Танки мысли

I.

Ритуал распития хереса в вашингтонском институте, известном как Тройное Эл, то есть Lincoln Liberal League – «Либеральная лига Линкольна» - был в разгаре.

«Не менее полусотни исследователей… толпились вокруг овального стола…

Никто (или почти никто) в этой славной толпе, так живо потребляющей всеобщую элегантность вместе с потоком традиционного академического напитка, не догадывался, что находится под пристальным вниманием сверху. Мы имеем в виду один из балкончиков, расположенных под куполом супермодернистской конструкции, известной в Вашингтоне (округ Колумбия) под кличкой Яйцо.

Одним из наблюдателей был спецагент Джим Доллархайд, контрразведка ФБР… Вторым был Каспар Свингчэар, начальник службы безопасности Тройного Эл…

– …Каспар, скажите, что вы думаете об этой симпатичной толпе внизу?

– Вы имеете в виду эту свору бездельников? Большинство из них – это отходы человеческой расы.

– Но кто же все-таки в этой толпе может быть советским шпионом?

С полным презрением Свингчэар пожал плечами:

– Да никто! Слишком низкая квалификация для любой ответственной работы».

***

Этот иронический фрагмент из романа видного писателя^[1] я вспомнил не зря. Его автор хорошо знал нравы американских исследовательских и аналитических институций. Знаком ему был и интерес к их работе со стороны спецслужб стран-соперниц.

Считается, что испокон веков политики и правительства, как и оппозиционеры или, скажем, дельцы пользовались услугами советников – мудрецов, способных оценить ситуацию, описать версии ее развития, разработать пути ее решения и ясно их изложить.

И обычно государственные и политические операции были тем успешнее, чем активнее их авторы звали на службу интеллект и чем привлекательнее он считал поставленные задачи и условия их решения. Это знали еще владыки древности. Не напрасно же Филипп II – отец Александра Македонского – пригласил наставлять его Аристотеля, и сам пользовался его советами. И зря, что ли, проблемы Дионисия I начались, когда он отказался от услуг Платона – своего советника по управлению?

Небрежение интеллектом, как и непонимание преимуществ, которые дают гуманитарные технологии, часто вело к краху, казалось бы, очень перспективные планы.

Рано или поздно и вожди народов, воспетые как гении, обнаруживали: они сами и их кадры решают не всё, а опора на силы свои и аппарата (партийного, чиновничьего, пропагандистского) – ненадежна. Доступный механизм управления недостаточен и для обеспечения принятия верных решений, и для предотвращения тяжких ошибок.

И во многом потому, что формат аппаратной системы ограничивает возможности (и желания) умных и талантливых людей, делая их заложниками ее правил и иерархий.

Впрочем, случалось, что все это обнаруживали уже преемники ушедших вождей, пожинающие плоды такого подхода…

Опыт поражений помог силам, желающим воплотить свои интересы и ценности, осознать свою заинтересованность в качественном интеллектуальном обслуживании. Это привело к созданию особых структур, услуги которых вот уже много лет покупают прозорливые деятели из политических, военных и деловых кругов.

Это think tanks – «фабрики мысли».

II.

Конечно, странно думать, что в интеллектуальных центрах только и делают, что попивают херес и толкуют обо всякой интеллектуальной всячине. Да, перерывы и впрямь запланированы, как и общение, и торжества, но большая часть времени уходит на вполне индустриальное, если можно так сказать, производство продукта, которого ждут заказчики. То есть – рынок.

Ибо, как и любое предприятие, мозговые центры производят товар, имеющий цену, зависящую от его качества и годности покупателю. То есть всё перечисленное, очевидно, серьезным образом влияет и на такой важный цено- и капиталообразующий фактор, как бренд производителя. То есть на мнение о нем, сформированное у потребителя.

Продукт этот штучен. Уникален. Часто – секретен. Не то, что построенный на заказ частный самолет. Который, при всей своей уникальности, нередко и создан, и куплен чтобы вот на этом самом месте показать силу и богатство своих хозяев.

С фабриками мысли – не так. Обычно их деятельность идет за закрытыми дверями, а результаты этой деятельности передаются покупателю без лишнего шума. И порой, только будучи использованы, они могут быть показаны общественности.

Такова специфика рынка стратегий.    

Поэтому работу think tanks обсуждают менее активно, чем компаний, котирующихся на NASDAQ. При этом круг тех, кому она важна, грубо говоря, состоит из:

1) покупателей продукта (плюс – тех, кто готовит их решения);

2) производителей;

3) профессионалов, желающих предложить им свои услуги по высокой цене.

Для пущей ясности пометим: не все компании и профессионалы, занятые в гуманитарно-технологической индустрии, трудятся на фабриках мысли (хотя и они, бывает, пьют херес и говорят умные вещи). Так, рекламные и PR компании, большинство фирм, работающих в области прикладного маркетинга, штабы избирательных и лоббистских кампаний – это скорее покупатели услуг фабрик мысли. Придумывать самим (за рядом исключений) для них дорого. И времени нет.

Ближе прочих к фабрикам мысли стоят фирмы, продающие исследовательские и консалтинговые услуги. Но и их не всегда можно включить в число think tanks.

Каково же определение этого типа учреждений? Их много. Воздержимся от перечислений, а лучше расскажем о них.

III.

«Фабрика мысли» – особый инновационный тип исследовательской организации, созданный в США в XX веке для выполнения исследований, в основном, для военных ведомств, служб и родов войск. Именно военные стали пионерами в покупке «консалтинга по контракту», прогнозирования и разработки стратегий.

Для фабрик мысли характерен особый тип организации деятельности:

• пребывание вне границ администраций (они не являются государственными ведомствами и их подразделениями);
• наличие крупных государственных, корпоративных и других заказчиков;
• обусловленная контрактом закрытость информации;
• формирование экспертного состава, на принципах контрактования;
• связь с ведущими университетами, научными и исследовательскими коллективами;
• организация продвижения на рынок технологий консультирования по контракту, дорогостоящих исследований и рекомендаций;
• периодическое предоставление отчетов по конкретной проблематике.

Здесь нужно сделать акцент на трех ключевых фрагментах определения.

Первый касается понятия инновационные – то есть не только такие, каких раньше не было, но и принесшие с собой формы организации труда, отличные от принятых ранее.

Это связано со вторым фрагментом, а именно – с пребыванием think tank’ов вне границ государственной администрации. Это – частные учреждения.

Да, они, если это выгодно, выполняют заказы федеральных ведомств или ведомств штатов, или – нет. Но в бюджетах этих организаций вы вряд ли найдете строки их финансирования.

Заказчики ставят им задачу. Но избегают подгонять результаты под нужный формат. Часто итоги исследования и рекомендации think tank’ов – шок для заказчиков, они противоречат их видению, побуждают корректировать политику. За тем они и нужны.

Конечно, есть и центры стратегических разработок внутри правительства. Пример – US National Intelligence Council^[2]. Но не все считают их think tank’ами.

Третий важный фрагмент – научно-исследовательский характер этих организаций. Он указывает на использование ими инструментов, принятых и признанных в академической среде в противовес псевдо-научным и шарлатанским методам.

В think tank’ах приветствуют поиск. Больше того – именно за счет него им, бывает, удаются прорывные ходы, делающие результаты более значимыми и рыночно ценными. При этом они, в целом, держатся в рамках стандартов академического сообщества.

Не зря эти учреждения часто носят имена, намекающие на академизм – например: институт или исследовательский центр. Хотя, бывает, предпочитают язык бизнеса – корпорация или фонд. Обычное дело и названия, указывающие на публичный статус – лига, ассоциация, или форум (вроде Cornell Political Forum). Впрочем, порой учредители предпочитают названия, таящие загадку, и, хоть и не без игривости, подразумевающие таинственность и закрытость – вроде Counterpoint или Highway Number One.

У фабрик мысли имеется и политическая ориентация; то есть они бывают «правого толка», «центристские» и «левые». И хотя это разделение вполне условно, оно зависит от того, зачем они созданы и кто заказчик их продуктов.

Как это часто бывает, старт инновации дали консерваторы; то есть «исторические правые», а не отморозки из «Общества Джона Берча». «Исторические» потому, что профессиональные военные (а именно благодаря им возник первый в Штатах think tank) привычно считаются «правыми». В том смысле, что основа их службы (независимо от партийности текущей администрации) – это консервативные ценности: национальная безопасность, национальная стратегия, национальные интересы, военная мощь, стабильность, приверженность традициям, культуре, моделям поведения.

Так вот, заказчиками продукта первой фабрики мысли, созданной в США, были именно военные. Точнее – командование военно-воздушных сил. С этого все и началось.

IV.

По мнению специалистов – например, видного социолога, доктора Майкла Доунли – корпорация RAND стоит на «правом фланге фабрик мысли центристской ориентации». Другие просто относят ее к правым. То есть – к «военно-промышленному истеблишменту».

Старт проекту был дан 2 марта 1946 года, когда ВВС США подписали контракт с авиакомпанией Duglas. Командующий ВВС, первый (и единственный в истории) генерал авиации Генри Арнольд стал его официальным учредителем.

Предметом соглашения было создание в Duglas подразделения системного анализа и прогнозирования развития военно-политической ситуации и перспектив развития ВВС. Этот интерес понятен в канун создания ракетных войск стратегического назначения и космических частей, которым на годы вперед предстояло определять и будущее авиации, и саму военно-политическую ситуацию. Как повлияли военные технологии на мировую политику – известно. И исследователи, работающие в RAND, сыграли этом немалую роль.

Вскоре RAND Project перерос рамки Duglas и обрел независимость. Это стало возможно, в том числе, благодаря деньгам «Фонда Форда», давшего основателям будущей могущественной корпорации кредит сперва в 100 тысяч долларов, а вскоре – в миллион. Эффективность проекта оказалась так велика, что в 1952 году кредит преобразовали в грант. То есть, «Фонд Форда», видевший себя одним из стратегических клиентов RAND, усмотрел выгоду в такой форме оплаты ее продукта.

В первый год ее бюджет составил 3 миллиона 750 тысяч долларов (деньги по тем временам немалые). А к 1970 году достиг 27 миллионов. На рубеже десятилетий стоимость ее активов превысила 440 миллиона долларов. Путь к этой цифре был долог.

По уставу, компания заключает контракты с любыми клиентами (уведомляя о них ВВС), если это не ущемляет интересов военной авиации. Долгосрочный договор с Комиссией по атомной энергии (КАЭ) (1949 год) этих интересов не ущемил и принес еще одного заказчика и немало денег. Почти до конца 50-х ВВС и КАЭ были ее единственными клиентами. Это понятно, если учесть с одной стороны – предельную актуальность атомной темы, с другой – тот факт, что RAND была еще в начале пути и не собрала специалистов, которых бы хватило на большее число крупных проектов. И потом – компания не имела репутации, нужной для получения многих и крупных заказов.

Но уже в 1959 году RAND заключила договор с Advanced Research Projects Agency (ARPA), консультирующим Пентагон – установила связь с теми, кто стоит над ВВС. А (при министре обороны Роберте Макнамаре) упрочила отношения с этим ведомством^[3], разработав методику «планирование - программирование - бюджетное финансирование», ставшую идейным фундаментом военных «реформ Макнамары», начатых в 1961 году.

Их успех повысил престиж интеллекта и «фабрик мысли» в США и дал RAND новых клиентов – Национальный научный фонд, Национальный институт здоровья, Агентство международного развития. Помимо «Фонда Форда» она получила деньги от «Фонда Рокфеллера» и «Фонда Карнеги». Доля ВВС в бюджете снизилась с 99 до 68%. В отчете за 1969 год в списке клиентов, суммы сделок с которыми превысили 50 тысяч, значится 21 организация, включая NASA, министерство здравоохранения, образования и социального обеспечения, министерство городского развития.

В те годы более 30 % докторов философии предлагали свои услуги RAND. Но кое-кто перерастал рамки и создавал свои предприятия. Герман Канн основал Hudson Institute, Роберт Крюгер – Planning Research Corporation, Олаф Хелмер – The Institute for the Future^[4].

RAND дала (или, если угодно – продала) миру немало выдающихся умов. С ней были связаны более 30 нобелевских лауреатов. И это не странно. Ведь RAND решает Большие Проблемы. И для этого ее сотрудники имеют все условия. Вплоть до доступа к государственным секретам. Каждый отдел ведет теоретическую работу. Так, отдел IT, решая технические вопросы, в то же время трудится над математической теорией, проблемами имитации деятельности мозга, математической биологией и лингвистикой.

Связь этих дисциплин с политической и хозяйственной стратегией стала очевидна в 50-х годах. Тогда созданная RAND методика системного анализа потребовала вовлечения в проекты философов и гуманитариев-специалистов по междисциплинарным операциям. Они и создали концепции «гибкого реагирования», «наведения мостов», «контрсилы» и другие, освоенные администрациями США и известные как их «доктрины».

RAND занималась и социальными исследованиями: готовила рекомендации мэрии Нью-Йорка по оптимизации работы полиции, медобслуживания, пожарных, жилищного строительства и тому подобное. Это стоило 600 тысяч. У компании огромный опыт прогнозирования в области социальных технологий, планирования, использования природных ресурсов, а также транспортной и инфраструктурной политики.

В RAND работает более 1000 человек. В ней 11 отделов: оборонных проблем, отделы проблем управления, анализа ресурсов, инженерных наук, наук об окружающей среде, социальных наук, физики, изучения систем, математики, IT и экономики. При этом ни один отдел не имеет монополии на разработку тех или иных направлений, и, не замыкаясь в тематической скорлупе, контактирует с соседями, обеспечивая интенсивность knowledge flow – потоков знаний, и в итоге – продуктивность и качество.

Принцип RAND – децентрализация. Программы исследований определяют отделы. Их руководители входят в Комитет управления (как и президент и вице-президент) и намечают направления работы, готовя решения президента, наделенного полнотой власти.

Обычно работа идет в отделах и междисциплинарных группах – task forces^[5] – состоящих из специалистов в разных областях занятых в конкретном проекте.

Итог усилий – доклад.

Он либо составная часть продукта корпорации, либо продается как продукт конкретного производственного участка^[6].

V.

Да. Работа RAND (и других think tank’ов) – вид высокодоходного производства. В соответствии c гипотезой о том, что интеллект и есть сегодня главный товар^[7]. Не «толки умников», а коллективное производство стратегий для платежеспособных заказчиков.

«Фабрики мысли» напоминают производственные комбинаты, где работают мастера разного профиля – социологи, биологи, электронщики… И выдают не прикладной результат (скажем – схему «идеального солдата»), а, если упрощать, – набор знаний о нем; связанные с ним системы образов; оценки ресурсов и стратегии их использования. Ну и, внятное описание всего этого на языке, близком заказчику.

Сотрудники предприятий подобных RAND – это рабочие именно фабрик и именно мысли. Ибо каждый из них, в первую очередь – мыслитель, стратег (возможно, отчасти – поэт), а во все прочие очереди – проектировщик, докладчик, автор текстов.

Кстати, ряд текстов RAND публикует и рассылает в 96 американских и 45 зарубежных библиотек. Не зря публичная формула ее миссии: «Помогать в улучшении политики и процесса принятия решений посредством исследований и анализа»^[8].

Впрочем, половина ее продукции доступна лишь заказчикам. Это делает компанию (и ей подобные) объектом особого внимания. И не только клиентов, но и спецслужб, политиков и их «команд», плюс журналистов, порой связанных и с теми и с другими. Известно, что когда Дэниел Элсберг предал гласности, хранившиеся в сейфах RAND, секретные документы Пентагона (так называемое «вьетнамское досье»), это вызвало мощный скандал.

VI.

Случалось, «фабрики мысли» и их сотрудники подвергались не только политическим, но и террористическим атакам. В 1976 году от взрыва погибли сотрудники вашингтонского Institute for Policy Studies (IPS)^[9] Орландо Летельер и Ронни Моффит. Орландо был министром иностранных дел Чили при социалисте Сальвадоре Альенде и нашел приют в США, а работу в IPS. Ронни работала его помощницей.

Диверсию организовала DINA – спецслужба генерала Аугусто Пиночета, в 1973 году установившего в Чили репрессивный режим и методично устранявшего оппонентов, в том числе и сумевших скрыться. Жертвой такой операции и стал Летельер, чей статус позволял влиять на законодателей и банкиров, мешая принятию нужных Пиночету решений и выделению ему кредитов. После гибели Летельера и Моффит институт ежегодно присуждает ярким правозащитникам премию их имени.

IPS основан в 1963 году советниками администрации президента Джона Кеннеди – политологами либерального толка Маркусом Раскиным и Ричардом Барнетом.

Деньги на проект дали сеть универмагов Sears, Roebuck and Company^[10] и банкир Джеймс Варбург, в прошлом – президент International Manhattan Company и заместитель председателя правления Bank of Manhattan. Впрочем, в его биографии важны не только финансовые возможности, но и то, что он имел немалое влияние в высших сферах Демократической партии. Он был советником президента Рузвельта, а в годы Второй мировой войны – специальным помощником генерал-майора Уильяма Донована –координатора информации, – главы проекта по объединению разведывательных и, отчасти, пропагандистских структур в рамках Office of Strategic Services (OSS).

Варбург привлек к себе особое внимание таким заявлением в сенатском комитете по международным делам: «Нравится вам это или нет, но мировое правительство будет. Вопрос лишь в том, придем ли мы к нему по пути слияния или по пути поглощения»^[11].

Сегодня институт, созданный на его деньги, разрабатывает стратегии в области

• безопасности, войны и мира (доклад «Объединенный бюджет безопасности США», где изложены преимущества сбалансирования расходов на военные нужды, помощь другим странам и обеспечение внутренней безопасности);
• международной политики (проект «Новый интернационализм»; задача: выявить причины неудач политики США на Ближнем Востоке и предложить пути к справедливому миру, а не принудительной стабильности);
• социальной справедливости (разработка мер по получению денег на борьбу с экономическим кризисом от «спекулянтов Уолл-Стрит, а не налогоплательщиков»; исследование «Неравенство и общее благо» и другие);
• социального развития (программа «Тропы к возрождению в XXI веке», нацеленная на возможности мобилизации «моральных и нравственных» мотивов к участию в общественной жизни).
• экономики (энергетики) (проект «Устойчивая энергетика и экономическая сеть», с акцентом на использовании либералами темы «энергетический кризис»).

Среди партнеров института – лево-либеральные движения, действующие в сферах коммунального развития и самоуправления, защиты окружающей среды и прав потребителей, помощи бедным и тому подобного. Но главные клиенты IPS – политические соперники республиканцев и стоящие за ними группы специальных интересов. Среди них – «фракции» Демократической партии «слева» от Барака Обамы. А частности, Congressional Progressive Caucus – группа членов Конгресса, выступающая за перенос тяжести кризиса на плечи корпораций и частных финансовых институтов, фактическую национализацию предприятий-банкротов, отмену «Патриотического акта» и права профсоюзов.

Кроме исследовательской и программирующей деятельности, направленной на формирование стратегий части американских либералов, IPS оказывает влияние на политический язык американской «левой» и на американский политический язык в целом.

Здесь можно просто сказать: в руководство института входит Ноам Хомский – мыслитель, лингвист, психолог и видный теоретик анархизма. Но есть и практические моменты. Так слова reclaim democracy в смысле «вернем демократию» выпорхнули в мир публичных дебатов из «форточки» IPS. Став девизом тех, кто считает, что США утратили роль оплота демократии, полагая, что, как сказано в манифесте IPS, «страна сбивается со своего пути, теряя способность видеть, что нужды и чаяния людей более важны, чем вечно ненасытные соображения национальной безопасности».

Упорно внедряет IPS и термин just security – отражающий суть концепции мирного ответа на вызовы всех видов: от региональных конфликтов и террора – до нищеты и возможного хаоса, вызванного изменениями климата.

Повестка дня Just Security – антитеза политике National security. Как видим, коррекция формулировок может означать не только изменение смысла текста, но и содержания деятельности – а именно: обеспечения безопасности. Его влечет смена акцента с понятия «национальная» на понятие «справедливая»… То есть речь идет не о безопасности США, а о безопасности вообще, за которую Америка, тем не менее, несет ответственность. Та же замена предлагается и ведущим субъектам мировой политики.

Язык, внедряемый одной из ведущих «фабрик мысли» «левой» (как говорят в США – «либеральной») ориентации, отражает направление мысли, доминирующее в институте. Является значимым инструментом внедрения этого подхода в социально-политическом пространстве, на которое влияет IPS и среди действующих в нем ключевых фигур.

VII.

Так что же, RAND и IPS – «главные» «фабрики мысли» в консервативном и либеральном секторах рынка стратегий? У них немало конкурентов, борющихся за контракты и влияние. И здесь порой выигрывают те, кто стоит на центристских позициях. То есть – не связан ни с консервативным истеблишментом, ни с либеральной средой. Что порой дает возможность получать заказы как «силовиков», так и «пацифистов».

Среди фабрик мысли, стоящих на таких позициях, видную роль играет Brookings Institution – «Институт Брукингза», названый в честь миллионера Роберта Брукингза, учредившего в 1916 году одни из первых американских «фабрик мысли» – Institute for Government Research, Institute of Economics и Robert Brookings Graduate School, которые в 1927 он объединил в Brookings Institution.

К пониманию важности исследований правительственных структур и хозяйства Брукингз пришел, работая в Совете по делам военной промышленности в ходе первой мировой войны. Эта работа навела его на мысль о «частной организации, анализирующей государственную политику на национальном уровне». Что он и сделал.        

Одним из первых ее крупных проектов был контракт с администрацией Рузвельта на поиск причин великой депрессии. Работа привела к тому, что руководитель института Гарольд Моултон возглавил атаку на так называемый «Новый курс»^[12], ибо увидел в нем угрозу возрождению США как страны, где действуют свободные рыночные отношения.

Brookings Institution стремится следовать девизу Quality. Independence. Impact («Качество. Независимость. Вклад».). Порой, это становится причиной проблем. Так, в годы правления Ричарда Никсона, институт был включен в «Список врагов президента». Советник Никсона Чарльз Колсон даже предлагал поджечь его, чтобы в суматохе выкрасть «вредные документы».

План отвергли, и Brookings Institution продолжает выполнять свою миссию, описанную так: проводить высококачественные, независимые исследования и предлагать инновационные, практические рекомендации, преследующие три масштабных цели:

• усиление американской демократии;
• повышение экономического и социального благосостояния, безопасности и возможностей для всех американцев;
• обеспечение более открытой, безопасной, процветающей и основанной на сотрудничестве международной системы.

«Брукингзу» по силам эта задача. В его составе специалисты по государственному управлению, социальной, промышленной и финансовой политике, международным отношениям, антропологии и философии.

Среди его программ: экономика; международная политика; Россия и Евразия; «Оборонная инициатива XXI века»; глобальная экономика и развитие; управление.

Это – лишь часть тем, над которыми трудятся в Brookings Institution. Но и крайне сжатое описание говорит о разнообразии направлений работы. Как и любопытное совпадение: ключевые темы исследований трех указанных нами «фабрик мысли» по ряду позиций совпадают: кризис, война и мир, энергетика, борьба с бедностью, международная напряженность^[13]. Есть и разница. Но она скрыта в докладах, проданных клиентам.

VIII.

В чем выигрышность положения ведущих «фабрик мысли» на рынке стратегий? Стратегию нельзя разработать окончательно – раз и навсегда. Нередко ее разработка не слишком опережает сроки ее реализации. Поэтому сложно говорить о завершении многих проектов «фабрик мысли» – будучи начаты, они могут продолжаться, пока не завершатся фазы экономического, политического, социального развития, требовавшие их работы.

Примеры таких многолетних фаз легко обнаружить в истории США. Великая депрессия, две мировые войны, послевоенные бумы, война во Вьетнаме, холодная война, молодежный бунт, энергетический кризис 70-х годов, новый экономический кризис. Порой они наслаиваются, зависят друг от друга, и работа над одним узлом проблем требует работы над другим. И контракты «фабрик мысли» продлеваются, требуя привлечения все новых организационных, человеческих, интеллектуальных ресурсов.

Опыт этого бизнеса напоминает: понятия «политика», «власть», «свобода», «справедливость», «безопасность», «мир», «демократия» и opportunity как «возможность», – не только публицистические штампы, но и философские категории. Залы, где идут консультации с заказчиками – пространства, где философия, как практика, как бизнес – встречается с политикой и предпринимательством. Привнося в них новые смыслы, и придавая их языкам особые свойства.

«Фабрике мысли» вряд ли закажут боевого андроида. Но купят анализ развития техники на 20 лет, чтоб узнать: а нужна ли эта страсть-мордасть? Задача «фабрики мысли» – не создание матчасти, а разработка политики, в которой ей найдется место.

«Фабрики мысли» не только производят и продают знание. Но и формируют заказ на него. Побуждают к его применению. Социально организуют и внедряют его.

«Фабрики мысли» держат связь между теми, кто принимает большие решения и управляет их осуществлением – с одной стороны, и мыслителями и концептуалистами – с другой. Они конвертируют идеи в оценки, прогнозы, планы и версии политических курсов. Они упаковщики своей продукции – видения, воображения, знания – в форму применимых рекомендаций. Это мосты между знающими и потребителями их знания.

И нередко этот потребитель – власть. Во многих ее обличьях. Власть экономическая и корпоративная. Власть государственных институтов. Власть протестующих и наоборот – созидающих людей. Власть больших государственных умов. Знающих на поле какого сражения им пригодятся танки мысли.