В интервью Российскому совету по международным делам Владислав Иноземцев, научный руководитель Центра исследований постиндустриального общества, главный редактор журнала «Свободная мысль», член Президиума РСМД поделился своим мнением об интеграционных процессах, в которых Россия могла бы принимать участие, и рассказал о наиболее перспективных областях сотрудничества с Евроатлантическим сообществом и Азиатско-Тихоокеанским регионом (АТР).
Согласно мнению некоторых экспертов, сейчас сложилось два «блока»: АТР, как растущий центр силы, и Евроатлантика. Россия входит в оба эти «блока», но не является центром ни в одном из них, что, наверное, не совсем отвечает ожиданиям России и ее интересам. Владислав Леонидович,какая позиция, на Ваш взгляд, была бы приемлема для России в сложившихся условиях? В каких интеграционных процессах России следует участвовать?
Такая точка зрения, на мой взгляд, реалистична. Действительно, находясь между Европой и Юго-Восточной Азией, Россия сегодня не может быть равноправным конкурентом ни той, ни другой. Суммарный ВВП стран Европейского союза сегодня превышает 17 трлн. долларов, суммарный ВВП Китая и Японии (не говоря о других азиатских странах) составляет приблизительно 14 трлн. долларов, а ВВП России – около двух триллионов. Таким образом, Россия не сможет создать сопоставимый центр силы сама и, конечно, должна делать определенный выбор. Чем четче будет выбор, тем больше преимуществ мы сумеем получить от сотрудничества с одним из этих центров силы. С кем сотрудничать? Я должен обратить внимание на то, что Россия достаточно слабо интегрирована в азиатский регион. Если мы посмотрим на Тихий океан и торговлю между странами региона, огромный товарооборот между ними и морские перевозки, то увидим, что на российские порты приходится чуть менее 1% всех грузов, которые оборачиваются на берегах Тихого океана. Россия не имеет сегодня серьезных объемов экспорта сырья в Азию.
С другой стороны, наше присутствие на азиатских рынках сырья никогда не будет таким мощным, как в Европе. Даже не столько потому, что мы не можем экспортировать так много, но и потому что страны Азии сами добывают очень многое. Россия – это экспортер сырья, в основном. В то же время Индонезия уже в этом году обходит нас как пятый в мире производитель угля. На берегах Тихого океана, от Австралии и Боливии до Индонезии и Брунея, существует огромное количество экспортеров сырья. Австралия – один из крупнейших экспортеров минеральных ресурсов; многие страны сейчас наращивают экспорт, в том числе Индонезия, возникает рынок сжиженного газа, новых технологий. Поэтому мне кажется, что России в нынешней структуре экономики будет крайне трудно закрепиться в Азии.
Если в Европе мы можем быть взаимодополняющими, получать технологии, инвестиции капитала, поставлять сырье и, может быть, даже индустриальные товары, то Азия – это как раз поставщик индустриальных товаров, который не ощущает какой-то потребности в индустриализации, модернизации России. Исходя из того, что модернизация России для азиатских стран означает появление нового конкурента, а для Европы – возникновение новой возможности для аутсорсинга, я думаю, что России, с точки зрения экономического развития, логичнее сближаться с Европой. Это не значит, что мы должны ставить на второе место или вообще пренебрегать контактами с азиатскими странами и с Китаем как нашим главным партнером, но мне кажется, что если говорить об экономическом движении и выгодах, которые можно получить, то от Европы мы имеем возможность получить большую выгоду.
Остановлю внимание еще на одной теме: пространственном расположении России, возможностях, которые мы можем извлечь из нашей транспортной логистики. Я думаю, что мы не должны тешить себя несбыточными ожиданиями, потому что в нынешних условиях огромные континентальные пространства, которыми обладает Россия, в какой-то мере являются скорее недостатком, чем конкурентным преимуществом. Их освоение, как показывает практика, заведомо более сложное и дорогое, чем развитие системы морского транспорта.
Сегодня около 82-83% всей международной торговли осуществляется за счет морских перевозок. Это как раз та тема, развития которой мы пытаемся избежать, рассказывая самим себе сказки о Транссибе. Идет обсуждение реконструкции сибирской магистрали для того, чтобы увеличить пропускную способность приблизительно на 20-25 млн. тонн в год. Но если мы посмотрим, что такое 25 млн. тонн с точки зрения морского фрахта, то это фактически, учитывая скорость движения корабля между Европой и Азией, где-то 30-40 сухогрузов стандартного объема в районе 100 тысяч тонн. А каждый из них стоит около 100 млн. долларов. То есть тот оборот, который РЖД хочет дополнить за 30 млрд. долларов, легко дополняется морским транспортом с затратами где-то около 4 млрд. Тем более что мы получаем корабли, которые могут ходить десятки лет и быть потом проданы, а здесь мы закапываем деньги в инфраструктуру в малодоступных районах. Мы должны понимать, что если мы хотим создать Россию как экономику, вовлеченную в АТР, то все-таки надо говорить о большом кластере российской экономики, вовлеченном именно в АТР. То есть мы должны развивать Дальний Восток, Восточную Сибирь и рассматривать в качестве участника интеграции в Азию не всю Россию, а именно эту часть нашей экономики. Таким же естественным образом, как Калифорния в Соединенных Штатах обращена на запад, к Тихому океану, и наш Дальний Восток должен быть обращен к Тихому океану. Никто не говорит о необходимости развития бешеной торговли между Массачусетсом и Малайзией, все-таки есть определенные, в том числе и территориальные факторы. Поэтому Дальний Восток может получить определенные преимущества от активизации отношений с Азиатско-Тихоокеанским регионом, но я не думаю, что вся Россия может иметь в качестве основного драйвера экономическую интеграцию этого направления.
На чем можно было бы сделать акцент, развивая сотрудничество Дальневосточного региона с АТР?
Региональное сотрудничество выглядит достаточно понятно и просто: мы вынуждены в данном случае использовать наши конкурентные преимущества с точки зрения природных ресурсов. Можно только посоветовать создавать более активно в этой части страны обрабатывающие производства, чтобы наши иностранные партнеры входили в совместные предприятия, обеспечивали бы разработку новых месторождений полезных ископаемых и переработку, хотя бы первичную, на российской территории, создавая добавленную стоимость и рабочие места. К сожалению, программа сотрудничества с Китаем (2008г.) предполагает китайские инвестиции в разработку наших природных богатств, вывоз их в Китай и переработку там.
На мой взгляд, это абсолютно порочная практика, которую не следует развивать. Мы должны все-таки оставлять у нас определенные производственные активы. Я думаю, что это – первый шаг. Потом можно, действительно, думать об определенном аутсорсинге с азиатских промышленных предприятий к нам. Но если мы говорим о таком «догоняющем» индустриальном развитии, то мы должны ориентироваться только на те страны, которые могут быть заинтересованы в переносе производств к нам, то есть на страны, где существуют достаточно высокие издержки на рабочую силу. В этой ситуации мы должны иметь в качестве основных партнеров Корею и Японию, но никак не Китай и не Вьетнам, потому что в данном случае перед Китаем у нас нет конкурентных преимуществ. Учитывая определенную сложность геополитической обстановки на Дальнем Востоке и в Азии в целом, думаю, что сейчас есть возможность использовать разногласия между Японией и Китаем для активизации отношений именно с Японией, с Южной Кореей и через них – с Соединенными Штатами и пытаться создать на Дальнем Востоке некое подобие индустриально-технологического кластера. В этом отношении Китай нам не поможет.
Если все-таки делать акцент на развитии экономических отношений с Европой, нужно учитывать тот факт, что экономика Европы и США находится в кризисе. Насколько перспективно для России разворачиваться именно в этом направлении?
Да, кризис есть. Однако любой кризис предполагает снижение издержек и оптимизацию производства. Поэтому период кризиса – это самое удобное время для того, чтобы государства и компании, столкнувшись с необходимостью экономить, переносили свои производства в другие страны. Любой ответ на кризис – это попытка удешевить производство. В этом отношении Россия могла бы стать, по крайней мере, не менее удачным местом, чем страны Восточной Европы, для переноса европейских предприятий и создания производственной коопераций. Опять-таки, если Европа хочет снижать свои издержки на энергоносители, то здесь тоже должен быть разумный торг относительно возможности разработки новых месторождений у нас и экспорта в Европу части добытых полезных ископаемых в рамках соглашений о разделе продукции, в рамках концессионных соглашений, что позволило бы европейцам экономить. Я думаю, что это не означает каких-то серьезных проблем для сотрудничества. Но проблема заключается в том, что если в Европе кризис, то России (или Китаю или Америке) объективно сложнее сбывать свои готовые товары в Европе. А мы знаем, что потребление электроэнергии, нефти или газа в кризис падает на долю процента, а не на десятки, как это может быть, допустим, с промышленным оборудованием. К тому же, когда один регион сталкивается с кризисом, компании этого региона готовы идти на серьезные уступки, лишь бы расширять рынки. И в этом отношении, думаю, как раз машиностроительные компании, корпорации, которые занимаются производством оборудования, как это было в 2008 году, покажут самые серьезные темпы падения производства. Россия могла бы воспользоваться этим для выгодных коммерческих сделок по покупке нового оборудования, по перестройке своей промышленности.
Владислав Леонидович, спасибо за ответы.
Беседовала Наталья Евтихевич, программный менеджер РСМД.
