Клавиши ракетной безопасности

Момент старта одной из противоракет ближнего перехвата 53Т6 А-135 (по классификации НАТО "Газель"), прикрывающих Московский промышленный район. За 5 секунд такая ракета поднимается на высоту 30 км. Иллюстрация: Soviet Military Power/US DoD Недавно, разбирая шкаф с инструментами, я наткнулся на артефакт семидесятых. Это был кулёк с клавишами от пишущей машинки. Буквы на клавишах латинские, с добавлением символов "č" и "š". Такие клавиши снимали с машинок, поставлявшихся из братских социалистических стран. А зачем их нам поставляли и для чего снимали с них клавиши — скажет только тот, кто жил в Советском Союзе. В  поразительной стране, где создали первую систему противоракетной обороны, и где нельзя было достать электрическую пишущую машинку, которая печатает русскими буквами. Причём о втором факте знала каждая машинистка-надомница, но не ведали ни руководители нашего государства, ни элита наиболее вероятного противника. Неосведомленность в этом вопросе едва не привела к срыву церемонии подписания Договора об ограничении систем противоракетной обороны (ПРО). Впрочем, у этого документа к 26 мая 1972-го уже была трудная биография. Её подробностях мне рассказали непосредственные участники тех событий. Стрельба снарядом по снаряду Новый товар для дипломатического торга с американцами появился у нас 4 марта 1961 года. В тот день на Сары-Шаганском полигоне недалеко от озера Балхаш противоракета сбила боеголовку баллистической ракеты "Р-12". Испытания проходили напряжённо. После старта мишени управляющий системой наведения ракет компьютер завис. Тогда это называли авост — аварийный останов программы. ЭВМ запустили снова, она "засекла" цель, рассчитала точку перехвата и выдала команду "пуск". На расправу с ракетой ушло 145 секунд. От сбитой боеголовки остались носовой конус, шпангоут и стальная плита весом 500 кг — имитатор ядерного заряда. Одни смотрели на эти останки и говорили: "Здорово!" Другие отвечали: "Здорово-то здорово. Но ещё один такой пуск, и нас унесут с инфарктами". Дальше последовало банальное осложнение. Удачные испытания обещали огромный бюджет и высокий статус. Генеральный конструктор и творец системы ПРО Григорий Кисунько (1918–1998) был от тематики отстранён, новым оружием занялись люди половчей. Систему ПРО приняли на вооружение, хотя ещё многие годы она зависала в ходе учений и пропускала половину мишеней, направленных в защищаемую зону. Как бы то ни было, Кисунько попал в ракету ракетой, что американцы сумели повторить только в 1982 году. Страх и скупость Стало известно, что вокруг Москвы сооружается оборонительное кольцо ПРО. Министр обороны США Роберт Макнамара (Robert Strange McNamara), играя в шахматы с советским послом Анатолием Добрыниным, закинул удочку: "Мы думали, ваше кольцо — это пропаганда, а оказывается, вы это серьёзно. Придется начать ответную программу. А что если нам с вами не строить ПРО? Давайте сэкономим на военных расходах".

Советская противоракета А-350 по дороге на парад, 1982 год. А-350 была впервые продемонстрирована на параде 7 ноября 1964 года. Её появление, воспринятое сначала как пропаганда, вызвало к жизни идею ограничения гонки вооружений. Фото из архива US DoD

[Мысль о таком отставании] всегда исключали в правительстве США. А я был убеждён, что Советский Союз намного слабее, чем говорили наши помощники и советники. Мне не верилось, что страна, в которой всё так плохо организовано во многих отношениях, может быть хорошо организована в отношении военном.

…Эта сбруя надевалась мне в посольстве в специальной комнате. И к своему удивлению, уже в первый же день я обнаружил, что не могу ни включить, ни выключить это. А что если я сижу в ресторане с Гартхоффом (Реймонд Гартхофф, Raymond Garthoff — визави Гриневского с американской стороны. — М.Ш.), и вдруг она начнёт пищать? Я даже не смогу ничего сделать.

Работа "сугубо доверительного" канала Добрынин (слева) — Киссинджер (справа). Фото: National Security Archive, между 1969 и 1972 годами.

Была у русских одна старая подлодка, такая шумная, что в Нью-Йорке было слышно, когда она выходила из мурманского порта. Так адмиралы заставили меня требовать списания этой лодки вместо того, чтобы выторговать что-то поновее… Военные всегда готовятся к наихудшему варианту, как если бы все сошли с ума. И это было довольно странно потому, что установленные ограничения соответствовали нашей тогдашней вооружённости и не распространялись на новое оружие. Тем не менее, когда мы добились соглашения и установили этот предел, нашлись военные, которые были против.

По этому вопросу я уступить не могу, сам понимаешь. А вот по этим двум ты потихоньку Брежневу скажи, если он на меня нажмет в Москве, я приму.

Я, конечно, телеграмм не писал, говорил самому Брежневу устно. Больше никому. Ну, шли переговоры. Брежнев тут с красноречием по вопросам, которые не проходили, шумел: "Как так! Я не могу уступить! Что вы хотите? Это важно для меня… бу-бу-бу!" В общем, закатывал сцену такую. Ну, потом Киссинджер говорит: "Ладно, убедили, хорошо, я согласен. Я надеюсь, вы мне где-нибудь уступите ещё". Он говорил, не уточняя, но он запоминал. Так что при случае отыгрывал себе капитал. А потом Брежнев приходил на Политбюро и всем красочно рассказывал, как он дожал Киссинджера: "Вот там Добрынин с ним месяц целый сидел, не мог провести два пункта, а я вот добился".

Испытание противоракеты, предположительно 53Т6. Сары-Шаган, 5 ноября 2006 года. Фото: Министерство обороны Российской Федерации

У Брежнева была характерная черта: он любил запугать американцев до смерти. Когда я был в Завидово, он катал меня на американской машине с невероятной скоростью. Я был убеждён: случись что, мы погибнем оба. Там не было ремней безопасности. Да, он ездил на немыслимой скорости и позже, когда приезжал президент Никсон. Брежнев катал его на скоростном катере рядом с тем же домом. И в обоих случаях это было страшно. Мы с Никсоном обычно говорили друг другу: если советский президент пытается нас так напугать ещё до переговоров, то вряд ли это придаст нам гибкости, когда переговоры в самом деле начнутся.

Брежнева нет сорок минут, час, три часа, четыре часа. Киссинджер начинает нервничать. Он же не может бесконечно ждать, у него один день остаётся, а ещё много вопросов нерешённых. Но выясняется, что Брежнев до и после обеда наглотался снотворных таблеток, и его не могут и не хотят его охранники будить. Наконец он выходит от себя, как будто с тяжёлого похмелья, чересчур заспанное лицо и даже немножко посапывает. И вот он говорит: "Генри, Генри, знаешь что: перед тем, как сесть за стол, давай мы прокатимся на катере. У меня тут новый катер есть шикарный". Буквально через минуту или две подкатывает роскошный "Роллс-Ройс", подарок из Англии. Леонид Ильич сдвигает с места водителя, сам садится за руль. Киссинджер садится рядом, я назад. И в этом состоянии, оно как будто в боксе называется "грогги", на дикой скорости запускает машину, так что перескакивает через бордюрный камень, делает поворот на лесную узкую дорогу, ведущую к берегу водохранилища и гонит к причалу. И слава богу, что там недалеко. Останавливается у причала, там уже стоит тот самый катер, новое достижение нашей судостроительной промышленности в сочетании с военно-морской. Брежнев Киссинджера сажает на пассажирское сиденье, сам садится за руль, и опять же на бешеной скорости мы с места рвём в карьер, да ещё в какой карьер! Он делал резкие повороты, причём когда он их делал несколько подряд, он поднимал волну, и эта волна через окно водителя попадала в меня — в общем, я был мокрым с ног до головы. Ну, так минут примерно пятнадцать–двадцать мы колесили по этому водохранилищу на бешеных оборотах. Брежнев был весел, и я так предполагаю, что он специально это придумал, чтобы выйти из состояния, в которое сам себя и загнал этими таблетками.

Долгожданная церемония 26 мая 1972 года. Момент подписания соглашений по ПРО и ОСВ-1. Фото: White House Photo Office/Byron Schumaker

Рей, ошибки в американском тексте. Это ваша вина. Поэтому давай так. Конечно, отменять подписание из-за нашей глупости нельзя. Подписываем как есть, с ошибками. Ночью мы текст перепечатаем, и утром ты пойдешь к Никсону или Киссинджеру, это ваше уже дело там, и переподпишешь у него. А я тогда уже с этим текстом переподписанным приду к Брежневу и буду объяснять ситуацию.