэн – длинная стена («Великая китайская»), очерчивали пространство древнего Китая), который ассоциировался с понятием китайского государства;
историческая память пяти тысячи лет, отраженная в письменной форме, а также устно передающаяся из поколения в поколение;
этническая общность, этнологическое самосознание, национальный характер, социальные стереотипы[13];
конфуцианство, как основа морально-этических норм всей китайской нации;
китайский язык, как элемент единения нации;
образ мышления, часто выраженный в стратагемах, стратегиях, идиоматических выражениях, которые представляют своеобразные коды нации;
политическое устройство государства, которое всегда определялось сильной центральной властью;
великая культура живописи, прозы, поэзии, музыки;
общность в понимании национальных интересов страны;
Формирование идентичности Китая
Практически на протяжении всей свой истории Китай играл или пытался играть самостоятельную роль, поэтому его идентичность в целом может быть охарактеризована, как ролевая. Вместе с тем, сама эта идентичность менялась в зависимости от исторических условий и положения Китая. Развитие китайской государственности можно условно разделить на три больших периода, каждому из которых соответствовал определенный тип идентичности. Первый, 221г. до н.э. (образование централизованного государства) – 1840г. (первая «опиумная» война). Ролевая идентичность превосходства «Я» - идентичность империи. Характерные особенности: доминирование над другими странами в экономической, культурной и военной сферах; создание в Восточной Азии «международного порядка, основанного на однополярной системе»[14], построенной на родоплеменных, династийных и даннических отношениях, правила в которой устанавливал только Китай; замкнутость системы, обусловленная географическим рельефом и эгоцентризмом власти; общность конфуцианских морально-этических норм; преобладание геостратегии с опорой на силу Суши. Две древние геостратегии Китая этого периода были ошибочны и привели великую страну к упадку. Речь идет о «китаецентризме» («чжунго чжунсиньлунь») и «преувеличении роли Суши и недооценке роли Моря» («чжунлу циньхай»)[15].
Второй период: 1840г.-1978г. Ролевая идентичность ущемленного, униженного «Я» — идентичность полуколонии, зависимой или играющей второстепенные роли страны. Главные особенности – упадок государственной системы; военная неспособность отстаивать суверенитет страны; изолированность, провал всех попыток играть самостоятельную роль в существующей системе международных отношений; отсутствие геостратегии. Критически пересматривая этот этап истории, современные ученые-геополитики пришли к выводу, что одной из причин поражения своей страны в китайско-японской войне 1894 года была отсталая «система» Китая, т.е. её общественно-политический строй[16]. Говоря о внешней политике КНР, они отмечают, что до 1971 года Китай был не участником, а наблюдателем международных отношений и находился вне международной системы[17]. Китай был исключен из мировой капиталистической системы и социалистического лагеря. Таким образом, с одной стороны, Китай был самым независимым актором в глобальной блоковой политике и, в тоже время, занимал изолированное положение.[18]
Третий период: 1978 г. – н/в. Переходный период — возрождение идентичности великой державы, империи. Впервые в истории Китая проявляется коллективная идентичность, включенность во все институты мировой системы. Характерные признаки – существенное расслоение китайского общества по уровню доходов, появление среднего класса, состоятельных людей – носителей новых смыслов либеральной идентичности; амбиции на лидерство, не подкрепленные технологическими и культурно-образовательными новациями (сохраняется положение догоняющего); попытка формирования собственного (без США) геополитического (ШОС, БРИКС) и геоэкономического (зоны свободной торговли КНР с другими странами) пространства; глобальная стратегия «выхода за рубеж» («цзоучуцюй чжаньлюе»)[19], которая наталкивается на жесткое противодействие практически всех больших держав, т.к. Китай вторгается в уже поделенное пространство; упор на морскую геостратегию «на Юг, через Моря, в глобальный Мир» («сяннань, сянхай, сянцюаньцю»)[20].
Рассмотрим основные, наиболее существенные изменения, которые приводят сейчас к появлению новой идентичности Китая, как внутри страны, так и за рубежом.
Расслоение китайского общества — основная причина появления новой международной идентичности
Глобальная трансформация происходит внутри самого китайского общества. За последние 30 лет в Китае сформировался новый для страны средний класс[21]. Исследователь Хэ Цинлянь выделяет в современном обществе три слоя, или класса: элита, средний класс, рабочие и маргинальные группы. Численность политической и экономической элиты – около 7 млн. человек, т.е. 1 % трудоспособного населения. Средний класс представлен верхним слоем, который образуют высокооплачиваемые работники интеллектуального труда, управленцы средних и малых предприятий госсектора, владельцы средних и мелких частных фирм, сотрудники компаний с иностранным капиталом и государственных монополий, общим числом немногим более 29 млн. человек, или 4 % занятого населения. Ниже находятся профессионалы технических специальностей, ученые, юристы, преподаватели высшей и средней школы, рядовые представители искусств и медиа, чиновники среднего ранга, управленцы среднего и нижнего звена госпредприятий, фрилансеры и биржевики высшего уровня, это около 82 млн. человек, или 12 % занятого населения.[22] Таким образом, к обеспеченным слоям можно отнести 17 % населения — основа нового постиндустриального общества Китая, которая несет в себе черты во многом либеральной идентичности.
Но есть и другой Китай. Это 221 млн. человек, или около 20 % всего населения страны, внутренних мигрантов, социально не защищенных и бесправных, которые построили и продолжают строить экономический успех Китая. Фактически это китайский люмпен-пролетариат, антипод среднего класса, наиболее подвижная, малообеспеченная, социально не защищенная и недовольная часть населения. В течение предстоящих 14 лет из деревни в город переедет еще 250 млн.[23] Численность городского населения уже перешла 50 % рубикон (2011 г.), а это значит, что в деревне пока продолжает жить и работать оставшиеся 50 % населения, или более 660 млн. человек, доходы которых в разы меньше городских жителей. Все эти сотни миллионов – основная часть населения Китая, которая живет в традиционном обществе по давно заведенным консервативным конфуцианским порядкам и представляет идентичность традиции.
Борьба двух этих тенденций развития – либеральной и традиционной, определяет сейчас содержание сложной противоречивой внутриполитической обстановки в Китае, что естественно отражается на ее современной международной идентичности. Она весьма пестрая: уже почти сверхдержава и, в то же время, развивающаяся, очень богатая по золотовалютным резервам и бедная по уровню ВВП на душу населения, и т.д.
Самооценка идентичности Китая в мировой политике
Директор Института США Китайской академии современных международных отношений Юань Пэн (Yuan Peng), говоря об изменениях международной системы, отмечает, что Китай тоже находится в процессе «самостоятельной» и «совместной» с другими странами трансформации. Китай является важной движущей силой изменения мировой системы, а также её главным результатом. Китайские исследователи, обращает внимание Юань Пэн, пришли к выводу, что Китай сейчас представляет государство, отражающее четыре не одинаковые по своей природе сущности, которые можно условно назвать «четыре в одном». В первую очередь Китай – это развивающаяся страна (developing country) и будет еще долгое время оставаться такой. Китай также является поднимающейся державой (rising power), одной из стран БРИКС, которые олицетворяют подъем новых держав и смещение мировой силы на Восток. Китай – это глобальная держава (global power) или, как некоторые ученые называют, «региональная держава с определенным глобальным влиянием». С каких бы точек зрения мы сейчас ни рассматривали Китай, или как одного из пяти постоянных членов Совета безопасности ООН, или по критериям масштаба экономики, золотовалютным резервам, количеству населения, географическим размерам и международному влиянию, Китай действительно отвечает критериям глобальной державы. И последнее. Китай – это квази-сверхдержава (quasi-superpower), которая занимает второе место в мире после США. Положение любого государства определяется тем, как оно само оценивает себя и каким его видят другие. Если многие страны, полагает Юань Пэн, рассматривают Китай как «квази-сверхдержаву», то Китай не должен отвергать подобную точку зрения иначе это может негативно повлиять на стратегические решения Китая.[24]
Эта самооценка позволяет нам увидеть глазами китайца всю многоликость идентичности современного Китая и незавершенность процесса самоидентификации. За прошедшие 30 лет плановая экономика КНР превратилась в «социалистическую рыночную экономику полностью связанную с мировым рынком». Китай стал участником около 300 международных договоров и более 130 международных организаций. Взаимозависимость Китая и мировой экономики привела к появлению «чувства общих интересов», «взаимопонимания» и «взаимного доверия» между Китаем и международным сообществом. Международные правительственные и неправительственные организации сыграли важную роль в укреплении нынешней коллективной идентичности Китая в международной системе. Они стали представителями взглядов и концепций глобализации и проводниками международных норм в Китае. Надежды международного сообщества на развитие Китая в рамках существующей мировой системы, как одного из ответственных членов этой системы, стали одним из условий стабилизации этой идентичности. Только признание «другими» Китая стало гарантией стабильного становления новой международной идентичности страны.
Вызовы новой идентичности Китая
Самый серьезный вызов либеральной демократии в сегодняшнем мире бросает Китай, — предупреждает нас Фрэнсис Фукуяма. Почему? «Многие сегодня восхищаются китайской системой не только из-за экономических показателей, но и потому, что она позволяет принимать масштабные, сложные решения достаточно быстро по сравнению с агонией и политическим параличом, от которых в последние несколько лет страдают Соединенные Штаты и Европа».[25] Китайские авторы, правда, выдвигают несколько иные причины влияния Китая на мир. Сюй Цзянь, например, говорит о том, что Китай предложил путь и модель развития не похожие ни на западную, ни на советскую. Успехи этой модели «открыли дорогу новой цивилизации»[26].
В процессе своего развития Китай сталкивался с большими вызовами, которые оказывали непосредственное влияние на формирование новой международной идентичности страны. Первый, политический, вызов (1949 г. – 1971 г.) был связан с борьбой Китая за свое признание, включение в систему международных отношений и носил, по сути, юридический характер. Он завершился восстановлением прав КНР в ООН и Совете безопасности этой организации. Второй, экономический, вызов (1971 г. – 2001 г.) Китай ощутил, когда боролся за существование своей экономической системы. Вступление Китая в 2001 году во Всемирную торговую организацию ознаменовал собой вхождение страны в мировую экономику и признание китайской экономической модели развития. Третий, цивилизационный, вызов, который мы наблюдаем сейчас, непосредственно касается китайской идентичности. Китай в настоящее время испытывает давление Запада на практически все стороны жизни своего государства – политику, общество, духовную жизнь народа. Сегодняшняя борьба между Китаем и США, который олицетворяет Запад, носит принципиальный, идеологический характер, поскольку затрагивает главные вопросы китайской идентичности: систему ценностей («чжицзегуань») и общую модель развития страны («фачжань моши»), и ведется в сфере общественного сознания («иши синьтай линцюй»).
Показательна оценка китайскими учеными восприятия своей страны в Европе, как выразителе международного общественного мнения. В Китае выделили две главные преграды на пути становления в Европе своей мягкой силы: европейцы рассматривают развитие своих торговых связей с Китаем, как угрозу международного статуса Европы; они видят в китайской модели развития вызов своей собственной модели развития. И это, возможно, единственный и самый большой вызов западной идеологии с конца завершения «холодной» войны.[27]
По мнению китайцев, многие из тех, кто принимают решения в Европе стали более пессимистичными в оценке будущего всестороннего стратегического сотрудничества между КНР и ЕС и пришли к выводу, что китайско-европейское сотрудничество не является «ни стратегическим, ни партнерским» («neither strategic nor a partnership»). Некоторые ученые в Европе по-прежнему считают, что влияние Китая в Европе — это всего лишь результат европейского желания реализовать свои политические и экономические интересы посредством сотрудничества с Китаем, а не результат привлекательности китайской идеологии и ценностей. В Европе считают, что в отношениях должно быть больше общих интересов и меньше разговоров об общих ценностях («more common interest, less common value»). Главные европейские ценности: Запад, пост-суверенитет, пост-модерн. Поднимающийся Китай в глазах многих европейцев остается чем-то существенно «другим» («remains a significant «other»»).[28]
Европа рассматривает Китай как глобальный вызов существующему мировому порядку. Китайская альтернативная модель развития для развивающихся стран может «затмить» (eclipse) западную модель, основанную на либеральной демократии и рыночной экономике. По мнению европейцев, глобальное влияние Китая становится все менее благоприятным. По опросам БиБиСи (март 2011), 64% французов, 62% немцев, 48% англичан, 57% испанцев, 56% итальянцев, высказали негативное отношение к Китаю, что на 5% больше, чем в 2005г. Все эти препятствия, считают китайские ученые, не являются стратегическими и не затрагивают проблем безопасности, а касаются главным образом вопросов идеологии и когнитивности.[29]
Формирующаяся национальная идентичность может, в свою очередь, оказывать влияние на геополитику страны.[30] Во-первых, национальная идентичность определяет, как политическая ситуация внутри страны интерпретируется другими международными акторами. Китай, как мы видим, воспринимается как вызов и угроза европейской идентичнсти. Во-вторых, национальная идентичность влияет на выработку и принятие внешнеполитических стратегий. Выбирая различные варианты, политический деятель с большей вероятностью примет те, которые соответствуют национальной идентичности и отвергнет те, которые противоречат ей. Исходя из восстанавливающейся идентичности мощной, глобальной державы лидеры КНР проводят геостратегию «выхода за рубеж», добиваются расширения своих прав в таких международными организациями, как Международный валютный фонд и Всемирный банк. В-третьих, сильная национальная идентичность может снабжать политических деятелей дополнительными ресурсами для мобилизации необходимой социальной поддержки. Достигнутые в последние десятилетия экономические, социальные и международные (проведение Олимпийских игр, присуждение Нобелевской премии в области литературы и др.) успехи уже сформировали основу новой идентичности Китая, как сильной, процветающей, успешной сверхдержавы. Именно эта идентичность позволяет руководству Китая достаточно легко мобилизовать общественное мнение, любые слои населения в поддержку своей внешней политики. Последние события вокруг островов Дяоюйдао красноречивое тому доказательство.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Монографии:
Е Цзычэн. Развитие власти Суши — возвышение и упадок Великих держав: геополитическая обстановка и геостратегический выбор мирного развития Китая. Пекин. Изд. Синьси. 2007 (на кит. яз.).
Лоу Яолун. Геополитика и стратегия национальной безопасности Китая. Тяньцзиньское народное издательство. Тяньцзинь. 2002 (на кит. яз.).
Международная система и дипломатия Китая. Цинь Яцинь и др. Пекин. Изд. Шицзе чжиши. 2009 (на кит.яз.).
Сунь Ятсен. Избранные произведения. Т. 1. Пекин. Изд. Женьминь. 2011(на кит. яз.).
У Сяоди. Поворот в геополитике Китая. Изд. Большой китайской энциклопедии. Пекин. 2006 (на кит.яз.).
Чжан Шипин. Морская сила Китая. Изд. Женьминь жибао. Пекин. 2009 (на кит. яз.).
Чжан Чжижун. Внешние отношения Китая. Геополитика и добрососедская дипломатия (исправленное издание). Изд. Личжи. Пекин. 2008 (на кит. яз.).
Карл Герт. Куда пойдет Китай, туда пойдет мир: Как китайские потребители меняют правила игры /пер. с англ. Н.Мезина. – М.: ООО «Юнайтед Пресс», 2011.
Спешнев Н.А. Китайцы: особенности национальной психологии. – СПб.: КАРО, 2011.
Цыганков П.А. Теория международных отношений. М.: 2002.
Wendt A. Social Theory of International Politics. Cambridge, 1999.
Статьи:
Кочетков В.В. Идентичность в международных отношениях: теоретические основы и роль в мировой политике. Вестник Московского университета. Серия 25. Международные отношения и мировая политика. 2010. № 1.
Ли Минмин. Попытка анализа идентичности Европы в ходе ее интеграции. «Современные международные отношения». 2003. № 7 (на кит. яз.).
Обзор 10 лет стратегии Китая “Выхода за рубеж”: итоги и вызовы. «Современные международные отношения». 2011. № 8 (на кит. яз.).
Фрэнсис Фукуяма. Будущее истории. Сможет ли либеральная демократия пережить упадок среднего класса. «Россия в глобальной политике». 2012. № 1.
CHINA GROWS UP. After 10 years in the WTO, China s economy is shifting gears. «Foreign Affairs». Vol.91. Number 1. Jan./Feb.2012.
Song Lilei. Wang Yiwei. Chinese Public Diplomacy toward Europe: Goals, Progress and Challenges. “Contemporary International Relations.” Vol. 21 No. 5. Sept./Oct. 2011
Идентичность и международные отношения (на кит. яз.). Дата обращения: 07.10.12 http://blog.chinaiiss.com/521/blog/view/582
Ли Цзяньго. Размышления о международной идентичности социализма с китайской спецификой (на кит. яз.). Дата обращения: 07.10.12. http://www.xj71.com/2012/0104/657395.shtml
Чжан Шэнцзюнь. Китай должен приложить все усилия, чтобы сформировать международную идентичность суверенитета Южно-Китайского моря (на кит. яз). Дата обращения: 07.10.12. http://www.21ccom.net/articles/qqsw/zlwj/article_2012052460372.html
[1] В китайском языке термину «идентичность» (??) соответствуют по смыслу также «одинаковость» (???), «статусность» (??), «особенность» (??), пришедшие из социальной психологии. Ли Минмин. Попытка анализа идентичности Европы в ходе ее интеграции. «Современные международные отношения». 2003. № 7. С. 19.(Shixi yitihua jinchengzhongde Ouzhou renting/Li Mingming: “Xiandai guoji guanxi”, 2003, № 7).
[2] Кочетков В.В. Идентичность в международных отношениях: теоретические основы и роль в мировой политике. Вестник Московского университета. Серия 25. Международные отношения и мировая политика. 2010. № 1. С. 5-26.
[3]Вендт так определяет идентичность государства: это «относительно устойчивые, связанные с конкретной ролью осмысления и ожидания по поводу себя, которые основываются на теориях, коллективно разделяемых участниками по поводу себя и других, и образующих структуру социального мира». Wendt A. Social Theory of International Politics. Cambridge, 1999. Можно также ознакомиться на сайте http://catdir.loc.gov/catdir/samples/cam032/98048329.pdf. http://en.wikipedia.org/wiki/Alexander_Wendt
[4] Wendt A. Social Theory of International Politics. Cambridge, 1999. P. 313-343.
[5] Цыганков П.А. Теория международных отношений. М.: 2002.
[6] Ролевая идентичность, по мнению Цзин Сяоцяна, заключается в том, чтобы заставить себя и других играть разные роли, а коллективная – это статус и роль члена коллектива, результат общих усилий всех членов коллектива. Глава 5. «Формирование идентичности Китая и международная система» ( подготовлена Цзин Сяоцяном) в коллективной монографии «Международная система и дипломатия Китая». Цинь Яцинь и др. Пекин. Изд. Шицзе чжиши. 2009. С.101. (Guoji tixi yu Zhongguo waijiao/Qin Yaqin deng zhu. – Beijing: Shijie zhishi chubanshe, 2009).
Здесь и далее все названия китайских источников для удобства российских читателей даны в переводе на русский язык и в транскрипции pingying, официально принятой в Китае, – для облегчения поиска и заказа на китайском книжном рынке.
[7] Там же. С.100.
[8] Ли Минмин. Там же.
[9] Сюй Цзянь. Возрожденная международная идентичность китайской нации. Инернет-ресурс: «Рукописи Хунци», 05.02.2009. ( Zhonghua minzu fuxinde guoji rentong/Xu Jian.- ‘Hongqi wengao’. 2009. 02. 05.).
[10] “Qiushi” (organ of the Central Commeittee of Communist Party of China). Vol. 2 № 1. January 1, 2010. P. 135.
[11] Из заявления Сунь Ятсена при вступлении в должность временного президента Китайской республики. Сунь Ятсен. Избранные произведения. Т. 1. Пекин. Изд. Женьминь. 2011. С.95.(Song Zhongshan xuanji/Song Zhongshan zhu. – Beijing: Renmin chubanshe, 2011).
[12] Глава 4. «Формирование идентичности Китая в международной системы» (подготовлена Цзин Сяоцяном) в коллективной монографии «Международная система и дипломатия Китая». Цинь Яцинь и др. Пекин. Изд. Шицзе чжиши. 2009. С.101. (Guoji tixi yu Zhongguo waijiao/Qin Yaqin deng zhu. – Beijing: Shijie zhishi chubanshe, 2009).
[13] Спешнев Н.А. Китайцы: особенности национальной психологии. – СПб.: КАРО, 2011. С. 14-32.
[14] Чжан Чжижун. Внешние отношения Китая. Геополитика и добрососедская дипломатия (исправленное издание). Изд. Личжи. Пекин. 2008. С.1(введение в гл.1). (Zhongguo duiwai guanxi xinlun. Diyuazhengzhi yu mulin waijiao yanjiu/Zhang Zhirong zhu. – Beijing. Lizhi chubanshe.2008).
[15]Лоу Яолун. Геополитика и стратегия национальной безопасности Китая. Тяньцзиньское народное издательство. Тяньцзинь. 2002. С.85-88.(Diyuan zhengzhi yu Zhongguo guofang zhanlue/Lou Yaolong zhu, — Tianjin; Tinjin renmin chubanshe, 2002).
[16]Е Цзычэн. Развитие власти Суши — возвышение и упадок Великих держав: геополитическая обстановка и геостратегический выбор мирного развития Китая. Пекин. Изд. Синьси. 2007. С. 003. (Ye Zicheng zhu. Luquan fazhan yu daguo xingshuai: diyuanzhengzhi huangjing yu Zhongguo heping fazhande diyuanzhanlue xuanze. Beijing. Xinxi chubanshe. 2007 nian. Di 003 ye.).
[17]Международная система и дипломатия Китая. Цинь Яцинь и др. Пекин. Изд. Шицзе чжиши. 2009. С. 100. (Guoji tixi yu Zhongguo waijiao/Qin Yaqin deng zhu. – Beijing: Shijie zhishi chubanshe, 2009).
[18]У Сяоди. Поворот в геополитике Китая. Изд. Большой китайской энциклопедии. Пекин. 2006. С. 117. (Zhongguo diyuanzhengzhide zhuanxin/Wu Xiaodi zhu. – Beijing: Zhongguo dabaikeqaunshu chubanshe, 2006).
[19] См. подборку статей «Обзор 10 лет стратегии Китая “Выхода за рубеж”: итоги и вызовы». Журнал «Современные международные отношения». 2011. № 8. С. 1-17.(Zhongguo “Zouchuqu” zhanlue shi nian huigu: chengjiu yu tiaozhan. Xiangdai guoji guanxi. 2011. № 8).
[20] Чжан Шипин. Морская сила Китая. Изд. Женьминь жибао. Пекин. 2009.(Zhongguo haiquan/Zhang Shiping zhu. – Beijing: Renmin ribao chubanshe, 2009).
[21]«Под «средним классом» я имею в виду людей, которые по своим доходам не находятся на вершине или на дне общества, получили хотя бы среднее образование и владеют недвижимостью, товарами длительного пользования или собственным бизнесом».- Фрэнсис Фукуяма. «Будущее истории. Сможет ли либеральная демократия пережить упадок среднего класса». Россия в глобальной политике. 2012. № 1. С. 9.
[22] Карл Герт. Куда пойдет Китай, туда пойдет мир: Как китайские потребители меняют правила игры /пер. с англ. Н.Мезина. – М.: ООО «Юнайтед Пресс», 2011. С. 76,77 (со ссылкой на: Qinglian H. A Listing Social Structure // One China, Many Paths / ed. Ch. Wang. L.: Verso, 2003. P. 164).
[23] CHINA GROWS UP. After 10 years in the WTO, China s economy is shifting gears. Foreign Affairs. Vol.91. Number 1. Jan./Feb.2012. P. S7.
[24] Юань Пэн. Там же.
[25] Фрэнсис Фукуяма. Там же. С. 13.
[26] Сюй Цзянь. Там же.
[27] Song Lilei. Wang Yiwei. Chinese Public Diplomacy toward Europe: Goals, Progress and Challenges. “Contemporary International Relations.” Vol. 21 No. 5. Sept./Oct. 2011, p. 8.
[28] Там же. С. 17-19.
[29] Там же. С. 20, 21.
[30] Кочетков В.В. Указ. соч. с. 20.
