Глобальные трансформации. Часть первая. Оценка мирового протестного феномена
Центр стратегических оценок и прогнозов
Круглый стол «Трансформация форм и способов выражения социального протеста в условиях формирования глобального информационного общества». Часть первая
В конце 2011 года, когда после выборов в Госдуму Россия испытала на себе новые технологии социального протеста, нами был организован опрос экспертов в ряде стран СНГ. В опросе приняли участие эксперты из Армении, Белоруссии, Киргизии, России, Узбекистана и Украины. Основная цель - выяснить мнение экспертов о происходящих событиях, понять есть ли что общее в них, и чем они отличаются в разных странах. Отдельно мы поставили вопрос о том, как быдыт развиваться технологии социального протеста и чего стоит ожидать в среднесрочной перспективе. Материалы круглого стола доcтупны на нашем сайте.
Митинги на Болотной площади и проспекте Академика Сахарова в Москве, приуроченные к итогам выборов в российскую Госдуму и собравшие по разным оценкам до ста тысяч человек, стали и крупнейшими протестными мероприятиями в России со времен «лихих девяностых». Оценка действий властей накануне и в период выступлений показал, что она не вполне осознает происходящее, чувствовалась некоторая нервозность в принимаемых решениях.
Но ситуация в Москве не стала чем-то неожиданным. Подобного развития событий ждали, о нем предупреждали, к нему готовились. Ведь до этого была «оранжевая революция» в Киеве, была «арабская весна», были события в Киргизии, Армении, Белоруссии. Западный мир также не остался в стороне: Париж, Лондон, Рим, Афины и Вашингтон стали местом активного выступления различных протестных групп.
Но реальность оказалась существенно боле иной, нежели это виделось изначально: мобилизующий потенциал оказался гораздо более сильным и притягательным, а мощь толпы гораздо внушительнее, чем это виделось на экранах в репортажах из других далеких точек противостояния власти и толпы.
К сожалению, объединяющим для большинства протестов последних месяцев (и даже лет), стало реальное ухудшение жизни большинства граждан – финансовый кризис, бушевавший последние годы, сделал свое дело, существенно подорвав доверие к власти. При прочих равных можно было бы предположить, что устроители кризиса ставили перед собой именно эту цель – финансовыми проблемами дестабилизировать власть в ряде проблемных регионов, добиться нарастания протестных настроений в обществе и использовать их в качестве катализатора при реализации уже отработанных сценариев «бархатной революции».
Вслед за Москвой вспыхнул Казахстан. И здесь, по мнению большинства аналитиков, социальный протест уже явно был использован и направляем с целью дестабилизации одного из наиболее значимых геополитических процессов последних месяцев – формирование Таможенного Союза.
Существенным отличием нынешней волны протестов от их прообразов пятилетней давности стало масштабное использование высоких технологий. Прежде всего – технологий мобильной связи и интернет, активно использовавшихся для мобилизации протестных групп. Twitter и Facebook стали практически такими же неотъемлемыми атрибутами социального протеста, как до этого лицевой платок, «коктейль Молотова» и портрет Че Гевары.
Интересной была и позиция СМИ – они живо комментировали погромы и манифестации, стремясь всеми доступными способами преувеличить и раздуть масштабы происходящего. Причем живо комментируя погромы за рубежом, СМИ так же рьяно начинали работать и по своим собственным «бунтарям». Казалось бы – зачем самим увеличивать аудиторию, которой доступна информация о протесте? Ведь это одно из непременных условий успешной борьбы, в частности, с проявлением террора – не давать доступа террористам к СМИ.
Предварительный анализ показал, что в технологической основе протестов много общего – и в Каире, и в Минске в среде митингующих распространялись листовки примерно аналогичного содержания: как экипироваться, как бороться с полицией, как захватывать административные здания. Стиль подачи материала настолько был единообразным, что однозначно выдавал и единый источник такого рода материалов. Отличался, по сути, лишь язык этих листовок.
Общим являлось и то, что во всех случаях власть, как правило, начинала бороться лишь с видимым проявлением самого протеста: разгонялись манифестации, арестовывались участник и др. Такого рода действия живо подхватывались СМИ, демонстрируя жестокость и негибкость власти, что лишь умножало число сторонников и сочувствующих «бунтарям».
Так что же происходит? Последние события в ряде стран (включая Россию) это действительно социальный протест, заявленный в условиях информационного общества, или некая новая социальная технология? Чего ждать завтра, когда информационные технологии проникнут еще глубже в еще более широкие слои населения? Насколько общими по технологическим основам и идейному базису протесты в странах ЕС, США, арабском мире и в СНГ? С этими и другими вопросами мы обращаемся к нашим экспертам.
***
1. Ваша оценка происходящим протестам (арабский мир, ЕС, США, СНГ). Есть ли в них общее (по технологиям и формам) или это совершенно разные явления?
Рачья Арзуманян (Армения)
Общность технологий и форм безусловно присутствует и думаю не вызывает сомнений. Вопрос скорее в другом - насколько происходящее в мире является результатом осознанной политики, призванной оформить глобальную среду безопасности, а насколько – объективным процессом, разворачивающимся помимо воли и желаний акторов глобальной арены? Являются ли напряженность и так называемые революции объективным следствием общественного развития или это субъективный процесс? Является «глобальное политическое пробуждение» планеты объективным следствием процессов глобализации, или мы все же имеем дело с присутствием воли, сознательными действиями акторов, инициирующих пробуждение.
Если это субъективный процесс и результат действий акторов, то формирование отклика, будучи сложной задачей, тем не менее, является решаемой. Если мы сталкиваемся с объективными процессом и последствиями развития глобального мира, то формирование отклика становится качественно более сложной задачей и требует усилий другого порядка. Причем сегодня, сейчас невозможно сказать насколько успешным будет подготовленный отклик. И третий, наиболее сложный сценарий, когда мы сталкиваемся с объективными по своей природе процессами, которые пытаются оседлать те или иные акторы или центры силы. В этом случае приходится решать двоякую задачу – формировать отклик как на действия акторов, которые являются субъективными по определению, так и на объективные процессы. На мой взгляд, мы сталкиваемся с третьим сценарием.
Могут ли данные процессы дестабилизации коснуться Армении? Безусловно, да. Более того, ретроспективный взгляд показывает, что события марта 2008 года в Ереване должны быть описаны в терминах последовавших затем «революций» нового типа. То, что события тогда не были оценены как новый этап и новая форма дестабилизации государств, можно объяснить отсутствием тогда сравнительного ряда. В 2008 году мы видим большую демонстрацию в столице, агрессивное поведение демонстрантов, накачиваемых разрушительной энергией, призванной привести к смене власти насильственным путем. Армянская власть в те дни не просто зашаталась, но была близка к падению, будь Левон Тер-Петросян, первый Президент РА, более решителен и согласись направить сотни тысяч возбужденных демонстрантов на взятие президентского дворца. В результате нерешительности лидера оппозиции разрушительный потенциал толпы был направлен на погромы, которые удалось остановить только благодаря применению вооруженной силы и появлению жертв. Поведение, которое позже можно было видеть и в других столицах.
Несколько в других формах (но в рамках той же логики) могут развиваться процессы и на Северном Кавказе, если расширить рассматриваемый и включить к него формы напряженности и вооруженной активности, которую можно наблюдать в Ираке, Афганистане, Ливии и Сирии. Это требует постановки сложной задачи и вопроса – имеем ли мы право объединять в единый континуум противоборства как «цветные революции», так и контрповстанческие операции (COIN), проводимые как Западом, так и Россией на Кавказе. Должны ли мы говорить о некоторой общей парадигме напряженности, в рамках которой повышается температура среды безопасности 21 века, с применением тех или иных форм насилия. Интуитивно я склоняюсь именно к такому выводу, когда граница между «цветными революциями» и COIN становится пористой и легко преодолеваемой. К сожалению, такого род вопросы, требующие целостного системного взгляда на среду безопасности 21 века в целом и на дуге нестабильности в частности, сегодня не ставятся и не обсуждаются.
Юрий Баранчик (Белоруссия)
Прошедшие в декабре 2010 года президентские выборы в Беларуси почти совпали с начавшимися в том же месяце волнениями в арабском мире (события в Тунисе и Алжире), перекинувшимися впоследствии на Египет, Ливию и т.д. Это временное совпадение послужило причиной того, что часть экспертов сделала вывод о том, что эти события - звенья одной цепи, и лишь по счастливой случайности (альтернатива – сплоченности силовиков и крепкой руке Александра Лукашенко) Беларусь смогла избежать смены власти.
Как показывает анализ, различий в произошедшем в Беларуси и в странах Арабского Востока гораздо больше, чем сходств. Главное, конечно, не количество различий и сходств, а их качество. И в этом плане различия носят также более содержательный характер. Сходства носят больше формальный характер. Во-первых, оппозиция выдвинула требования к властям. Во-вторых, действия оппозиции в преддверии выборов поддержал Запад, в том числе – финансово и организационно.
Первый пункт традиционен - во всем мире оппозиция выдвигает требования к властям. Другое дело, в чем состоят эти требования. И тут мы видим существенные различия. В странах арабского Востока происходящие события не вписывались в действующее законодательство, в том числе, Конституцию, носили хорошо сорганизованный Западом "спонтанный" характер и имели форму мятежа. В Беларуси проходили очередные выборы, и требования оппозиции, поддержанные, кстати, значительным количеством избирателей, носили вполне законный характер – организовать честный подсчет голосов. Не более. Когда же это требование избирателей властями было проигнорировано, и даже наблюдатели не могли фиксировать процесс голосования (например, так, как это было на последних президентских выборах на Украине), а там, где они получили доступ к протоколам, то цифры этих протоколов существенно (в разы) расходились с официально заявленными данными, в том числе и по этим участкам, то, естественно, оппозиция призвала к публичным акциям протеста. К которым, как показали события 19-20 декабря, сама была не готова.
На Площадь в Минске, во-первых, вышло гораздо больше людей, чем планировала оппозиция, и это повергло ее в шок, она не смогла справиться с подобным количеством людей и допустила вовлечение отдельных граждан в провокации. Во-вторых, основная масса вышедших на Площадь в Минске людей не была настроена прозападно, т.к. говорила на русском языке. Вышла образованная часть горожан и средний класс Минска, которые настроены вполне пророссийски. Своим выступлением демонстранты выражали свой протест против существующих в Беларуси политических и экономических порядков, а отнюдь не поддерживали прозападных лидеров оппозиции. Что касается второго пункта - поддержки Запада - то тут ничего нового нет. Это факт, Запад традиционно по поводу и без повода ищет любой шанс, любую возможность, чтобы расширить сферу своего политического влияния.
Это то, что касается формальных сходств. Теперь рассмотрим содержательные различия. Сравнение "революций" в странах Арабского Востока и ситуации в Беларуси показывает два принципиальных различия. Во-первых, в Беларуси проходили запланированные очередные выборы президента. Ни в одной из стран Арабского Востока, где начались волнения, выборов главы государства и парламентских выборов не было. Выступления начались "спонтанно", люди вышли на площадь требовать смены власти без всяких на то оснований, что позволяет причислить эти события в разряд переворотов, поддержанных и осуществленных с помощью Запада.
Во-вторых, в Беларуси, как в ходе выборов, так и после них, никто не призывал к незаконному свержению власти. Требования касались исключительно обеспечения прозрачной процедуры подсчета голосов, которая и должна была выявить настоящего победителя. И к этому требованию нельзя предъявить никаких вопросов - оно находится полностью в рамках демократической парадигмы. Совершенно другие требования были выдвинуты арабской улицей - режимы должны уйти без выборов, досрочно и бесповоротно. В одних случаях мы видим, что это требования протестующих властями было удовлетворено (Тунис, Египет), во втором - нет (Ливия, Бахрейн, Йемен). В одном случае, исходя из своих геополитических установок и откровенно демонстрируя двойные стандарты, Запад встал на сторону мятежников (Ливия), во втором - на сторону власти (Бахрейн, Йемен).
Есть и еще один важный момент. Поводом для трагических событий 19-20 декабря в Минске стали президентские выборы, вернее, тот факт, что, по мнению основных политических сил страны, голоса избирателей на этих выборах считались не в соответствии с демократическими нормами. Т.е. речь шла о несоблюдении неких правил и стандартов. В странах Арабского Востока народ протестовал, с одной стороны, против бедственной социально-экономической ситуации, с другой, против закостеневших политических режимов, которые правят этими странами по несколько десятков лет, и за политические реформы. Некоторое совпадение интересов митингующих в Беларуси и в странах Арабского Востока наблюдается как раз по второму пункту - отсутствия политических реформ. Т.е., основной событий в Беларуси послужила стандартная демократическая процедура - выборы, в то время как в странах Арабского Востока накопившиеся социально-экономические и общественно-политические противоречия, в результате чего народные волнения переросли в антиконституционные перевороты, которые закончились в ряде стран сменой власти, изменениями в законодательстве и Конституции, и новыми досрочными выборами президентов и парламентов.
Сергей Гриняев (Россия)
Волна протестов, начавшаяся в странах Северной Африки в 2010 году и прокатившаяся сначала по Ближнему Востоку, а затем по странам Европы, Америки и СНГ явила собой знамение новой эры. Причем новой эры не только в социологии, но и в геополитике. Формально, волна протестов стала лишь отражением тех изменений, которые копились в современном обществе последние десятилетия. То, что электоратом легко управлять и для этого можно эффективно использовать приемы рекламы обиходных товаров, политики хорошо уяснили еще с начала XX века – со времени начала активного использования и продвижения рекламы и рекламных технологий.
В России пик использования политтехнологии достиг в середине 90-х годов прошлого века, когда выборы любого масштаба зависели только от профессионализма команды политтехнологов. О массах никто и не вспоминал – на практике хорошо работали универсальные положения управления ими, разработанные еще А.Грамши. Но времена меняются. Всестороннее проникновение информационных технологий, а также притупление сознания от массового внедрения рекламы любых видов и направлений сделали свое дело – толпа в ее прежнем понимании стала разваливаться на более компактные, но при этом более устойчивые образования, в которых особое место стал занимать Человек.
Сегодня простой обыватель стал лучше разбираться в навязчивой рекламе, он стал более избирательно подходить к восприятию качества собственной жизни, что заставил его проявить более четкую жизненную позицию. А от этого уже недалеко и до участия в политических мероприятиях. В росте самосознания отдельных индивидов толпы, на мой взгляд, основное отличие народных выступлений сегодня и несколько лет назад – сегодня массы становятся более осознанными, что предъявляет к политикам более высокие требования, заставляет их не только полагаться на технологии управления толпой, но еще и что-то все же исполнять из собственных обещаний.
Эсен Усубалиев (Кыргызстан)
Я, пожалуй, обобщу два вопроса, так как они перекликаются между собой. На тему арабских революций, а также событий в других странах, в той или иной степени связанных с массовым выражением протеста «улицы» уже написано достаточно много и рассмотрены все возможные версии. Однако, на мой взгляд, во всех этих событиях общее только одно – применение современных технологий для мобилизации, управления и направления масс для решения конкретной задачи – изменение политического строя в той или иной стране, говорим ли мы о Тунисе, Египте либо о Ливии и Сирии. У этих «технологий» есть и побочный региональный эффект в виде ситуации в Йемене (по этой стране оценки Западных СМИ были весьма сдержаны) и Бахрейна, где мировые СМИ «стараются» не замечать протесты и жертвы мирного населения.
Как гражданин страны, которая пережила две «революции» в 2005 и 2010 гг., отмечу, что события в Кыргызстане прошли по «обкатанному сценарию» очень схожему с революциями в арабском мире – дестабилизация в регионах и ослабление центральной власти, отвлечение военных и иных ресурсов, затем стремительный поход в столицу, где в результате непродолжительных митингов (от 2 до 10 дней) происходила смена власти. Все это наводит на мысль о том, что события в Грузии, Украине и затем в Кыргызстане – полигон для апробации новых технологий революции, которые уже нашли применение в арабском мире в 2011 году.
Важным отличием «киргизских революций» от схожих событий, скажем в Египте – это отсутствие традиции мирных собраний, мирного выражения протеста. Не стоит забывать, что длительное время на улицах Египта население не предпринимала насильственных акций. У кочевых культур, в частности кыргызов (думаю это историческая особенность) мобилизация населения возможна либо для войны, либо для бегства (смены кочевья). Этим и объясняется то, что в период двух революций в Кыргызстане не было длительных митингов и собраний. Как только мобилизация населения достигает «критической массы», население быстро радикализируется (либо поддается быстрой радикализации) и требует решительных действий.
К примеру, ситуация в Казахстане, где также была предпринята попытка локальной дестабилизации в Жанаозене, отмечались схожие моменты – после того как в абсолютно мирный и не политический протест нефтяников (длившийся более 7 месяцев) были внедрены радикально настроенные молодые люди, сразу была предпринята попытка резко изменить ситуацию в городе и перспективе Мангыстауской области. Но здесь, на мой взгляд, безуспешность этой попытки предопределили два фактора – малочисленность и разрозненность групп восставших, а также решительность и жестокость власти, которая пошла на вооруженное подавление протеста. Безусловно, технологии мобилизации масс и организации политического протеста – это новый и весьма эффективный инструмент геополитических игроков, который в дальнейшем будет только совершенствоваться.
Ойбек Махмудов (Узбекистан)
На мой взгляд, в происходящих протестах во всех странах есть общее по имплементации политических и информационных технологий. Технологии эти включают, прежде всего, внешнее воздействие на население посредством масс медиа, информационных технологий. Активно использовались созданные специально для этой цели пропагандистские блоги, которые эффективно призывали молодежь к участию в деструктивных акциях. Это было характерно как для североафриканских и ближневосточных стран, так и для стран СНГ. Однако протесты, прошедшие в США, вызваны больше внутриполитическими и экономическими проблемами.
В прошедших протестах в странах Северной Африки, стран Ближнего Востока и СНГ были применены схожие методы социального инжиниринга, проектируемые западными мозговыми центрами, по внедрению так называемых “демократических” стандартов, которые оказываются неприемлемы странами со своими устоями и ценностями. Полагаю, что протесты в СНГ направлены на блокирование геополитических конфигураций и разлома региональных блоковых объединений и организаций, которые противоречат политике мировых акторов, так как это затрагивает их “национальные интересы”. Как правило, деструктивные мятежи происходят в богатых сырьевых и энергодобывающих странах, где провоцирование внутренних конфликтов приводит к политической и экономической нестабильности. Это в свою очередь дает повод внешним акторам укрепить свое влияние через внедрение частных военных компаний, а затем - транснациональных корпораций.
Организованные протесты имеют далеко идущие последствия. Американцам на руку ограничивать влияния КНР и РФ в ряде энергетических регионов. Так как у обеих стран сосредоточен в этих регионах серьезный интерес. В частности, КНР планирует инвестировать в инфраструктуру к югу от Сахары в Африке более 70 миллиардов долларов. Больше половины инвестиций Китая должны пойти на развитие инфраструктуры. На сегодняшний день объем торговли между Африкой и КНР достиг более 114 миллиардов долларов, а инвестиции КНР в Африку к 2015 году достигнут 570 млрд. долларов. Результатами протеста целенаправленно были увеличены политические и экономические риски для присутствия китайских и российских компаний, что уже привело, в частности, к потере ряда нефтяных контрактов для РФ в Ливии и ряде других арабских стран. Также в Ливии сократили работу 75 китайских компаний, а общие потери в Ливии составили более 20 млрд. долларов. В целом, можно сказать, что данные протесты привели к геоэкономическим потерям в данном регионе для КНР и РФ. Следует учитывать, что протесты в Сирии приведут к геостратегическим потерям и негативным последствиям, прежде всего для РФ.
Сергей Александров (Украина)
Во всех без исключения упомянутых выше странах и их союзах накоплен тот или иной протестный потенциал. Но в каждом конкретном случае у него есть свои уникальные причины, особенности, вероятности и формы проявления. При этом следует понимать, что каждая страна характеризуется той или иной степенью уязвимости от внутренних и внешних факторов, вызывающих массовые протесты. Если, например, в случае с Ливией в событиях была очевидна заинтересованность внешних сил, то в Украине в протестных проявлениях заинтересована в первую очередь внутренняя оппозиция, которая не привыкла брезговать ничем во имя реализации своих бизнес-политических амбиций.
Общность заключается в том, что «цветные революции» в данном случае используются лишь как инструмент в руках тех или иных сил, позволяющий им достигать своих целей в изменившихся условиях, когда открытые формы насилия, прежде всего применение вооруженной силы, несут в себе ряд рисков и угроз для их инициаторов.
Владислав Гулевич (Украина)
Эти протесты объединяет одно – их рукотворность при множестве поводов, предоставленных властями для таких возмущений. Некоторая доля стихийности присутствовала в бунтах в европейских странах, хотя и там протестный потенциал населения пытались обыграть местные политические группировки, особенно маргинальные (как анархисты в Греции). Акция «Оккупируй Уолл-Стрит» тоже не стихийна, и даже появлялась информация о том, что это не более чем умелая комбинация по «выпуску пара» недовольных слоёв, помноженная на внутрирыночную борьбу
финансовых кланов.
При этом власти не в состоянии тонко и мягко нейтрализовать подобные настроения. Дело практически всюду доходит до арестов и задержаний (в т.ч. в США), потому что власть начинает действовать, когда уже всё созрело для протеста, а не до того. На Украине на площадь вышли чернобыльцы, были столкновения с милицией. Власть довела ситуацию до крайнего накала, ибо не в состоянии нести финансовое бремя социальных затрат. Экономическая ситуация на Украине будет только ухудшаться, т.к. нет абсолютно никаких предпосылок для её улучшения. Самые выгодные для себя проекты (напр., Таможенный союз) Киев игнорирует в пользу прозападной ориентации украинских олигархов. От этого выиграют лишь несколько семей, но никак не население.
Поэтому глухое озлобление против властей будет только нарастать. Тем более что среди правящей элиты идёт внутренний передел сфер экономического влияния, в ходе которого обязательно появятся недовольные, но ещё достаточно богатые оппоненты действующей власти. Оппозиция утверждает, что знает выход из ситуации, но это блеф, потому что украинская оппозиция – содержанка Запада, а Украина, как стабильный экономически и политически сосед России, не в его интересах.
Продолжение следует...
ЦСОП
Рейтинг публикации:
|
