Интервью
Движения «арабской весны» за демократизацию в Тунисе, Египте, Ливии направлялись арабской молодежью, которая активно использовала социальные медиа для поддержания связей между собой и распространения собственного видения разворачивающихся событий. Насколько значительной была роль социальных медиа? И были бы вообще возможны достижения «арабской весны» без социальных медиа? Дин Фрилон развенчивает некоторые распространенные заблуждения относительно того, как общественность воспринимает роль социальных медиа в событиях «арабской весны».
Собеседник: Дин Фрилон, доцент кафедры публичной коммуникации Школы общественных коммуникаций Американского Университета.
Интервьюер: Мария Просвирякова, РСМД.
В прошлом году Вы входили в исследовательскую группу, которая проанализировала более трех миллионов сообщений, посланных в Twitter, гигабайты контента YouTube и тысячи блогов. В результате появилось исследование, озаглавленное «Открытие закрытых режимов: какова была роль социальных медиа в событиях "арабской весны"?». Не могли бы Вы рассказать, как проводилось это исследование?
В рамках этого исследования было проведено несколько эмпирических анализов. Мы просмотрели видеоролики на YouTube, блоги и сообщения в Twitter. На мою долю пришелся анализ содержания Twitter. И именно об этом я расскажу.
Раньше существовала служба под названием «Тваппер Кипер», которая занималась архивированием сообщений в Twitter для определенного хэштега (тематической метки). Буквально накануне того, как эта служба прекратила свое существование в марте 2011 г., я загрузил архивы твитов из Ливии, Бахрейна, Египта, Туниса и некоторых других стран.
Итак, я собрал всю базу данных – 3 миллиона твитов. Прежде всего, я попытался вычленить информацию о местах, где находились люди, отправлявшие сообщения в Twitter. Для этого я изучил область местоположения: в Twitter есть возможность обозначить свое местоположение – речь идет о текстовом поле, где можно разместить все, что вы хотите.
Затем я создал базовый текстовой фильтр, который позволил идентифицировать каждого человека в рамках этих архивов из тех, кто посылал сообщения в Twitter из той страны, на которой концентрировался хэштег. Например, хэштег «Jan 25» означал Египет. Фильтр помог идентифицировать:
- твиты от людей, которые находились в Египте (основываясь на поле «местонахождение»);
- твиты от людей, которые находились в пределах расширенного арабского региона (особый набор стран);
- твиты от людей, которые находились где-либо еще, т.е. не были ни в одной из стран происхождения хэштега, ни в расширенном арабском регионе.
Если вы говорите, что находитесь в Египте, мы предполагаем, что вы действительно там находитесь. Если же вы говорите, что находитесь в пяти наиболее крупных по численности населения городах Египта, то мы также помещаем вас в категорию «Египет». Мы также отфильтровали слово «Египет» и названия городов на арабском языке, равно как и географические координаты долготы и широты Египта, предоставленные такими устройствами с включенными GPS-навигаторами, как мобильные телефоны.
Мы проделали это для всех изучавшихся нами стран. Таким образом, у нас появилась возможность получить представление, откуда все эти пользователи посылали сообщения в Twitter. Конечно, не исключено некоторое несоответствие между тем, что пользователи говорили о своем местонахождении, и тем, где они находились на самом деле. Но в своем исследовании мы применяли те же стандарты, что обычно применяются к материалам опросов общественного мнения, когда опираются на данные, сообщаемые самим пользователем. При этом делается допущение, что человек не обманывает. В нашем случае, даже если и было несколько пользователей, которые говорили неправду или были неточны в своих сообщениях, мы считаем, что большинство все же сообщали о своем реальном местонахождении.
Итак, отфильтровав сообщения в Twitter, что Вы обнаружили? Каковы основные результаты исследования?
Результаты были довольно интересными. Мы обнаружили, что большинство людей, которые использовали хэштеги, связанные с событиями «арабской весны», на самом деле не принадлежали ни к арабскому региону, ни к стране происхождения хэштега. Но все же значительное число пользователей предположительно посылали сообщения в Twitter c места событий.
Разумеется, между странами были различия. В Египте доля людей, посылавших сообщения в Twitter, оказалась более высокой, по сравнению с Ливией и Йеменом, для которых характерны очень низкие показатели пользования Интернетом. Число людей, посылавших сообщения в Twitter из этих стран, было значительно меньше.
Нами было сделано еще одно наблюдение: некоторые события, на которых фокусировали внимание и о которых много писали международные СМИ (например, «уход Мубарака с поста президента» или «усиление напряженности в Ливии»), совпадали по времени с активизацией поступления сообщений в Twitter в конкретный хэштег от сторонних наблюдателей. Таким образом, мы обнаружили, что внимание внешнего мира направлялось СМИ. Это не слишком удивительно, но все же интересно, поскольку так очевидно ранее не проявлялось.
Когда СМИ ослабили внимание к этим событиям, изменилось и соотношение людей, посылавших сообщения в Twitter в эти хэштеги, – число авторов твитов из арабского региона и стран происхождения хэштегов резко возросло.
Можно ли говорить о каких-либо негативных воздействиях социальных медиа на события «арабской весны»?
Я еще не встречал очевидных доказательств этих воздействий. Отчасти потому, что подобные доказательства трудно собрать. Многие негативные воздействия связаны со слежкой секретных служб за людьми, основанной на их постах в социальных сетях, пытками, нацеленными на получение пароля для входа в социальные сети и уничтожения того контента, который представлялся властям вредоносным для режима. По понятным причинам данные по этим темам отсутствуют.
Еще одним негативным эффектом, который мы наблюдали в Египте в конце января 2011 г., накануне смещения президента Хосни Мубарака со своего поста, было закрытие доступа в Интернет, что рассматривалось в качестве ответа на использование социальных медиа в революционных целях.
Недавно мы были свидетелями закрытия доступа в Интернет в Сирии. После этого он был довольно быстро возвращен. Это еще одна опасность, связанная с использованием социальных медиа. Всегда существует возможность того, что кто-либо из ответственных лиц скажет: «Вы собираетесь использовать Интернет, чтобы попытаться сместить меня, а я попытаюсь полностью его отключить, чтобы ни у кого не было доступа к нему».
Вы упомянули, что Сирия и Ливия оказались отрезанными от Интернета. Это выглядит как крайняя мера. Есть ли у диктаторов в арабских странах стратегия в отношении социальных медиа для сдерживания общественных движений?
Да, у них определенно есть такая стратегия. Наиболее простая и эффективная стратегия – так называемое «гордиево решение» – полное отключение Интернета.
Но есть еще несколько видов тактики. Одна из них сводится к цензуре. В октябре 2011 г. был опубликован доклад, согласно которому американская компания «Blue Coat Systems», занимающаяся обеспечением безопасности в сети Интернет, поставляла сирийскому режиму технологии цензуры. Подобные технологии использовались для цензурирования контента, который считался вредоносным для режима. И это можно наблюдать в целом ряде стран, включая Китай и Иран.
Еще одна тактика подразумевает, что люди, напрямую связанные с режимом или являющиеся его сторонниками, используют Интернет для того, чтобы наполнить пространство, в котором обсуждается революционная деятельность, прорежимным контентом. Мы наблюдали это в Бахрейне в 2011 г., в Сирии до начала войны. Это более традиционная борьба, относящаяся к области связей с общественностью. Цель данной тактики – создать впечатление разброда мнений относительно того, плохой режим или хороший. А это, в свою очередь, затрудняет появление единого фронта, который на самом деле хотят представлять собой повстанцы.
Были ли возможны «арабская весна» и резонанс, который она вызвала во всем мире, без социальных медиа? Возможно ли было свержение диктаторов в Тунисе, Египте и Ливии без той роли, которую социальные медиа сыграли в народных восстаниях?
Думаю, что на этот вопрос трудно ответить. Я хотел бы немного его переформулировать. Этот вопрос – в том виде, как Вы его сформулировали, – можно обсуждать в философских терминах, а именно в таком ключе: необходимы ли социальные медиа для свержения диктаторов? Мне кажется, что если сформулировать его так, ответ будет, вероятно, «нет». В 2010 г. Малкольм Глэдуэлл написал статью, оказавшую очень большое влияние на общественность, в которой справедливо указал, что революции происходили в течение многих тысячелетий до появления и развития социальных медиа.
Возможно, лучше сформулировать вопрос так: «Какую роль играют социальные медиа? Играют ли они позитивную роль?» И здесь следует рассмотреть способы, позволяющие помочь повстанцам-революционерам, и способы, используя которые они могут им навредить (например, когда социальные медиа используются диктаторами и другими антиреволюционно настроенными людьми). Нужно провести сравнительный анализ затрат и выгод, дав ответ на вопрос: являются ли они чисто положительными или чисто отрицательными для революционеров? Но мне кажется, что суд присяжных все еще не готов к рассмотрению такого вопроса, отчасти в силу того, о чем я уже говорил ранее, а именно – отсутствия твердых доказательств по тем случаям, в которых социальные медиа действительно используются против людей, пытающихся способствовать революции. Необходимо провести больше исследований на эту тему и собрать как можно больше систематизированных доказательств. Тем не менее на данном этапе мы можем с уверенностью утверждать: социальные медиа не предотвращают революции; имеются некоторые весьма «соблазнительные» примеры, свидетельствующие о том, что в ряде случаев они даже могут быть полезны.
Какой Вы видите будущую роль социальных медиа в революциях, конфликтах, гражданских войнах?
Я думаю, что на самом деле стоит посмотреть на противоречие между ролью социальных медиа в революциях и протестной активностью как на гонку вооружений между действующими властями и повстанцами. Действующие власти всегда стараются найти способы взломать аккаунты и заполнить информационную сферу прорежимной активностью, чтобы создать видимость всеобщей поддержки режима. В то же время повстанцы постоянно ищут такие способы транслировать свои послания, которые не позволили бы перехватывать их людям, стремящимся навредить им, прекратить их деятельность.
Основным условием здесь будет то, какую степень безопасности коммуникаций смогут обеспечить себе революционеры, чтобы не попасть под наблюдение властей. Многие критические оценки революций социальных медиа сводятся к тому, что основные инструменты социальных медиа во многом публичны. Twitter, Facebook – публичные социальные сети. К этому контенту очень легко получить доступ. Нужны инструменты, которые позволили бы шифровать коммуникации, чтобы власти не смогли до них добраться.
В то же время есть преимущество в использовании Facebook и Twitter, поскольку все «сидят» в этих сетях, – в отличие от более защищенных систем, доступ к которым затруднен. Поэтому стоит более внимательно рассмотреть вопрос о роли шифрования сообщений в социальных сетях.
Источник: russiancouncil.ru.
Рейтинг публикации:
|
