простил Яковлеву сотрудничество со спецслужбами США
"Институт динамического консерватизма" (ИДК) опубликовал стенограмму заключительной части прошедшей в ИДК серии семинаров известного государственного деятеля, доктора исторических наук Валентина Михайловича Фалина. Полный текст это публикации приводится ниже:
Воссоздать объективную картину исторических свершений - задача архитрудная. Почему развитие происходило так, а не иначе, что являлось путеводной идеей, программировало роковые решения? История чаще всего пишется под заказ кривым пером и корявым почерком. Один из выдающихся французских моралистов, Вовенарг, высоко ценимый Вольтером, подчеркивал: "На свете всего долговечнее истина". И тут же примечал: "Истина менее изношена, чем слова, потому что не так доступна". Трудно с ним не согласиться, ибо на каждому шагу убеждаешься, сколь редко точка зрения совпадает с точкой опоры.
Слава Богу, далеко не все свидетели былого гнут выю перед "авторитетами" и не выслуживаются, держа нос по ветру. Возьмите в руки книгу Григория Чухрая, прекрасного режиссера и в прямом и переносном смысле летописца целой эпохи. 22 июня 1941 г. при попытке задержать немецких диверсантов он получил первое ранение. А в апреле 1945 г. Григория Наумовича, изрешеченного осколками, скверные эскулапы приговорили "за безнадежностью" к смерти. Характер и железная воля помогли ему вырваться из омута. В книге "Моя война" Чухрай обобщил свой не только ратный опыт: "Союзники не друзья; они вместе, но цели у них разные. И если этого не понять, то и смысл войны остается непонятым. Вторая мировая война только на первый взгляд была войной антигитлеровской коалиции против гитлеровского фашизма. По существу, она была задумана и осуществлена как война капиталистического Запада против Советского Союза. Факты в политике приобретают истинный смысл только в свете целей, в свете намерений, в свете доктрины, по которой ведется война".
Вникая в предысторию и официальную историю второй мировой, не стоит прихорашивать ее преемницу - "холодную войну". По случаю полувековой годовщины высадки союзников в Нормандии президент США Б.Клинтон заявил: вторая мировая война завершилась с крахом "советского тоталитаризма". Стало быть, "холодная война" была не чем иным, как заключительной главой катастрофы, обошедшейся человечеству в 100 миллионов жизней. Если все и всех считать, не лицемерить, искусно пристраивая ложь о прошлом к неправедным замыслам на будущее.
С подачи Лондона, Вашингтона и иже с ними за отправную точку всех напастей берется нападение Германии на Польшу, зеленый свет которому якобы зажег "пакт Молотова-Риббентропа" - договор о ненападении, заключенный 23 августа 1939 г. Наши умники переняли эту русофобскую каверзу, попирающую элементарные факты и перечеркивающую прежние признания тех же самых англичан и американцев. Так, Ф.Ноэль-Бэйкер, глава британской делегации на финальной сессии Лиги наций (1946 г.) констатировал: "Мы знаем, что мировая война началась в Маньчжурии 15 лет назад", иначе говоря, в 1931 г. То же самое зафиксировал Г.Стимсон, госсекретарь в администрации Г.Гувера и военный министр при Фр.Рузвельте.
Почему же мы столь падки на всякие фальсификации? Это что - издержки "презрения преданий собственной страны", возвышения политологии над научной историографией, прочтения былого сквозь призму повеления властей предержащих? Когда "эксперты", процитирую Г.Киссинджера, корпят над тем, как половчее "синтезировать и воспроизвести назидания начальства", дабы скопом опорочить далекое и близкое, - общественность обречена жить в чумной атмосфере самоедства и низкопоклонства.
Почему к этому следует возвращаться? Происходящее ныне на Кавказе, в бывших советских республиках есть производное от планов расчленения России, что вынашивались на Западе в контексте первой мировой войны и масонской (февральской) революции 1917 г. Берем инструкцию делегации США на Версальской конференции 1919 г. Вот какой Россия должна была выйти из ее "демократического переустройства": отпадали Финляндия, Прибалтика, Белоруссия, Польша, Украина, Кавказ, Среднеазиатские республики, Сибирь, Дальний Восток. Что оставалось? Москва и "Среднерусские возвышенности". Лишь неисправимо наивные поверят, что колесованием 1991-1992 гг. вызовы России исполнились по максимуму. Вслушаемся в разглагольствования М.Олбрайт или К.Райс, вчитаемся в междустрочье манускрипта "Проклятие Сибири". Везде лейтмотив: царская Россия не умела управлять Сибирью, СССР тем паче, не преуспела в данном занятии и нынешняя Российская Федерация. Вывод: сей регион должен стать достоянием всего человечества как "ничейная земля". Таков прицел! И, похоже, он не сойдет с повестки дня, пока не иссякнут природные дары Зауралья и не утолятся аппетиты зарящихся на чужое добро политиков.
Тезисно напомню, что в послевоенные планы Сталина не входило выстраивание по периферии СССР кольца государств-сателлитов. Он отдавал предпочтение "мирно-соседским отношениям" к взаимной выгоде. До середины 1947 г. правительства в Румынии возглавляли выходцы из "Фронта земледельцев". Партия "мелких сельских хозяев" находилась у власти в Венгрии. Президентом Чехословакии являлся Э.Бенеш, далекий от прокоммунистических идей. В Польше у руля коалиционное правительство. Неоднократные попытки Москвы сохранить пусть минимум взаимопонимания по Германии "демократы" с порога отвергали. В конце 1946 г. администрация Трумэна взяла за ориентир - какую бы политику ни проводило советское руководство, само существование СССР не совместимо с безопасностью Соединенных Штатов.
В 1947 г. Вашингтон приступил к сколачиванию военных блоков, в которые вознамерились включить сепаратное Западногерманское государство, перевооруженное к очередному "дранг нах Остен".
Как надлежало действовать Советскому Союзу? Ждать чуда, достоверно зная об уготованной ему участи? Нанесение превентивного удара по вчерашнему союзнику назначалось на 1949, затем на 1952 и 1957 годы. Поразившая Вашингтон мания величия едва не обернулась апокалипсисом: под планы уничтожения главного супостата (их насчитывались десятки) "защитникам прав человека" не доставало в 1945-1949 гг. боезарядов. Атомный век диктовал свою логику. Кормчий Мао называл ее "острие против острия". Волей-неволей для упреждения худшего стране пришлось затягивать пояс. Вместо развития мирных отраслей экономики, улучшения социального положения населения на наши плечи легло тяжкое бремя гонки вооружений и обустройства оборонительных инфраструктур. Международная непогода отозвалась закручиванием гаек, новыми расправами и чистками.
Овладение Советским Союзом ядерным оружием и средствами его доставки к целям понудили США к некоторой корректировке курса на противоборство. Нет, возможность тотальной схватки не исключалась. "Балансирование на грани войны" (Дж.Ф.Даллес) оставалось альфой и омегой геополитики Вашингтона. Эпицентр напряженности в Европе - Германия, на Дальнем Востоке - Китай и Корея, на Ближнем и Среднем Востоке - государства, владеющие залежами нефти. Советский Союз оказался в осаде. Его непрерывно тестировали не только на обороноспособность, но и на возможность обеспечить свое население должным качеством жизни.
1953 год. Сталину наследовал Н.С.Хрущев. Человек, не обойденный природными дарованиями и наделенный неуемной энергией. Последнее - в отсутствие элементарного воспитания и систематического образования - усугубляло пороки единовластия и неизбывное стремление показать, кто в доме хозяин. В одном Хрущев точно преуспел. Он доказал, что абсолютная власть портит ее носителей абсолютно. Опускаю совнархозы, кукурузу, подъем целины. Не стану распространяться о развенчивании им культа личности Сталина (при забвении собственного вклада в сей культ и его последствия) или по поводу мин, заложенных под наши отношения с КНР. Открою одну страницу, подернутую забвением.
С.П.Королев довел межконтинентальную ракету до ума. Дюжина-другая этих "изделий" (так именовал комплексы Д.Ф.Устинов) поступила на вооружение. И что? Ничтоже сумняшеся Хрущев объявил надводный флот "плавучими гробами" и приказал списать в металлолом свеженькие авианосцы и еще не спущенные со стапелей корабли тяжелого класса. Я был дружен с авиаконструктором А.С.Яковлевым. С его рассказа сообщаю: финансирование военного самолетостроения Хрущев урезал на порядок. Некоторые КБ расформировали ввиду их "бесперспективности". Опережение ими американских разработчиков на 12-15 лет не в счет. Мы расплачиваемся за этот произвол по сию пору. Волюнтаристская взаимосвязь явлений по-особому проявила себя в кубинском кризисе 1962 г.
К политическому портрету Н.С.Хрущева можно было бы добавить несколько лазурных мазков. Как-никак он вернул доброе имя погибшим "врагам народа", вызволил на свободу из ГУЛАГа тысячи и тысячи невинно осужденных. При нем даже забрезжила оттепель в культурной сфере. Недолгая, впрочем, ибо, как полагал "верховный искусствовед", она рассевала ересь в общественном сознании.
За скупостью времени не буду вдаваться в перипетии смещения Хрущева и становление триумвирата в лице Л.И.Брежнева, Н.В.Подгорного и А.Н.Косыгина, просуществовавшего около трех лет. "Пражская весна" стала ему окончательным приговором. А.Н.Косыгин выступал против ввода войск в ЧССР. Конечно, и тут следует обойтись без упрощений. Вместе с помощниками генсека А.М.Александровым и А.И.Блатовым мне было поручено отслеживать развитие событий, чтобы дважды-трижды в день информировать Л.И.Брежнева. Когда аргументы против силового решения перевешивали в наших докладах доводы "за", генсек ворчал: "Вам не все известно". Естественно, многие детали мы не знали. Кто управлял "весной"? Одна штаб-квартира находилась в Париже, другая в Цюрихе. Много времени спустя я узнал, что 16 августа 1968 г. сам Дубчек в телефонном разговоре с Брежневым просил вводить войска Варшавского договора в Чехословакию. Позже он всячески открещивался от этого разговора.
Августовский кризис 1968 г., смявший постсталинскую эволюцию, в том числе в советском доме, побудил ряд европейских стран к серьезным раздумьям. Париж первым подал знак к деэскалации напряженности. Определенные подвижки дали себя знать в Федеративной Республике. Когда советские войска вступали в пределы ЧССР, Ф.-Й.Штраус распорядился отвести части бундесвера от чехословацкой границы на пару десятков километров во избежание случайного столкновения.
Боннский политический пейзаж в целом претерпел в ту пору существенные изменения. Христианские демократы были вынуждены вступить в "большую коалицию" с социал-демократами. Иностранными делами ведал В.Брандт, что давало шанс обогатить нашу германскую палитру. Осенью 1968 г. меня отрядили заведывать 3-м европейским отделом МИДа (две Германии, Западный Берлин, Австрия). Поручение гласило: проанализировать опыт взаимоотношений с Бонном и, отрешившись от бесплодной полемики, сформулировать соображения, где и как можно было бы завязать с западными немцами продуктивный диалог. При обсуждении записки МИДа в политбюро А.А.Громыко, Ю.В.Андропову и А.Н.Косыгину оппонировали, прежде всего, М.А.Суслов и Б.Н.Пономарев. Генсек высказался за то, чтобы прекратить толочь воду в ступе, и, насколько зависело от Москвы, попытаться нормализовать отношения с ФРГ.
На горизонте - выборы в бундестаг 1969 г. От их исхода зависело очень многое. Стартовала весьма кропотливая работа по возделыванию почвы, на которой предстояло пестовать ростки благоразумия. Да так, чтобы нигде не проступала "рука Москвы". Поведаю один симптоматичный эпизод.
А.А.Громыко и У.Роджерс, госсекретарь США, встречались в Нью-Йорке как раз в день подсчета голосов на западногерманских выборах. И первым в дискуссии всплыл вопрос - что же преподнесут миру немцы. Громыко предложил заслушать экспертов. М.Хилленбранд, заведующий европейским отделом госдепа, доложил: "ХДС/ХСС, пусть с потерями, впереди и, следовательно никаких существенных перемен не ожидается". Слово предоставляется мне: "По нашим наблюдениям,- отметил я, - не исключены сдвиги на боннской политической сцене".
Роджерс тут же предложил перерыв. Хилленбранд подступает ко мне: "С чего Вы взяли, что назревают перемены? Вашингтон контролирует каждую клеточку в Федеративной Республике и никаких сигналов, указывающих на перемены, не зарегистрировано". "Вы можете контролировать деяния, - возразил я коллеге, - но даже вам не дано контролировать мысли людей". Наутро обнаружилось: не дожидаясь окончательных результатов подсчета голосов, президент Никсон, с подачи госдепа, поздравил К.-Г.Кизингера с победой и выразил надежду на продолжение тесного сотрудничества Бонна с Вашингтоном. Американцы не знали о контактах Г.Венера и В.Шееля с президентом ФРГ Г.Хайнеманном об альтернативах "большой коалиции", если социал-демократы и свободные демократы вместе взятые получат большинство в бундестаге.
А.А.Громыко использовал возможность встретиться с В.Брандтом (в сентябре 1969 г. он возглавлял делегацию ФРГ на сессии Генеральной ассамблеи ООН), чтобы предложить ему перейти к прямым переговорам о наполнении советско-западногерманских отношений конструктивным содержанием вместо годами продолжавшегося ни шатко ни валко обмена нотами. Брандт кратко ответил: "Хорошо, об этом стоит подумать". Тогда же состоялось мое знакомство с будущим канцлером.
Параллельно отлаживался "специальный канал связи" В.Кеворкова и В.Леднева с Э.Баром, позволявший миновать многие колдобины на тропах к взаимопониманию. Ведь боннский госаппарат, особенно аппарат МИДа, формировался в годы "холодной войны". Инерция мышления давала себя знать буквально на каждом шагу. Суфлерами западногерманского чиновничества выступали наставники из-за океана, а также советчики из Парижа и Лондона.
Переговоры "об отказе от применения силы" (предварительный раунд продолжался с 8 по 23 декабря 1969 г.) начались с прощупывания резервов в позициях обеих сторон. Замена посла Г.Аллардта на Э.Бара в качестве главы боннской делегации (30 января 1970 г.) не сразу сдвинула дело с места.
Помимо сложностей проблем их развязке мешали массированные наезды на новую "восточную политику" противников социал-либеральной коалиции в бундестаге и кампания, развязанная в западногерманских СМИ. Сказывался также стиль А.А.Громыко - даже в мелочах он тщился брать верх над партнерами, ставя их, мягко говоря, в неловкое положение. Выручал наш внутренний "специальный канал".
"Андрей (Громыко), - заметил в разговоре со мной Л.И.Брежнев, - опытный переговорщик. Но временами и его надо подправлять. Держи в деталях переговоров моих помощников". На практике это выглядело так. После каждого пленарного заседания и отдельных встреч с Баром я вводил в курс дел чаще всего А.М.Александрова, который успевал проинформировать шефа еще до отчета министра. И не единожды генсек остужал пыл своего друга.
Нелишне напомнить о нервозности Вашингтона, возраставшей по ходу выработки московских договоренностей. Р.Никсон настоятельно советовал В.Брандту воздержаться от поездки в Москву для подписания договора. Канцлер отвел этот демарш. Глава Белого дома не угомонился и "рекомендовал" Брандту ограничиться парафированием документа до тех пор, пока четыре державы не условятся, как быть с Западным Берлином.
Палки в колеса попытались вставлять руководители ГДР. 7 августа 1970 г. в СССР прилетал Э.Хоннекер. Он убеждал Б.Н.Пономарева, что Московский договор - ошибка. По меньшей мере, он должен был бы сопровождаться заключением мирного договора с Германской Демократической Республикой.
Упомяну некоторых других скептиков. П.М.Машеров спрашивал меня: "Не обманут ли нас немцы в очередной раз?" В.В.Щербицкий находил в тексте договора немало рисков. А.А.Громыко и Ю.В.Андропов не дрогнули. Политбюро решило: договору быть.
Как складывалось развитие дальше? Вдохновители общественной истерии возвели берлинскую стену в символ "холодной войны", в визитную карточку "советского тоталитаризма". Согласно некоторым из ретивых байкописцев, стена - рубежный акт в расколе Германии и Европы, перед которым блекли вооруженные конфликты в Азии и Африке, на Ближнем и Среднем Востоке, в Центральной и Латинской Америке, повлекшие миллионы жертв. Из поля зрения вытеснялись расчленение других государств, полувековая блокада Кубы, зримые и незримые барьеры, дробившие некогда единые этнические и экономические пространства. Начать - не кончить.
Вернемся к незавершенной теме. В.Брандт подписал Московский договор. Однако его ратификация бундестагом была по требованию Вашингтона обусловлена предварительным урегулированием по Западному Берлину. Что делать? Докладываю Л.И.Брежневу: зациклившись на догме - Западный Берлин вне сферы интересов ФРГ, Москва фактически признала за Вашингтоном качество третейского судьи, определяющего реальность "восточной политики" Брандта-Шееля. Генсек без моих пространных пояснений усек, что не обойтись без разруливания ситуации. Он пригласил Громыко и поручил министру взвесить "деловое соображение", не подключить ли, не поступаясь принципами, западных немцев к распутыванию берлинского узла. Работу по зондированию возможных вариантов обезвреживания западноберлинской занозы Брежнев предложил поручить новому послу (к этому времени Бонн выдал мне агреман) совместно с Кеворковым. Меня же Брежнев оснастил следующей директивой: "Ты знаешь наши интересы, и я жду от тебя добротного соглашения".
Стартовала череда доверительных встреч в Западном Берлине с Э.Баром, потом к диалогу подключился посол США в ФРГ К.Раш. О содержании обмена мнениями, продолжавшегося порой до поздней ночи, я по ВЧ-связи ставил в известность А.М.Александрова, после чего строчил телеграмму министру.
Короче, как и в ходе дискуссий по Московскому договору, генсек был оснащен, чтобы выслушивать сообщения А.А.Громыко.
Ни англичане, ни французы, ни ГДРовцы не посвящались в факт и тем более в содержание тройственных встреч. Когда конструкция будущего урегулирования определилась, меня направили к В.Ульбрихту, чтобы заполучить его "добро". В этом трудном занятии мне очень помог председатель правительства ГДР В.Штоф.
К чему эти подробности? Разработанное урегулирование облегчило поддержание человеческих связей западных немцев с населением Берлина и ГДР.
Но. Права восточных немцев в части посещения ими как ФРГ, так и западных секторов Берлина, оставались урезанными. В несколько заходов Л.И.Брежнев старался убедить Э.Хонеккера в необходимости "гуманизировать" границу. Последний слушал, но никого из коллег по руководству республикой в соображения Москвы не посвящал. В частности, нами предлагалось демонтировать так называемые "самострелы", облегчить воссоединение семей. Как-никак, до 60% жителей ГДР имели родственников в Западной Германии и больше трети западных немцев - в Германской Демократической Республике. Рано или поздно недовольство рассечением по живому должно было вырваться наружу.
Перехожу к перестройке. Поддавшись аргументам М.С.Горбачева и А.Н.Яковлева, я сглупил и в 1986 г. вернулся в большую политику. Возврат был оговорен мною рядом условий, в частности предоставлением права напрямую докладывать новому генсеку соображения по любым вопросам, касавшимся жизни страны и ее международных связей. На начальном этапе сам Горбачев не скрывал, что многое из прошлого ему не известно и далеко не все о нем можно вычитать из бумаг.
Так, его интересовало, на чем поссорились Н.С.Хрущев с А.Д.Сахаровым, когда и как Москва разошлась с Западом по германским делам. Осенью 1986 г. я переслал Горбачеву записку профессора Р.А.Белоусова, предрекавшего, что на рубеже 1989-1990-х гг. друзья по Варшавскому Договору и СЭВ окажутся в экономической яме с необозримыми социальными, политическими и иными последствиями. Сам же Советский Союз будет пребывать в незавидном положении, не позволяющем подставить союзникам плечо.
Всего Горбачев получил от меня более 50 меморандумов по самым разным вопросам. Была среди них даже записка по вопросам Церкви. Часть из них писалась от руки. Копий себе я не оставлял.
В марте1988 г. я написал генсеку, что в ближайшие три месяца ГДР может быть полностью дестабилизирована. В это время ряд боннских политиков обращались к американцам с предложением, не форсировать ли антиправительственные настроения в Восточной Германии. Пока не время, услышали они в ответ. Ни на это, ни на другие более чем обоснованные предостережения отклика я не получал. Обратная связь не функционировала.
Перелом в оценках М.С.Горбачевым будущего ГДР пал на май 1989 г. Э.Хонеккер собрался на празднование юбилея Магнитогорска. В числе молодых немецких коммунистов он полвека назад участвовал в строительстве знаменитого металлургического комбината. По дороге остановка для встречи с Горбачевым в Москве. Воспроизвожу атмосферу и суть состоявшегося разговора. Впервые, не заикаясь, Хонеккер произнес русское слово "перестройка". "Мы принимаем к сведению то, что вы предпринимаете у себя дома, - сказал он, - перестройка в ГДР уже давно произведена".
Горбачев среагировал в том же ключе, как в конце 1988 г., выступая на Сессии Генассамблеи ООН, он охарактеризовал смысл наших обязательств по Варшавскому Договору. Напомню, без предварительного обговаривания с союзниками и без решения политбюро он заявил: советские вооруженные силы защищают друзей от внешних угроз; они не вмешиваются в их внутренние дела и не определяют строй, при котором намерено жить население дружественных нам государств.
В момент выступления Горбачева в ООН мы с Г.Киссинджером сидели рядом. Свое впечатление от услышанного он выразил в словах: "Если бы я заранее знал содержание речи, то дал бы президенту Бушу другие рекомендации к предстоявшему разговору с вашим лидером". Киссинджер попросил помочь организовать его встречу с М.С.Горбачевым: США заинтересованы в том, чтобы уход СССР из Центральной и Восточной Европы не походил на "бегство".
Катастрофическое землетрясение в Спитаке побудило советскую делегацию срочно покинуть Нью-Йорк. Киссинджер просил меня довести до сведения Горбачева, что он будет готов в любое время прилететь в Москву для означенного разговора с нашим руководителем. Встреча состоялась через пару недель. М.С.Горбачев резюмировал ее итог так: "Киссинджер был и остался реакционером". В январе 1992 г. в аэропорту Шереметьево мы неожиданно встречаемся с Киссинджером. "Почему все-таки, - спросил он меня, - Горбачев не принял предложение о том, чтобы Москва не бежала сломя голову из Европы?" "Очевидно, Ваши идеи не укладывались в его политический пасьянс", - ответил я.
Для полноты картины. Э.Хонеккер пригласил М.С.Горбачева прибыть в Берлин на празднование 40-летия ГДР. Генсек советуется с Шахназаровым и мной, как поступить. "Если Горбачев не прибудет на 40-летие, то ГДРовский режим сметут сразу. Если же в Берлине он сможет встретиться со всем руководством республики, то есть некоторый шанс предотвратить выход ситуации из-под контроля", - у меня с Шахназаровым была иллюзия, что второй эшелон в руководстве СЕПГ располагал определенным потенциалом.
Прибывшего в Берлин Горбачева встречала ликующая толпа с плакатами "Горби! Горби!". На следующий день - обстоятельный разговор Горбачева с Хонеккером и Миттагом. Генсек был в ударе, излагая свое видение насущных перемен. Он закончил монолог знаменитой фразой: "Кто опаздывает, того наказывает жизнь". Эти соображения Горбачев повторил с акцентом на необходимость считаться с требованиями времени перед руководящими деятелями ГДР. "Есть ли вопросы?" - обратился к собравшимся Хонеккер. Молчание. "Тогда позвольте мне пару слов. Недавно вместе с делегацией я был в Магнитогорске. Мне предложили проехаться по городу, который сильно изменился с конца 20-х годов. Я остался в гостевом доме, а члены делегации, отправились на экскурсию. Заглянув в несколько магазинов, поразились - прилавки пустые, нет даже соли и мыла". В воздухе повисло: те, кто довел страну до такого состояния, пытаются давать советы другим.
Отбыв полчаса на торжественном приеме, Горбачев со ссылкой на неотложные дела дома, улетел в Москву. По дороге на аэродром посол В.И.Кочемасов спрашивает меня:.....
Источник: regnum.ru.
Рейтинг публикации:
|
