|
Вторая половина 2011 года ознаменовалась тремя событиями, имеющими немаловажное значение для экономической, а в перспективе и политической организации восточной части европейского континента. Во-первых, подписанием соглашения о зоне свободной торговли в СНГ, пусть и в неполном составе. Во-вторых, окончательным согласованием условий вступления России в ВТО. И в-третьих, выдвижением проекта создания Евразийского союза, первые шаги по воплощению которого не заставили себя долго ждать.
На фоне обострения кризисных явлений в США и Евросоюзе эти первичные успехи интеграции в евразийском пространстве выглядят впечатляюще, но всё же оставляют открытыми вопросы того, способна ли интеграция как таковая преодолеть центробежные тенденции постсоветского этапа истории стран СНГ, и насколько обсуждаемые нынче формы интеграции соответствуют масштабам поставленных перед ними задач. Попробуем дать оценку уже достигнутым результатам интеграционных усилий России и её партнёров, а также обозначить условия, при которых эти усилия могут возыметь должный эффект на пространстве СНГ и в рамках европейской системы международных отношений в целом.
За прошедшие два года России удалось в рамках Таможенного союза сформировать основательную нормативную базу для полноценной экономической интеграции, на данной стадии происходит формирование необходимой институциональной базы, что позволит преобразовать пока ещё довольно аморфную комбинацию двух комплексов двусторонних отношений в целостное интеграционное объединение с наднациональным компонентом. Очевидно, предполагается, что благодаря этому трёхсторонний союз будет наделён достаточной мерой устойчивости, необратимости и консолидации, чтобы избежать участи превращения в банальную переговорную площадку или предмет взаимного торга, постигшую большинство его предшественников. Поэтому ключевая ценность идеи Евразийского союза заключается в том, что она формулирует сравнительно чёткий проект, способный стать тем общим благом, для поддержания которого его участники будут готовы идти на взаимные уступки.
Однако, помимо стимулирования консолидации в его собственных рамках, Евразийский союз призван выполнять ещё две важные функции – выступать своеобразным центростремительным ядром или центром притяжения для других стран на пространстве СНГ, тем самым оказывая на него структурирующее влияние, и являться альтернативным полюсом европейской континентальной системы, способствуя сбалансированию её структурной конфигурации. Это означает, что Евразийский союз важен не только как инструмент обеспечения внутренней консолидации, но и как генератор структурных эффектов для внешнего его окружения.
До некоторой степени эти функции взаимосвязаны – чем большего уровня внутренней сплочённости удастся добиться данному объединению, тем более весомой будет его способность генерировать внешние импульсы. Но для того, чтобы эти импульсы принесли желаемые плоды, они должны опираться на более широкую идеологическую и политическую платформу и, что наиболее важно, стимулировать распространение и укрепление кооперативных форм взаимодействия как в своём непосредственном соседстве, так и на европейском континенте в целом. Иными словами, Евразийский союз не может представлять собой замкнутое, «интровертное», ориентированное вовнутрь объединение, для которого поддержание внутренней консолидации является самоцелью, потому что в этом случае он будет способствовать лишь фиксации и усугублению существующих геополитических разломов. В то время, как первостепенная задача России и её партнёров заключается в преодолении пагубной ситуации, когда структурные параметры организации пространства СНГ задаются глубоко укоренившимися противоречиями и конфликтами, которые всё чаще проецируются на структуру европейской системы, осложняя становление кооперативных механизмов континентального уровня (одним из наиболее ярких примеров чего является саммит ОБСЕ в Астане в декабре 2010 года).
На данном этапе однозначных признаков того, что Евразийский союз будет приспособлен к выполнению этой задачи, немного. Характер процессов, которые до недавних пор происходили в рамках Таможенного союза, указывает, скорее, на стремление участников закрепить в более когерентной конструкции результаты, достигнутые на двустороннем уровне, нежели на твёрдую нацеленность произвести качественные политические изменения в более широком масштабе. И хотя в Декларации о евразийской экономической интеграции среди направлений дальнейшего взаимодействия упоминается развитие сотрудничества в сфере внешней политики по вопросам, представляющим взаимный интерес, ни цели, ни механизмы подобного сотрудничества там не указаны. До некоторой степени это объясняется тем, что Евразийский союз проектируется как интеграционное, а не политическое объединение, но опыт предыдущих интеграционных инициатив на пространстве СНГ говорит о том, что без полноценной политической составляющей, без целенаправленной конвергенции политических, причём в первую очередь внешнеполитических, интересов, задач и ориентиров его участников, прогресс в экономической плоскости всегда остаётся незавершенным и ограниченным.
В этой связи вызывает сомнение целесообразность заявленного использования модели интеграции в Европейском союзе как образца для построения интеграционного объединения на пространстве СНГ. С одной стороны, задействование наднациональных механизмов по аналогии с Евросоюзом позволяет России, как в своё время Германии, обеспечить ситуацию, при которой усиление её экономических позиций не будет восприниматься ближайшими соседями как угроза и создаст возможности для сравнительно беспроблемного расширения её экономического присутствия. Но с другой стороны, надо отдать должное, что становление евроинтеграционных процессов происходило в условиях, когда эпицентр политических противоречий находился на более высоком общесистемном уровне, а интеграция выглядела логическим продолжением консолидации западного блока. Это явно не соответствует нынешнему положению вещей в восточной части Европы – здесь интеграция не просто нуждается в политической оболочке, а непосредственно выполняет политические функции, что требует формирования наряду с экономическим фундаментом соответствующей политической платформы.
Очевидно, что расчёт делается на то, что успех экономической интеграции в сочетании с сохранением существенной, а в некоторых случаях критической, зависимости других стран СНГ от доступа на рынок стран Евразийского союза сам по себе сможет стимулировать эти страны к сближению с данным объединением. Однако, нужно учитывать, что за прошедшие два десятилетия произошла значительная диверсификация экономических связей сопредельных государств, что серьёзно усложняет поставленную задачу.
Наиболее иллюстративным в этом плане является пример Украины, которая до сих пор воздерживается от неоднократно предлагаемого участия в данном проекте, и экономическая логика выступает отнюдь не единственным мотивом подобной позиции.
Для Украины формирование Таможенного союза действительно несло в себе риск ограничения доступа на рынок стран-участниц, но его пока что удалось частично нейтрализовать благодаря созданию зоны свободной торговли СНГ. Если добавить к этому фактор вступления России в ВТО, то вырисовывается тенденция к постепенному переведению торгово-экономического аспекта украинско-российских отношений на нормативную основу и снижению его зависимости от двустороннего политического контекста, что нельзя не приветствовать. Но параллельно с этим происходит сужение возможностей для налаживания реального политического партнёрства между двумя государствами. Поскольку Украина даже после прихода к власти новой команды так и не смогла выдвинуть жизнеспособной альтернативной основы такого политического партнёрства, Россия настаивает на том, что только полноценное присоединение Украины к Таможенному / Евразийскому союзу может гарантировать бесконфликтное развитие двусторонних отношений, что выглядит как политическое давление при дефиците практических стимулов.
И хотя мотивация российского руководства в целом понятна, эффективность тактики превращения вопроса участия в Таможенном союзе в обязательное условие прогресса на остальных направлениях сотрудничества выглядит неоднозначно, главным образом потому, что не учитывает сложившихся на Украине и вокруг Украины политических реалий. Постановка вопроса в подобной плоскости чревата дальнейшими осложнениями двустороннего диалога, предотвратить которые можно лишь путём акцентирования политических преимуществ, которые может получить Украина от укрепления солидарности с Россией в двустороннем и многостороннем форматах, при одновременной выработке приемлемых частичных форм привлечения Украины к работе в рамках Таможенного / Евразийского союза.
И в этом случае опять-таки решающую роль будет играть фактор замкнутости и статичности предлагаемого объединения – чем более замкнутым и закрытым будет Евразийский союз, тем с большей вероятностью он будет восприниматься как инструмент закрепления геополитического дуализма европейского континента, чего Украине и другим странам Восточной Европы жизненно необходимо избежать. Понятно, что при стремлении придать Евразийскому союзу качества альтернативного полюса европейской системы избежать некоторого усиления данного дуализма вряд ли получится, но если этот процесс будет способствовать реальному сбалансированию структуры взаимосвязей на континенте на кооперативной основе, то его эффект и восприятие, несомненно, будут гораздо более положительными.
В практическом плане этот процесс предполагает формирование альтернативного «нормативного поля», позволяющего вести речь в диалоге с Евросоюзом о гармонизации нормативных систем, а не об их односторонней проекции, как это происходит до сих пор. Поскольку именно совместимость нормативных систем рассматривается Западом как необходимое условие политического сближения, России крайне важно устранить хроническое давление этого фактора, используемого Западом в целом и Евросоюзом в частности как предлог для ухода от обсуждения даже гипотетической возможности перехода к качественно иным кооперативным формам взаимодействия с Россией и другими странами СНГ. Поэтому гармонизация регуляторных норм в рамках Евразийского союза должна рассматриваться как движение к взаимной конвергенции, а не очередной шаг к нормативной конкуренции, при которой влияние России в Восточной Европе будет под серьёзной угрозой.
В итоге, можно сделать вывод, что проект Евразийского союза представляет серьёзный шаг вперёд в интеграционной политике России на пространстве СНГ, однако его способность сформировать новую систему координат для СНГ и Европы в целом и стать движущей силой для кристаллизации новой, более сбалансированной и стабильной структуры европейской системы пока не очевидна. Она будет зависеть, во-первых, от успеха его базовой экономической составляющей, во-вторых, от меры политической консолидации его участников, в-третьих, от интенсивности его кооперативного импульса, способного возобладать над конфликтной структурой пространства СНГ, и, в-четвёртых, от его восприятия в качестве инструмента консолидации политической организации европейского континента в противовес «разделительным» конфронтационным тенденциям.
Александра Шаповалова, кандидат политических наук, г. Киев.
Источник: geopolitica.ru.
Рейтинг публикации:
|
