8 декабря в Брюсселе начал работу саммит Евросоюза, знаменующий, по словам президента Франции Николя Саркози, «форсированный марш» в преодолении кризиса еврозоны. Организаторы форума не исключают, что «форсированное решение», которого ждут от рукодителей европейских стран, не уложится в намеченные два дня, и саммит растянется до воскресенья. Речь идет ни много ни мало о реформе Евросоюза, об изменении процедуры принятия решений в ЕС.
Выдвинутые совместно Францией и Германией предложения будут представлены на суд Европарламента в марте 2012 года. Пакет с поправками в законодательстве Евросоюза должен быть ратифицирован, а национальные законодательства стран ЕС (или только еврозоны) должны быть скорректированы с учетом вышеназванных поправок.
Под непрерывные разговоры об угрозе дефолта европейских экономик скорость, с какой странам Евросоюза было ультимативно предложено внести кардинальные изменения не только в пакет основополагающих юридических документов ЕС, но и в национальное законодательство, вызвала довольно вялую реакцию сопротивления. Слабости реакции способствовало и достигшее запредельного уровня количество разного рода саммитов с «антикризисной» повесткой дня на фоне неустанного усугубления этого самого кризиса. Как не без сарказма отмечала в интервью французскому еженедельнику Nouvel Observateur конкурентка Саркози по прошлой президентской гонке Сеголен Руаяль, «она подсчитала, что с 2007 года Николя Саркози произнес 75 речей о кризисе – 75 речей, чтобы ничего не делать!».
Так о чем Франция и Германия все-таки договорились? В последнее время европейская пресса много писала о «разногласиях» между Францией и Германией, но разногласия эти, скорее, мнимые. И канцлер Германии, и французский президент предрасположены к созданию «бюджетного союза», чтобы избежать «новой Греции». Оба утверждают, что это требует реформы существующих договоров Евросоюза. Позиции Парижа и Берлина сходны и в том, что реформу можно предложить всем 27 членам ЕС, но в случае блокады такой идеи Британией и Швецией можно все переиграть и осуществлять реформу только 17-ю членами еврозоны, оставляя двери преобразований открытыми для остальных. По обе стороны Рейна требуют «более быстрых, более автоматичных и более суровых санкций», как выразил эту идею Саркози в своей речи в Тулоне на прошлой неделе.
Расхождения касаются институтов, которые должны следить за бюджетной дисциплиной: французский президент отстаивает идею «межправительственной» Европы, где последнее слово остается за главами государств и правительств, тогда как канцлера Германии представляют сторонницей «коммунитаристских методов», в которых центральная роль отведена Еврокомиссии. Кроме того, Франция до сих пор отказывалась дать Европейскому суду право накладывать санкции на национальные государства, нарушающие свои обязательства по отношению к ЕС, в то время как Меркель выступала за такие санкции.
Наиболее существенные разногласия касаются решений краткосрочного порядка. Так, Ангела Меркель настаивала на отказе от всякой финансовой солидарности и иной финансовой помощи странам на грани дефолта, кроме как через Европейский фонд финансовой стабильности (FESF) и его преемника Европейский механизм стабильности (MES), требуя оставить Европейский центральный банк в покое как «независимый». Газеты наперебой цитировали недавние утверждения Меркель, что она против еврооблигаций, которые возвращают к идее «общей ответственности за долги», а «те, кто не понял, что еврооблигации - это не решение проблемы выхода из кризиса, просто не понимают природы этого кризиса» (1). Однако и тут дверь оставалась открытой: как только общий контроль за национальными бюджетами будет учрежден, можно будет вернуться к проблеме обобществления долгов.
Рядовых французов одно упоминание о корректировке Евросоюзом их бюджетов и о наказании за расходы Европейским судом выводило из себя. Однако всё расставили по местам совместные заявления Ангелы Меркель и Николя Саркози накануне нынешнего саммита. Было торжественно объявлено о единой позиции Франции и Германии по выходу из кризиса и внесению изменений в Лиссабонский договор. Основные предложения предусматривают «золотое правило»: автоматические санкции национальным правительствам, если их бюджеты составлены с дефицитом, превышающим 3% ВВП. Чтобы избежать лишних дискуссий о суверените, процедура предусмотрена следующая: поправки должны быть внесены в национальные законодательства в соответствии с теми изменениями, которые будут параллельно произведены в европейских договорах, и «наказывать» нарушителей бюджетного дефицита будут местные суды. Суду европейскому будет лишь предоставлено право верификации соблюдения норм «золотого правила».
На пресс-конференции в Елисейском дворце много говорилось об исторической необходимости для Франции и Германии быть вместе на лидирующих позициях в Евросоюзе и крайне мало - о тех конкретных мерах по спасению зоны евро. Беспредметный характер этим разговорам придало и повисшее в воздухе категорическое требование Николя Саркози не обсуждать и не комментировать сейчас деятельность Европейского центрального банка.
Запрет обсуждения ЕЦБ выглядел более чем странным не только потому, что многие финансовые аналитики указывали именно на некомпетентность ЕЦБ и его структурное сходство с Федеральной резервной системой США как одну из основных причин кризиса еврозоны. Большее удивление вызывала сама ссылка лидеров двух государств в связи с исключением ЕЦБ из дискуссионной повестки даже не на Марио Драги, нового руководителя Европейского центрального банка, а на Марио Монти, «технического» премьера в итальянском правительстве.
Для тех, кто знаком с деятельностью этого бывшего аналитика Голдман Сакс (кстати, Голдман Сакс - давний работодатель и Марио Драги, и нового премьера Греции Лукаса Пападемоса), упоминание Марио Монти как незыблемого авторитета в контексте новых реформ финансовых институтов Евросоюза представляется особенно тревожным. «Технического» премьер-министра Италии правильнее было бы назвать премьером идеологическим, идеологом освобождения наднационального капитала от социальных обязательств. Еще в 2004 году этот радетель единого мирового правительства возглавил Стратегический центр Евросоюза, который его учредители незатейливо назвали «Брегель» (Bruegel). С самого начала своего существования в фокусе внимания «Брегеля» под руководством Марио Монти находились вопросы освобождения наднационального бизнеса от социальной нагрузки. В числе источников финансирования Центра оказались крупнейшие ТНК - Гугл, Майкрософт и др. Здесь же были разработаны постулаты, определившие антирабочее законодательство Евросоюза.
Мне уже приходилось писать, что Лиссабонский договор подорвал сами основы западной идеи правового государства. На свалку начали отправлять и социальные завоевания, закрепленные в законодательстве ведущих государств Европы в середине ХХ века. Право на труд, как оно было зафиксировано во Всеобщей декларации прав 1948 года, в Хартии Лиссабонского договора даже не упоминается. Соответственно, аннулировано и право человека на «справедливое и удовлетворительное вознаграждение, обеспечивающее достойное человека существование для него самого и его семьи». Зато впервые в истории Хартия признает «свободу предпринимательства» и закрепляет, можно сказать, режим «глобального капитализма» с его пятью фундаментальными «свободами» (свобода учреждения предприятия, свобода передвижения товаров, услуг, капиталов и людей), детально изложенными в Лиссабонском договоре.
В договоре закреплён «принцип страны происхождения» – губительный для национальных экономик и аморальный по сути; это тоже разработка группы экспертов «Брегеля» под водительством Марио Монти. Данный принцип позволяет иностранным предприятиям осуществлять работу в странах Евросоюза на условиях оплаты работников с учетом компенсации за труд, принятой в стране, откуда они приехали. Выходцы из Польши, Украины, Турции, оказавшись в Германии, например, работают за зарплаты, в несколько раз меньшие, чем получали бы за аналогичный труд немцы. «Второсортные» в Европе работники теперь уже «на законных основаниях» были лишены и тех обязательных социальных гарантий, без которых предприниматель пока еще не может взять на работу «коренного» рабочего. Сам принцип социального государства (в соответствии с которым экономическая жизнь общества определяется не только эффективностью производств, но и социальными критериями) был начисто отброшен в Лиссабонском договоре.
Лиссабонский договор и формирование громоздкого бюрократического аппарата Евросоюза означали создание наднационального диспетчера, игнорирующего пульты управления суверенных национальных государств, смещающего функции их руководителей к «техническим». В Италии никем не избранный «технический» премьер Марио Монти на днях, не моргнув глазом, сократил бюджетные расходы за счет наиболее уязвимой части населения и увеличил пенсионный возраст в угоду общей европейской стратегии. И это только начало.
Когда-то предполагалось, что Евросоюз будет правомочен действовать лишь в тех сферах, где он получил на то специальное разрешение (принцип единичной ограниченной лицензии). Однако Лиссабонский договор в принципе позволяет Брюсселю действовать без согласия национальных парламентов. Договор, таким образом, выбивает управленческие функции из рук национальных государств, дает Евросоюзу полномочия не только, к примеру, учреждать налоги, но и пересматривать сам Лиссабонский договор, что сейчас и делается.. Стратегические задачи ЕС еще со времен создания «Брегеля» взяли на себя именно Франция и Германия в рамках созданной в 2003 году межправительственной комиссии на высоком министерском уровне с привлечением воротил большого наднационального бизнеса и его идеологов. В настоящее время тот же «Брегель» активно продвигает идею единого налогового союза. Достаточно посмотреть отчеты других крупных транснациональных стратегических центров, хорошо финансируемых и занимающихся перехватом будущего вроде The Pontifical Academy of Social Sciences при Ватикане или итало-американо-брюссельских центров, носящих имя основателя НАТО и Евросоюза Роберта Шумана. В этих документах общая отправная точка готовящихся форсированных перемен – консенсус транснациональных институтов по поводу необходимости мирового правительства, свертывание социальной защиты, неограниченный доступ к спекулятивной скупке собственности в «целях привлечения инвесторов».
О каком превышении 3-процентного бюджетного дефицита можно вообще серьёзно говорить, если в той же Японии (не говоря об Америке) бюджетный дефицит достигает 223 процента от ВВП, а тем не менее это – суверенное государство, и иена, несмотря на все цунами, свободно конвертируется без обращения к помощи МВФ. Так ли неправы финансовые аналитики, которые утверждают, что для национальной экономики не столько важна величина государственного долга, сколько то, чтобы государство само выпускало и контролировало собственную валюту и чтобы большая часть долговых обязательств циркулировала только внутри страны – без допуска на рынок государственных облигаций иностранных инвесторов? Однако Евросоюз все-таки избрал в качестве модели иной, скверно зарекомендовавший себя принцип (правда, журналистам запретили об этом писать).
Неудивительно, что сейчас Берлин и Париж столь деятельно взялись за реформу Лиссабонского договора, замалчивая спекулятивно-финансовый аспект кризиса, связанный с вопросами учреждения и регулирования Европейского центрального банка. Преодолевать европейский кризис, судя по итогам совмещённой с «форсированным маршем» ЕС деловой поездки Тимоти Гартнера по европейским столицам, транснациональный капитал намерен по опробованной американской схеме – через «огосударствление» токсичных активов и поддержку частного банковского сектора за счет ограбленного населения.
(1) http://bruxelles.blogs.liberation.fr/coulisses/2011/12/d%C3%A9saccord-franco-allemand-au-sommet.html.
