Текущая мировая геополитическая турбулентность, пересекающиеся центробежные и центростремительные процессы в международных отношениях и новые подходы к безопасности вынуждают взглянуть по новому на регион Центральной Азии. Чтобы провести адекватный анализ нынешней ситуации необходимо применить комплексную методологию и рассмотреть данный регион, а также взаимоотношения и интересы всех, вовлеченных в него акторов с позиции: 1) терминологического аппарата; 2) геопространственного подхода; 3) исторической преемственности; 4) школ международных отношений, особенно, связанных с интеграционными процессами; 5) вопросов обеспечения безопасности.
Дискурсивная проблематика
Является ли Центральная Азия местом, соответствующим своему названию? Какова роль западного научного дискурса в навязывании концепций и своего видения пространства: от культурно-исторических феноменов до политической географии? Несмотря на то, что слово Азия уже употреблялось во времена походов Александра Македонского, оно не относилось к территории современной Центральной Азии. Бактрия и Согдиана, а также Скифия, примыкающая к ним на Севере составляли рассматриваемый нами географический ареал, а по иранской версии Центральной Азией являлся Туран.
Впервые Центральная Азия появилась как отдельный регион в работах географа Александра фон Гумбольта в 1843 г. С точки зрения современного геополитического анализа этот регион именуется Хинтерландом, т.е. зоной, удаленной от Римланда (береговая территория) и Хартланда, который по версии Халфорда Макниндера совпадает с Российской Южной Сибирью .
Что касается Великого Шелкового пути, это название также было предложено немецким ученым Фердинандом Рихтгофеном в 1877 году.
Крайне показательно, что Евразию тоже «придумали» немцы – впервые эта концепция появилась в работе Эдуарда Зюсса в его фундаментальной работе «Лик Земли» , где он употребил это понятие, указав, в первую очередь, на условность границ между Европой и Азией.
Если рассматривать введение новых научных терминов, необходимо обратить на связь с внешней политикой европейских государств. В это время (вторая половина XIX в.) шло объединение немецких земель, а также происходили частые конфликты с Францией, Германией и Россией по поводу колоний. К этому периоду нужно отнести и появление двух Центральных Азий, возникших в результате Большой игры между Российской и Британской Империями. Эдвард Саид прекрасно проиллюстрировал в своих трудах взаимосвязь научного дискурса и культурных практик с империалистической политикой, где интеллектуалы тех или иных стран не только обосновывают свое вмешательство и контроль над другими странами (США продолжают следовать этой политике и сейчас), но некоторые форматы доминирования и господства производятся исходя из искусственно спланированного неравенства с музыке, культуре, живописи и пр. видах деятельности.
Следовательно, мы продолжаем употреблять западные концепты, имплицитно соглашаясь с превосходством исторической западной науки, которая продолжает довлеть над нашим геополитическим сознанием. А это не что иное, как форма культурно-идеологической гегемонии Запада.
Хотя есть и противоположные примеры. Американский геополитик Роберт Каплан указывает на культурно-лингвистическую традицию, которая связана с Ираном - суффикс «-стан» (istan), который повсеместно встречается на политической карте мира в Центральной Азии является не чем иным как персидским обозначением "места" . Но по причине устойчивого западноцентризма в политических и гуманитарных науках подобные примеры остаются пока в основном в потенциале «местного» soft power.
Тысячелетний узел
Рассматривая Центральную Азию под призмой пространственного анализа, однозначно, можно сказать, что этот участок Евразии является важным пересечением маршрутов и миграций различных народов. Центральная Азия включает в себя Великий Шелковый Путь и сама является таковым. Иными словами, это субъект и предикат. Выражаясь современным языком геоэкономики, это, в первую очередь хаб, где связаны потоки человеческих и природных ресурсов. Страны, входящие в этот узел, так или иначе являются реципиентами этих потоков, наряду с акторами, находящимися в зоне Римланда и Хартланда, которые эти потоки формируют и заинтересованы в их постоянной циркуляции. Вполне логично, что при попытке максимизации прибылей и преференций со стороны наиболее удаленных акторов от хаба Центральной Азии, данные расходы непременно понесут государства региона. Если очертить концентрическими кругами Центральную Азию, то в зону первого дальнего круга неизбежно попадет ЕвроСоюз, который имеет свои интересы в Центральной Азии, а также Африка и Япония, а в зоне второго круга окажется США, страны Латинской Америки и Австралии. Однако вовлеченность международных акторов в процессы, происходящие на рассматриваемой территории, далеко не пропорциональна, что можно видеть по усилиям в первую очередь ЕС и США, установить свои правила игры в Центральной Азии. Проект Нового шелкового пути, разработанный американскими аналитическими центрами , такими как Институтом Центральной Азии и Кавказа при Университете Дж. Хопкинса и Центром Стратегических и Международных исследований подразумевает особую стратегию США для стран Центральной Азии, включая противодействие другим важным акторам Евразии, прежде всего России, Китаю и Ирану. Научные работы Фредерика Старра, являющимся автором концепции Нового шелкового пути и Большой Центральной Азии, обосновывают интересы геополитической и экономической стабильности под управлением и ведущей роли США в этом проекте. Как и характерно для работ американских геополитиков, под Большой Центральной Азией подразумевается трансформация региона и пересмотр существующих границ , а к региону присоединяется еще и Кавказ.
При этом в реализации данной стратегии предусмотрены следующие императивы:
- Эксклюзивность интересов США, особенно в Афганистане, которая связана с экономическим, научно-техническим и коммерческим потенциалом;
- Решение проблемы построения демократии;
- Упор на координацию, а не интеграцию стран Центральной Азии;
- Замораживание текущих отношений между США и другими геополитическими акторами - Китаем, Ираном, Пакистаном и Россией.
Исходя из данного плана действий Вашингтона можно предположить, что упор Белого дома будет сделан на многосторонний подход в регионе, поощрение как правительств, так и неправительственных организаций стран на проведение неолиберальных реформ, которые выгодны США и ЕС, а также пассивное противодействие любым интеграционным процессам, будь то российско-центральноазиатские отношения или увеличение иранского присутствия.
Дополнительную сложность ситуации придает тот факт, что на геополитические процессы и противоречия накладываются энергетические, которые включают в себя вопросы добычи и транспортировки углеводородов, а также чувствительная для всех акторов тема адекватного распределения водных ресурсов.
C другой стороны, Центральная Азия является важным геостратегическим регионом как таких эмерджентных стран, как Индия и Китай, которые рассматривают его как логистическое звено с богатыми на углеводороды прикаспийскими государствами.
Если рассматривать Центральную Азию по определению Юнеско, то в эту зону также вписываются Афганистан и Пакистан, а Афганистан будет являться центром этого региона. Подобное очерчивание границ важно для понимания прежде всего присутствия США в регионе и, непосредственно, в Афганистане, который в такой призме обзора является своего рода геостратегическим паноптикумом, позволяющим Вашингтону контролировать действия всех игроков Южной Евразии.
Турция также претендует на управление делами региона, особенно в контексте проекта пантюркизма, однако у Анкары не хватает инструментов реальной политики, чтобы оказывать влияние и на Кавказ, и на Северную Африку, и на арабский мир, и на тюркосферу в целом, что предусмотрено концепцией «стратегической глубины» и динамической дипломатии Ахмета Давутоглу. Сирийский кризис показал несостоятельность этой концепции, особенно в отношении пункта «нулевых проблем с соседями» .
Большая игра-3
Исторически регион являлся важным коридором между Восточным Средиземноморьем, Индией и Китаем, Персией и Кавказом. XIX век был связан противоборством между Российской Империей и Англией за сферы влияния в Центральной Азии. На данный момент несколько изменилась конфигурация и возможности акторов, втянутых в противоборство. Англосфера, представленная США и Великобританией вместе с младшим партнером в лице стран ЕС изменила тактику, но не стратегию. Метод «умной силы» , который сочетает в себе как жесткие методы от военного вмешательства до экономических санкций, так и мягкий подход, основанный на гибкой дипломатии и гуманитарных программах, в последние годы достигал своей цели, подрывая возможность выработки собственного пути развития для стран Центральной Азии, особенно тех, которые ограничены в природных ресурсах и не имеют развитой инфраструктуры. В качестве институционального закрепления Запада была предложена модель развития, под общим названием «построение государства» , которая подразумевала технологическую, финансовую и военную помощь развитых стран при условии внедрения неолиберальной повестки дня. Данная программа оказалась неэффективной вследствие нежелания руководства стран-целей менять механизмы власти и неадекватной работы подрядчиков из США и ЕС, где западные компании критиковались за утилитарный подход и разграбление природных ресурсов. Тем не менее, у США и их партнеров остается еще ряд опций для осуществления своего влияния в регионе, в основном проводимое через эффективное манипулирование противоречий между странами и механизмы коррупции лиц, принимающих решения.
Однозначно, несмотря на заявления России о наличии особых интересов в зоне постсоветского пространства в Азии, Москва не в состоянии справиться с противодействием Запада в новой Большой игре. Индия как партнер по БРИКС и Китай как коллега по ШОС должны гармонично дополнить усилия Москвы по выдавливанию геополитической агентуры Запада из региона.
Логика стратегий
От того какая школа в области международных отношений выбирается властной элитой определенного государства зависит выбор партнеров, врагов и друзей, вопросов войны и мира и правил действий на глобальной арене.
Наиболее известные теории – это реализм и его деривативы под общим названием неореализма (наступательный, оборонный, структурный, гиперреализм), марксизм, либерализм и конструктивизм. Первая школа апеллирует к переносу человеческих качеств на государство, где, в первую очередь, государство является рациональным игроком, которому присущи расчет, мораль и стремление к балансу сил. Марксизм оперирует с классовой войной, а либерализм склонен видеть решение всех проблем в распространении демократических принципов (включая их навязывание методами силы). Все три теории в основном присущи ХХ веку, а конструктивизм появился как критическое переосмысление международных отношений и рассматривают мир как социальный конструкт.
Институционализм является одной из самых первых школ в теории международных отношений, хотя в начале он больше апеллировал к социально-политическим теориям. Основной догмой институциализма является первичность законов и нормативных актов, исходя из которых акторы международных отношений и должны выстраивать свою политику. Согласно институционализму международная система на практике имеет имплицитную или эксплицитную структуру, которая и определяет как государства будут действовать в этой системе. Институции являются правилами, которые выстраивают процесс принятия решений. На международной арене институции взаимозаменяемы с "режимами", которые согласно Краснеру являются набором эксплицитных или имплицитных принципов, норм, правил, процедур принятия решений вокруг которых ожидания акторов сводятся в определенную проблему .
В целом под институциализмом в международных отношениях принято понимать не одну, а несколько различных теорий, таких как функционалистский подход, теория режима и теория государственного картеля. Их объединяет то, что они акцентируют свое внимание на структурах международной системы, но методы этих школ отличаются по сути. А неоинституциализм часто используют для обозначения интеграционных процессов в ЕС, следовательно, может быть применим и для евразийской интеграции. В частности, один из видных теоретиков неофункционализме Эрнст Хаас считал, что неоинституционализм построен на строгих научных обоснованиях и может иметь универсальную географическую применимость, в том числе использоваться в целях типологизации интеграционных процессов в мире .
В нашем случае две последние модели будут наиболее интересны для евразийской интеграции, которые столкнутся не только с рудиментами старого мышления, но и комплексом взаимосвязанных проблем.
Отсюда логически вытекает следующий пункт, связанный с вопросами безопасности.
Дилеммы безопасности
Основные вызовы для стран Центральной Азии связаны с комплексной проблемой хрупкости государственности, наличия военизированных и террористических группировок в Афганистане и Пакистане исламского толка (а также ячеек боевиков в странах постсоветского пространства), наркотрафика, а также этнических конфликтов региона. Роб Джонсон описывал Центральную Азию как "воссоздание докоммунистического ханства", которое происходит на фоне междоусобиц и бунтов. До настоящего момента данная дефиниция еще имеет свою силу.
При этом практически все государства региона понимают, что необходим пересмотр существующих стратегий в области безопасности и выработка консенсусного решения, которое бы устраивало всех акторов.
Как пишет Эрик Уолберг "-станы не могут играть самостоятельную роль в регионе; режимы могут только защищать самих себя от подрывной деятелььности и своего собственного обездоленного народа" . В частности, канадский эксперт считает, что когда США уйдут из Афганистана в результате вакуум власти укрепит силы исламистов, которые начнут более активно действовать в Таджикистане и Узбекистане. Вместе с этим израильские сети будут манипулировать "страхами исламского терроризма" в своих интересах, особенно в Узбекистане.
Оптимальным решением для замораживания конфликтов и постепенной ликвидации их прекурсоров было бы создание условий для перехода от шатких национальных суверенитетов к региональному коллективному суверенитету и созданию подобия супергосударства типа ЕС, где бы сохранялась национальная идентичность и границы всех участников объединения.
Но в ближайшей перспективе это не представляется возможным по причине большого баланса негатива в отношениях между акторами региона.
Никлас Сванстром считает, что поскольку Россия отказала Китаю в размещении своих военных баз на территории стран Центральной Азии, это указывает на довольно сильное влияние Москвы над странами региона . Такой тезис косвенно подтверждается новыми правилами ОДКБ, которые запрещают странам - членам альянса предоставлять свои территории для военных баз третьей стороны без согласия других участников организации (хотя КНР продолжает двустороннее военное сотрудничество со странами региона).
Впрочем, по мнению этого же автора, Россия постепенно теряет свой контроль над странами Центральной Азии, а основными связующими звеньями между РФ, КНР и государствами региона является специфика власти, т.е. недемократические режимы по версии Вашингтона и Брюсселя.
Китай также заинтересован в умиротворении региона, для того, чтобы обезопасить транзитные пути для энергоресурсов по пути. Пекин удачно перехватил нарратив о Новом шелковом пути и использует эту концепцию для обеспечения своих интересов. Еще в 1985 г. совместно с Пакистаном был реализован проект Каракорумского шоссе, а в 1995 г. подписано соглашение между Пакистаном, Китаем, Казахстаном и Киргизией. Пекин умышленно проводит диверсификационную политику в области создания транспортных коридоров. На настоящий момент есть три пути в Европу из Китая: 1) транссибирская железная дорога (13 000 км. от границы с Россией до Роттердама); 2) морской путь из порта Ляньюньган до Роттердама (10 900 км.) и 3) маршрут Шанхай-Роттердам (15 000 км.). Новым направлением, над которым работает Китай является скоростное шоссе Азия-Европа и несколько проектов объединенным названием «программа континентальных мостов», которые свяжут Китай с Евразией, Восточной Европой и Средиземноморьем . Иными словами, идет противостояние между попытками Китая возродить исторический Шелковый путь в новой версии и инициативой под руководством США, которая основана на идее фритредейства с соответствующими геополитическими императивами.
Индия косвенно заинтересована в развитии Нового шелкового пути. Имея противоречия с Пакистаном Нью-Дели имеет определенные ограничения и традиционно ведет слишком осторожную политику с исламскими государствами. К тому же Китай успешно опережает Индию в получении контрактов на добычу и поставку углводородов из прикаспийских государств. Но несмотря на сложность взаимоотношений, переговоры по трубопроводу Иран-Пакистан-Индия продолжаются, и Индия ведет сотрудничество со странами постсоветской Азии в области обороны и безопасности.
На наш взгляд Россия пока еще не достаточно эффективно действует в области реализации транспортных проектов в Центральной Азии, где основные преференции получает Китай. Исключением является Таможенный Союз, благодаря которому общая таможенная зона вплотную подошла к границам других государств региона и Китая. В дальнейшем сотрудничество с Афганистаном могло бы способствовать стабилизации интеграционных процессов в Центральной Азии и проведение автаркической евразийской политики. Региональные акторы должны понимать, что любые подходы к Средней Азии должны базироваться на двух основных компонентах: 1) логика многополярности в глобальном масштабе; 2) евразийский сверхнационализм для региона, превосходящий мелкотравчатое местничество национальных квартир и направленный на предотвращение реализации любых внешних проектов, будь то саудовский ваххабизм или британско-американский неолиберализм. Иначе переход к качественной политике на благо народов Центральной Азии будет подорван или замедлен такими инициативами как Новый шелковый путь и Большая Центральная Азия.
