Алексей Пименов (востоковед, политолог) сказал:
«(...) Сегодня, хуля или восхваляя горбачевскую перестройку, ее связывают с именем одного человека и с его личными качествами, каковы бы они ни были. Ну, может быть - не одного, а нескольких - Горбачева, Яковлева, Шеварднадзе...(...) . И сразу бросается в глаза несоразмерность этих людей грандиозным переменам, связанным с их именами. (...)
Как ни странно, Горбачев далеко не всегда был «реформатором». (...) Выводить его последующие действия из неких гипотетических изначальных реформаторских устремлений - наивно. (...)
Я вспоминаю атмосферу накануне перестройки: беспросветность и полное отсутствие надежд на какие бы то ни было перемены. Впереди, сколько глаз хватает, - ровная дорога эволюционного загнивания... И ясно, почему: непонятно было, кто же способен переломить ситуацию? Третье сословие - в брежневском СССР? Абсурд! Только потом стало ясно, что мы просто не там искали.(...)
Не пережив перемен, страны, как правило, не разваливаются. Гнить можно долго.... (...) Лучше подумать о мотивах, обусловивших политику Горбачева и его соратников. И вот тут много, мягко говоря, недопонимания. Вадим Медведев, некогда довольно близкий к Горбачеву человек, написал, что, мол, не к чему было затевать всю эту передрягу... (...) Иными словами, радикализм преобразований был непонятен даже довольно близким сподвижникам. (...) По словам Арчи Брауна, если бы Горбачев хотел власти, не нужны были бы реформы: о такой власти, как у генсека КПСС, никто из зарубежных лидеров и мечтать не мог. Об этом не раз говорил и сам Горбачев. Выходит, что политических интересов у него как таковых не было: бескорыстно работал на будущее. Очень красиво. Только в истории так не бывает. (...)
Но любой государственный лидер должен побудить множество других людей выполнять свои предначертания. А стало быть - или заинтересовать их, или заставить. Чаще всего - и то, и другое. И к Горбачеву это относится так же, как и к любому другому. Все его начинания, как бы их ни оценивать, были бы неосуществимы, если бы не соответствовали чьим-то интересам. И прежде всего - его собственным. Утверждается, что их просто не было.
(...) Проблема власти перед Горбачевым все-таки стояла. Причем не только до прихода к власти, но, как ни странно, - после. Вот что примечательно: вопрос о том, кто помог ему занять высший пост в стране, активно обсуждался в годы его правления. Помните, как Лигачев на 19-й партконференции многозначительно говорил о членах политбюро и группе секретарей обкомов, сделавших в марте 85-го единственно правильный выбор, т.е. выбор в пользу Горбачева? И как позднее Ельцин, споря с Лигачевым, настаивал на том, что судьбу Горбачева решил пленум ЦК? (...)
На самом деле оба они, и Лигачев, и Ельцин были правы. Решение о том, что генеральным секретарем будет Горбачев, было, как рассказывают многие свидетели и участники тех событий, принято на заседании Политбюро. На пленум они вышли уже с кандидатурой Горбачева. Но дело в том, что этому предшествовала большая работа с членами ЦК - прежде всего, с секретарями обкомов, с которыми беседовал Лигачев - секретарь ЦК, курировавший оргвопросы, в те времена - главный союзник Горбачева. Попросту говоря, Политбюро (тут, кстати, всем известную роль сыграл Громыко, с которым договорился Лигачев - об этом он очень интересно рассказывает в своих мемуарах) высказалось за Горбачева потому, что сознавало: другую кандидатуру обкомовская знать не примет. (...)
Потому, что только Горбачев был для нее своим. И дело тут, кстати, далеко не в одних личных качествах. Он был такой же, как они, обкомовец из российской провинции. Не москвич, как Гришин, и не ленинградец, как Романов (оба - по существу, бюрократы не с региональными, а с цековскими связями), а настоящий представитель провинциальной русской партийной знати, которая к тому времени уже стала определять положение дел во властной системе, именуемой КПСС. И этот фактор стал в конечном итоге решающим - не только в момент воцарения Горбачева: именно он предопределил важнейшие параметры так называемой перестройки.
(...) Корни всего этого - конечно, в хрущевской эпохе, когда спецслужбы перестали быть государством в государстве, и когда органы были подчинены партийным структурам. (...) И в результате власть партийных структур - не только в центре, но и в провинции, - необычайно окрепла. И стала значительно более автономной. Но шел этот процесс не везде одинаково. Я имею в виду республики и Россию. (...) и обусловлено это было ее особым статусом в составе СССР. С одной стороны, ясно, что именно Россия была хребтом Союза. А с другой - хорошо известно, что она не обладала важнейшими республиканскими институтами. Известно, что у Российской Федерации не было столицы, как не было и, скажем, Российской академии наук. Но главное: не было российской компартии. (...) Республика без собственного центра власти. То есть центр-то, разумеется, был, но это был союзный центр, находившийся в Москве. Кто управлял каждой союзной республикой? Правильно, местный первый секретарь. Да, под контролем Москвы, осуществляемым через второго, русского секретаря - «ока государева». И все же - управлял. А огромной Российской федерацией управляли секретари обкомов - удельные князья. Причем, довольно самостоятельно.
На этот счет есть множество свидетельств: местный первый секретарь - в определенных границах, разумеется, - мог делать, что ему заблагорассудится. При Брежневе вмешиваться в их дела вообще стало не принято. Главное - чтобы план давал. Еще одна существенная деталь: а откуда они брались, эти местные партийные вожди? При Сталине их присылали из центра. (...) А потом ситуация изменилась: стали выдвигать своих, выросших на месте, в тех же партийно-бюрократических кабинетах. И не только в кабинетах: карьера могла начаться в колхозе (Горбачев) или на стройке (Ельцин). Бывали, конечно, и пришлые: Лигачев в Томске. Но и пришлые становились представителями регионов. (...)
Изменилась сама система взаимоотношений в партийной элите. Положение местного партийного вождя зависело теперь не от того, как на него посмотрел престарелый генсек в Москве, а от того, какой он возглавлял регион - какие там ресурсы, прежде всего экономические.(...) Сложилась - или, во всяком случае, складывалась - новая иерархия. (...)
А из кого рекрутировалось высшее партийное руководство? Разве не из той же самой российской обкомовской элиты? И вот эти свои новые отношения, свое соперничество она перенесла на общесоюзный уровень. В чем, к примеру, корни - не личные, а политические - конфликта между Горбачевым и Ельциным? Да в том, что Ельцин на этой регионально-партийной шкале занимал очень высокое место: он же пришел из Свердловской области - одной из крупнейших по своему экономическому значению. Там и металлургия, и машиностроение ... (...) А Горбачев? Ставрополец, курортный секретарь! В результате стечения обстоятельств оказавшийся на вершине Олимпа. Столкнулись два принципа, две иерархии. (...)
Никто другой не мог претендовать на пост генерального секретаря. Но - и это было кардинально важно - новый генсек должен был теперь платить за поддержку и вообще их слушаться. (...) Был вынужден сделать то, чего в свое время удалось избежать и Хрущеву, и Брежневу: практически назначить второго секретаря, т.е. второго человека в партии, ведущего заседания секретариата ЦК - подлинного правительства КПСС и, следовательно, СССР. Что было чрезвычайно опасно - не потому, что Лигачев собирался свергать Горбачева. А потому, что он объективно ограничивал его власть, превращал ее в фикцию. Ведь генсек по определению - это прежде всего именно глава секретариата. А тут еще Ельцин - кстати, первоначально - ставленник Лигачева, но не пожелавший следовать за покровителем. И дело было не просто в том или ином человеке, а в системе отношений. Смотрите, что делает Горбачев: он выдвигает и приближает к себе людей, заведомо чуждых этой обкомовской среде: грузинского партбосса Шеварднадзе (и ставит его на внешнюю политику! Действительно: внешняя - продолжение внутренней) и Яковлева - вовлеченного когда-то в идеологический скандал с влиятельными националистами и отправленного послом в Канаду... Но главное: Горбачев открывает шлюзы гласности - делает нечто беспрецедентное по советским меркам! Ему нужны новые игроки на политической сцене, нетрадиционные. И начинается перестройка. Нарастает сопротивление ей. И в конце концов - это было в 88-м - Горбачев вообще ломает структуру партийной власти, очень элегантно отменив институт секретариата ЦК вообще. Что подрывает единую систему партийной диктатуры, но вместе с ней - и единство СССР. После этого контроль над республиками был утрачен. В том числе и над Россией. Потому что именно тогда начинается борьба за российский суверенитет. А с другой стороны - за российскую компартию. Благодаря обоим этим факторам КПСС окончательно развалилась, что стало прологом и к распаду Союза. После которого стал не нужен и сам Горбачев.
(...) Нельзя вылечить больного, не поставив диагноза. Дискуссии о распаде Союза продолжаются. Так вот: как бы ни оценивать это событие, развалили СССР не либералы, не прибалты, не кавказцы и не мировая закулиса. Его развалила российская партийная бюрократия.»
Источник: politonline.ru.
Рейтинг публикации:
|
