Милитаризация энергетической безопасности: опыт США в ХХI веке. Часть первая
Борис Лукшин
Статья посвящена особенностям процесса милитаризации энергетической безопасности на основе опыта США в 21 веке. Особое внимание уделено изменениям военной политики в отношении энергетической безопасности, произошедшим с приходом к власти в США в 2009 г. демократической администрации Барака Обамы.
Как известно, военная политика – это деятельность государства и его отдельных структур, направленная на подготовку и применение военной силы. Как писал Карл фон Клаузевиц, «Война есть продолжение политики, только иными средствами. Война — не только политический акт, но и подлинное орудие политики, продолжение политических отношений, проведение их другими средствами. То специфическое, что присуще войне, относится лишь к природе применяемых ею средств. Военное искусство вообще и полководец в каждом отдельном случае вправе требовать, чтобы направление и намерения политики не вступали в противоречие с этими средствами. Такое притязание, конечно, немаловажно, но, как бы сильно в отдельных случаях оно ни влияло на политические задания, все же это воздействие должно мыслиться лишь как видоизменяющее их, ибо политическая задача является целью, война же только средство, и никогда нельзя мыслить средство без цели»2.
В период «холодной войны» военная политика обоих противоборствующих государств — СССР и США — как лидеров соответствующих блоков, была направлена на сдерживание друг друга, на наращивание количества всех типов вооружения, в том числе и ядерных потенциалов, на ведение вооруженной борьбы по идейным соображениям.
После окончания «холодной войны» много изменилось. Крах биполярной модели мироустройства способствовал резкому снижению уровня их стратегического противостояния. Одновременно начали уходить в прошлое большие армии, уменьшилась необходимость наращивания ядерных потенциалов.
Тем не менее, конфликтность в мире не исчезла, но видоизменилась. Глобальное противостояние стало уступать место региональному или даже локальному. При этом вероятность возникновения крупного международного конфликта на глобальном уровне начала снижаться, что выдвинуло на первый план возникновение большого числа регионально-локальных столкновений, которые в некоторой степени и ознаменовали собой начало формирования многополярной картины мира.
На первый план стали выходить новые угрозы международной безопасности, все менее традиционные и все более нетрадиционные: охрана окружающей среды, распределение энергетических ресурсов и др.3.
С окончанием «холодной войны» конфликты, происходившие и происходящие в мире, перестали быть «отражением противостояния двух сверхдержав на их периферии и охватывали гораздо более широкий спектр противостояния от субконвенциональных (локальных) до обычных (региональных, или «малых») войн»4. Их причинами становились уже не идеологические разногласия, а целый комплекс социально-экономических и политических противоречий, постепенно все в больше выходящих на первый план.
Бывшим сверхдержавам было необходимо приспосабливаться к таким изменениям. В значительной степени эти перемены коснулись военного дела и военной политики многих государств мира, и, в частности, Российской Федерации и Соединенных Штатов Америки.
Оставив за границами данного исследования российский подход к трансформации вооруженных сил, обратимся сразу к американскому опыту. В США процессы адаптации военно-политического механизма к реалиям современности происходят гораздо более выпукло, чем в России. Экс-президент США Джордж Буш-мл., еще будучи губернатором, произнес фразу, которая в полной мере раскрывает суть процесса трансформации вооруженных сил США: «Мы являемся свидетелями революции в технологии войны. Мощь все больше определяется не размерами, но мобильностью и быстротой. Влияние измеряется информацией; безопасность достигается благодаря хитрости; а силы проектируются по длинной дуге (досягаемости) высокоточного управляемого оружия»5.
Необходимо выделить несколько показателей, по которым новые трансформированные вооруженные силы должны превосходить старые. Это быстрое реагирование на кризисные ситуации в любом регионе мира; своевременное развертывание в районы оперативного предназначения; высокая маневренность; универсальность применения группировки войск; достаточная для успешного ведения любого рода действий поражающая сила формирований; значительная живучесть на поле боя; способность к ведению длительных боевых действий6.
В 2003 г. Министерством обороны США был выпущен доклад «Военная трансформация: стратегический подход», который явил собой принципиально новый подход к системе военного планирования США. В нем было обозначено шесть критически важных оперативных задач, которые, по мнению авторов документа, и составляют основную суть «трансформации». Это защита важнейших операционных баз и противодействие химическому, биологическому, радиологическому и ядерному оружию; проецирование силы на удаленные регионы и их всесторонняя поддержка; лишение противника возможности укрыться от воздействия ВС США; использование информационных технологий; защита информационных систем и проведение информационных операций; повышение возможностей космоса7.
Все это позволяет сделать вывод о том, что «военная машина» США находится в «подвижном» состоянии. Это выражается в попытках адаптировать ее к условиям современного мира, в котором одной из серьезнейших угроз становится проблема доступа ведущих энергопотребителей к энергетическим ресурсам.
Для полноценного понимания современной военно-политической ситуации в части ее энергетического компонента представляется необходимым обратиться историческому наследию той политики, которая проводится современной Администрацией Президента США.
С распадом СССР Америка существенно изменила стержень своей внешней политики в целом и военной политики в частности.
Наиболее выпукло эти идеи проявляются на примере Стратегий национальной безопасности Дж. Буша-старшего, У. Клинтона, Дж. Буша-младшего и Б. Обамы. Все они в той или иной степени показывают, что основная цель США – глобальное лидерство.
Так, в Стратегии национальной безопасности США, увидевшей свет в августе 1991 г., зафиксировано, что «несмотря на возникновение новых центров силы, США остаются единственным государством, обладающим реальной глобальной мощью, богатством и влиянием во всех областях – политической, экономической и военной»8. Чуть ниже авторы Стратегии идут еще дальше: «Мы не можем быть мировым полицейским, беря на себя ответственность за решение проблем безопасности во всем мире. Но мы остаемся страной, к которой все другие обращаются в период кризисов… В 1990-х гг., так же как на протяжении почти всего века, замены американскому лидерству нет и быть не может»9.
Такова была риторика республиканской администрации Дж. Буша-ст., на смену которому пришел демократ У. Клинтон, не поменяв, однако, декларативного и сущностного наполнения внешней политики. В Стратегии национальной безопасности 1996 г. уже признается, что главная угроза – коммунизм – исчезла. В документе указывается, что «никогда раньше американское лидерство не было таким явственным»10.
В сентябре 2001 г. США нашли ориентир своей внешней и военной политики – борьбу с терроризмом, тем самым положив своего рода начало новому этапу международных отношений. Преследуя благородные цели по борьбе с международным терроризмом и авторитарными режимами, США параллельно продолжили отстаивать свои национальные интересы, выражающиеся, в частности, в стремлении удержать и упрочить мировое лидерство, что проявляется в попытке доминировать в наиболее богатых энергетическими ресурсами регионах. Анализ внешней политики США после 11 сентября 2001 года показывает, что активные внешнеполитические действия США предпринимали во многом именно в отношении таких регионов. Примеров этому множество: Ближний Восток, Центральная Азия, Латинская Америка, Арктический регион.
В современных условиях мировой глобализирующейся экономики проблема энергетического обеспечения обостряется многократно. Существует целый ряд факторов, объясняющих это: возрастающие энергетические потребности крупнейших экономик мира (США, Китая, Индии, Бразилии); потенциальная исчерпаемость невозобновляемых запасов углеводородов; отсутствие в достаточном объеме альтернативных источников энергии11.
Как известно, нефть и газ – это невозобновляемые энергоносители. И за счет их огромного мирового потребления объемы запасов неуклонно снижаются, на Земле остается все меньше зон, где могли бы располагаться крупные залежи углеводородных ресурсов. В этой связи уже ни для кого не секрет, что рано или поздно открытые месторождения полностью истощатся.
Эксперты по-разному оценивают объемы оставшихся невозобновляемых источников энергии. Некоторые считают, что уже израсходовано около половины всех запасов нефти и газа на планете, другие же полагают, что должно пройти еще около 20-40 лет, прежде чем угроза полного исчерпания углеводородов станет реальностью.
Однако все сходятся на том, что потребности в энергоносителях растут, а чтобы удовлетворять эти потребности необходимо иметь доступ к энергоресурсам. Одной из особенностей углеводородов является то, что они распределены по планете чрезвычайно неравномерно. Одни регионы богаты ими, другие – полностью зависимы в плане энергии от первых. Поскольку Запад так и не нашел замену нефти и природному газу, а современная цивилизация так и осталась «нефтяной», конфликт в борьбе за источники углеводородов неизбежен.
Анализ показывает, что предпосылок этому достаточно много. В ЕС добыча нефти стремительно падает: истощаются старые месторождения. На норвежском шельфе в 2010 г. по сравнению с 2009 г. объемы добычи упали на 9,6%12, в Дании – на 16,48%13, в Северном море у англичан – на 8%14. Энергетический голод в Евросоюзе может усугубиться из-за постепенного вывода из строя многих атомных станций. Соединенным Штатам Америки также явно не хватает нефти. Огромное потребление – около миллиарда тонн в год – требует поиска новых источников для импорта.
Ситуация с природным газом еще более серьезная. Основные разведанные запасы – у РФ (21,4%), Ирана (15,9%), Катара (12%) и Саудовской Аравии (3,9%)15. В Латинской и Центральной Америке газа мало (4%), причем самые большие запасы – у Венесуэлы. В Австралии – около 1,8% мировых16. В Европе добыча газа сходит на «нет», а в Африке лишь Алжир обладает запасами, но они очень небольшие – 2,2% мировых17. Юго-Восточная Азия практически не имеет собственного газа. В этой ситуации своего рода перераспределение нефтегазовых запасов планеты вполне возможно.
К 2030 г. зависимость ЕС от импорта углеводородов вырастет с 57% до 65%. Особенно тяжелой будет зависимость по нефти – 93%, по газу – 84%. США были вынуждены импортировать в 2011 г. 559 млн. тонн нефти18. Японцы импортируют весь потребляемый газ, а также нефть – 221 млн. тонн в 2011 г.19. Китай также нуждается в большом количестве нефти и газа, даже своего угля ему не хватает, что заставляет закупать его заграницей. Например, в 2010 г. китайский импорт угля составил 165 млн. тонн20.
Обостряет ситуацию то обстоятельство, что энергоресурсов может просто не хватить на всех. В скором времени возможна ситуация, когда объемы добычи энергоресурсов сравняются с объемами их потребления, что неизбежно вызовет дефицит и попытки его преодолеть, в том числе и военными средствами. Еще в 2007 г. Международное энергетическое агентство опубликовало прогноз, в котором указывалось, что такая ситуация может возникнуть уже в 2012 г.21. Старые месторождения в Северном море и Мексиканском заливе постепенно исчерпываются, а новые проекты, такие как проекты РФ на Дальнем Востоке, находятся в начальной стадии реализации и далеки до завершения.
Ежедневный спрос на нефть в 2012 г. может достичь 95,8 млн. баррелей (1999 г. – 71 млн. баррелей; 2006 г. – 85 млн.)22. Удовлетворить подобные потребности очень сложно, особенно принимая во внимание невосстановленные мощности Ирака, гражданские войны в Нигерии и суданском Дарфуре, не говоря уж о безусловном присутствии энергетического фактора в этих войнах.
Согласно докладу Национального нефтяного совета США, мировое потребление нефти к 2030 г. может достичь 138 млн. баррелей в день, 30 млн. из которых будут потреблять США23. Одновременно с этим многократно возрастет потребление природного газа. В 2007 г. оно выросло на 3,4% по сравнению с 2006 г., в 2008 г. еще на 1%, и эта тенденция будет сохраняться24. Если говорить о долгосрочных прогнозах, то к 2030 г. потребление газа может увеличиться с 2,8 трлн. куб. м до 4,6 трлн. Основной рост потребления придется на Китай – с 39 млрд. куб. м до 192 млрд., из которых собственная добыча сможет составить лишь 113 млрд. куб. м.25
Все это доказывает идею о том, что при растущем все возрастающем спросе на энергоресурсы, а это процесс объективный, государства все в большей степени будут начинать искать разнообразные источники предложения нефти и газа. Однако в связи с тем, что предложение на этом рынке формируется лишь небольшим количеством государств-производителей, действительно способных поставлять серьезные объемы сырья и одновременно заинтересованных в своем устойчивом развитии, а в ряде случаев и в приобретении лидирующего положения либо на региональном, либо на мировом уровне, такие государства могут активно использовать энергетический рычаг своей внешней политики в ущерб интересам государств-потребителей. Это закономерно вызывает у последних необходимость диверсифицировать свой импорт, закрепляясь в богатых углеводородами регионах и получая привилегированное положение либо в добыче и разработке этих ресурсов, либо в ориентируя их на себя в плане импортных потоков.
Вполне обоснованно можно утверждать то, что такого рода проникновение будет осуществляться в том числе и с использованием военной силы.
Все эти идеи в той или иной степени закреплены в официальных американских документах, издаваемых различными органами государственной власти в период президентства Барака Обамы.
Так, в главном документе по национальной безопасности, исходящем от Президента США, Стратегии национальной безопасности 2010 г., открыто говорится о том, что доступ к источникам энергии является жизненным интересом США26. Для достижения этой цели США намереваются диверсифицировать источники энергии и направления экспорта энергоресурсов.
Несмотря на провозглашение цели уменьшения зависимости от углеводородов, очевидно, что в ближайшие 30-50 лет отказаться о них не удастся. Поэтому за такой благородной формулировкой скрывается конкретный узконаправленный национальный интерес США – поиск новых регионов, богатых энергоресурсами и любыми средствами обеспечение бесперебойной поставки нефти и газа по наиболее выгодным ценам.
Общие идеологические установки, представленные в «Стратегии национальной безопасности», нашли более глубокое и конкретное отражение в «Четырехлетнем обзоре оборонной политики», изданном в феврале 2010 г. Министерством обороны США. В документе четко представлены четыре области, на которые нацелено повышенное внимание Минобороны и которые требуют активной разработки: помощь в обеспечении безопасности, усиление обороны, защита промышленной базы страны и союзников и обеспечение энергетической безопасности27. Именно последний пункт заслуживает особого внимания.
Постепенно вооруженные силы США начинают переориентироваться на обеспечение ресурсной безопасности. Критическое значение приобретает не сама по себе территория, а ее экономический и, в частности, энергетический потенциал с крайне уязвимой энергетической инфраструктурой. Это становится заметно при анализе Внешнеполитического Обращения Государственного секретаря США Хиллари Клинтон на заседании Совета по международным отношениям 15 июля 2009 г., которая подчеркнула, что одной из четырех задач, решением которых занимаются вооруженные силы США на Ближнем Востоке, является обеспечение энергетической безопасности28.
Тем не менее, все эти формулировки, приведенные в официальных политических документах и речах, достаточно обтекаемы и заключены в относительно благодушную фразеологическую оболочку. Гораздо дальше идет разведывательное сообщество США, вводя термин «энергетическое противостояние» или «энергетическое соперничество» (energy competition)29. Управление Директора национальной разведки в «Национальной разведывательной стратегии» 2009 г. пишет о том, что назревающее энергетическое соперничество может нанести серьезный урон национальной безопасности США, так как множество стран будут искать новые источники энергии, транспортные маршруты и т.д.30 В этой связи разведсообщество США будет всеми силами пытаться не допустить ущемления национальных интересов в данной сфере, активно работать в направлении воспитания аналитиков в области энергетической безопасности и получения информации по ее критически важным аспектам.
Завершая рассмотрение концептуальных взглядов нынешнего американского военно-политического руководства США на проблему использования военной силы для обеспечения энергетической безопасности, стоит обратиться к документу «Global Trends 2025: A Transformed World» («Глобальные тенденции 2025: Измененный мир»), разработанному совместно Национальным разведывательным советом и Управлением Директора национальной разведки.
Прогнозируя вероятные сценарии развития мировой ситуации в кратко- и среднесрочной перспективах, авторы доклада признают, что конфликт за обладание и доступ к энергоресурсам вполне возможен. Это может быть крупный межгосударственный конфликт, спровоцированный странами, активно стремящимися получить доступ к новым богатым в ресурсном отношении регионам или сохранить свой политический режим31. Авторы справедливо отмечают возросшую военно-экономическую активность таких стран, как Китай и Индия, а именно по наращиванию объемов торговли вооружениями и строительством океанских флотов. Для Китая такой флот критически необходим для осуществления национальной идеи – экспортно-ориентированной экономической экспансии и охраны путей, по которым страна импортирует сырье32.
Несмотря на смену целого ряда идеологических установок, после прихода демократического президента Б. Обамы в Белый дом, постулат о доминировании в энергетической сфере остался практически неизменным. Так, в своем выступлении на политическом форуме, организованном Сэмом Нанном в Технологическом институте Джорджии 16 апреля 2012 г., заместитель министра обороны США Эштон Картер прямо заявил о том, что «США несут тяжелую ношу и огромные обязательства по обеспечению как национальной, так и глобальной энергетической безопасности»33. Вполне закономерно предположить, что в большей степени США заинтересованы в обеспечении национальной энергетической безопасности, однако и ресурсная безопасность союзников для них имеет весьма существенное значение. Это доказывается тем фактом, что непосредственно с Ближнего Востока, который считается традиционным приоритетом военной политики США, Америка получает лишь 10-15% от своего импорта углеводородов. В гораздо большей степени от ближневосточной нефти и газа зависят Европа и, конечно, Китай.
Тем не менее, это обстоятельство не только не снижает интерес США к региону, но скорее наоборот – привлекает их внимание. Б. Обаме в наследство от его предшественника досталась очень серьезная ситуация как в Ираке, так и Афганистане. И несмотря на то, что в декабре 2011 г. состоялся вывод американского воинского контингента из Ирака, США отнюдь не потеряли преимуществ в контроле над нефтеносными зонами.
Начиная военную операцию в этой стране в марте 2003 г., Президент Д. Буш-мл. руководствовался не только идеями избавления мира от недемократического режима Саддама Хусейна, предположительно разрабатывавшего оружие массового уничтожения. Нельзя исключать, что иракская кампания США была связана с желанием Вашингтона закрепиться в зоне месторождений нефти, с учетом неблагоприятной перспективы в обеспечении мира этим видом топлива. Ирак обладает третьими по величине нефтяными запасами в мире34, и контроль над ним стал центральным пунктом американской энергетической стратегии, разработанной в 2003 г. вице-президентом Ричардом Чейни и его сподвижниками по Республиканской партии35.
Борис Лукшин - кандидат политических наук,научный сотрудник Центра военно-политических исследований Института США и Канады РАН
Список источников:
1 Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского проекта «Нетрадиционные направления военной политики США в начале XXI века», проект 12-33-01251.
2 Клаузевиц К. О войне. М.: Госвоениздат, 1934. С.15.
3 См. Степанова Е.А. Военно-гражданские отношения в операциях невоенного типа. М.: Права человека, 2001. С. 19.
4 Там же. С. 20.
5 Цит. по Rumsfeld D. A Choice to Transform the Military // Washington Post. 16th of May, 2002.
6 См.: Медин А. К вопросу о «трансформации» вооруженных сил США // Зарубежное военное обозрение. 2005. №7.
7 Military Transformation: A Strategic Approach // The US Department of Defense. 2003. P.17-19.
8 National Security Strategy of the United States. August 1991 (http://www.fas.org/man/docs/918015-nss.htm).
9 Ibid.
10 A National Security Strategy of Engagement and Enlargement. February 1996 (http://www.fas.org/spp/military/docops/national/1996stra.htm).
11 Клименко А.Ф. Энергетические факторы в военной политике государств Евразии // Энергетические измерения международных отношений и безопасности в Восточной Азии под ред. А.В. Торкунова. Москва, 2007. С.197.
12 Итоги 2010 г. для нефтегазовой промышленности Норвегии. Центрально-диспетчерское управление топливно-энергетического комплекса (http://www.cdu.ru/articles/detail.php?ID=298314).
13 Denmark Oil Production (http://www.indexmundi.com/denmark/oil_production.html).
14 UK Department of Energy and Climate Change Statistics (https://www.og.decc.gov.uk/information/bb_updates/chapters/production_projections.pdf).
15 BP Statistical Review of World Energy. June 2012 (http://www.bp.com/liveassets/bp_internet/globalbp/globalbp_uk_english/ reports_and_publications/statistical_energy_review_2011/STAGING/local_assets/ pdf/statistical_review_of_world_energy_full_report_2012.pdf).
16 Ibid.
17 Ibid.
18 BP Statistical Review of World Energy. June 2012 http://www.bp.com/liveassets/bp_internet/globalbp/globalbp_uk_english/ reports_and_publications/statistical_energy_review_2011/STAGING/local_assets/ pdf/statistical_review_of_world_energy_full_report_2012.pdf).
19 Ibid.
20 Tingting Z. China’s coal imports up 31% in 2010. January 27, 2011 (http://www.chinadaily.com.cn/business/2011-01/27/content_11926703.htm).
21 World Energy Outlook 2007 (http://www.iea.org/textbase/nppdf/free/2007/weo_2007.pdf)
22 Ibid.
23 Facing the Hard Truths about Energy – A Comprehensive View to 2030 of Global Oil and Natural Gas (2007) (http://downloadcenter.connectlive.com/events/npc071807/pdf-downloads/NPC-Hard_Truths-Ch1-Demand.pdf).
24 http://www.prime-tass.ru/news/show.asp?id=684918&ct=news
25 Кашин В. Нужно много газа // Ведомости. 23.05.2007.
26 National Security Strategy 2010 (http://www.whitehouse.gov/sites/default/files/rss_viewer/national_security_strategy.pdf).
27 Quadrennial Defense Review Report. February 2010 (http://www.defense.gov/qdr/images/QDR_as_of_12Feb10_1000.pdf)
28 http://www.state.gov/secretary/rm/2009a/july/126071.htm
29 The National Intelligence Strategy of the United States of America. August 2009 (http://www.dni.gov/reports/2009_NIS.pdf).
30 Ibid.
31 Global Trends 2025: A Transformed World. November 2008 (http://www.dni.gov/nic/PDF_2025/2025_Global_Trends_Final_Report.pdf).
32 «The Military Power of the People’s Republic of China». Report of the United States Department of Defense. 2002 (www.defense.gov/pubs/china.html).
33 Energy security and innovation. Based on remarks given at the Georgia Institute of Technology 2012 Sam Nunn Bank of America Policy Forum, on April 16, 2012 (http://www.defense.gov/pubs/pdfs/Energy_Security_and_Innovation_based_on_remarks_given_at_Georgia_Tech_04DB.pdf).
34 Klare M. Bush-Cheney Energy Strategy: Procuring the Rest of the World’s Oil. January 2004 (http://www.commondreams.org/views04/0113-01.htm).
35 Боровский Ю. Политизация мировой энергетики // Международные процессы. 2008.Том 6. №1.
Портал Родон
Источник: imperiya.by.
Рейтинг публикации:
|
