Революция фановой трубы, или Рейганомика по-индийски

Арундати Рой

Предисловие переводчика

Постоянные читатели "Скепсиса" хорошо знакомы со статьями индийской писательницы и общественной активистки Арундати Рой. Они посвящены проблемам современной Индии и той альтернативе капиталистическому пути, которая формируется сегодня в "сердце" этой страны, джунглях её центральной части.

В тексте, который мы предлагаем сегодня, Рой показывает, как эта альтернатива повлияла на индийское общество и изменила тактику и стратегию многочисленных индийских движений сопротивления и оппозиционных партий. Статья очень информативна, автор не только остро критикует индийские власти и "карманную" оппозицию, но и глубоко анализирует ситуацию. Так, Рой "предсказала" поражение КПИ (марксисткой) на выборах в Западной Бенгалии, которое на сегодняшний день стало свершившимся фактом. Однако необходимо указать и на те моменты, в которых редакция "Скепсиса" не согласна с позицией, выраженной в статье. Автор, начинавшая свою общественную деятельность как участница неогандийского движения, не до конца избавилась от "буржуазных" иллюзий: Рой не видит разницы между капитализмом и социализмом и боится, что революция лишь сформирует новый класс собственников. Она понимает тупиковость такого пути, но что предложить взамен, кроме утопического стремления оставить воду в реках и бокситы в горах — не знает. Но очевидно, что только развитие сопротивления империализму во всех его проявлениях может прервать гибельную для Индии и всего "третьего мира" логику неолиберального периферийного капитализма.

Азад

Ранним[1] утром 2 июля 2010 года в далёких лесах Адилабада полицейские штата Андхра-Прадеш застрелили человека по имени Черукури Раджкумар, известного среди своих товарищей как Азад. Азад был членом Политбюро запрещённой Коммунистической партии Индии (маоистской) и главным посредником в мирных переговорах, предложенных наксалитами правительству Индии. Зачем полицейские хладнокровно расстреляли его в упор, оставив при этом красноречивые улики, когда могли бы так легко скрыть свои следы? Ошибка ли это или же недвусмысленное послание?

В то утро был убит ещё один человек — Хема Чандру Панди, молодой журналист, который оказался рядом с Азадом в момент задержания. Зачем его убили? Чтобы убедиться, что не осталось ни одного свидетеля? Или просто так?

Когда во время войны в преддверии мирных переговоров одна стороны убивает парламентёра другой, разумно предположить, что совершившая это сторона не хочет мира. Очень похоже, что Азад был убит из-за того, что ставки в игре показались кому-то слишком высокими, чтобы оставить парламентёра в живых. Но это решение может оказаться серьёзной ошибкой. Не из-за той роли, которую Азад выполнял по поручению партии, но из-за политического климата сегодняшней Индии.

***

Через несколько дней после того, как я попрощалась с товарищами и вышла из леса Дандракаранья, я поняла, что мне трудно идти такой хорошо знакомой дорогой на Джантар-Мантар, что на Парламент-стрит в Нью-Дели. Джантар-Мантар — старинная обсерватория, построенная махараджей Савай Джай Сингхом II в Джайпуре в 1710 году. В те времена она была чудом науки, сообщавшим время, предсказывавшим погоду и исследовавшим движение планет. Сегодня эта не самая популярная у туристов достопримечательность подрабатывает по совместительству маленьким демонстрационным залом делийской демократии.

Уже несколько лет в Дели запрещены протесты — если только они не проходят под крылом какой-либо политической партии или религиозной организации. Яхт-клуб в Раджпатхе, видевший некогда огромные митинги исторического значения, которые могли длиться несколько дней, сейчас закрыт для политической деятельности, в нём разрешены лишь пикники, продажа воздушных шаров и прогулки на лодках. Что же касается Ворот Индии[2], то горящие всю ночь свечи и модные протесты позволены, если дело касается среднего класса — как в случае "Правосудия для Джессики", модели, убитой в делийском баре головорезом, как-то связанным с полицией. Но только так, ничего больше. На территории города прочно укрепилось действие параграфа 144, старого закона XIX века, запрещающего собираться в общественном месте более пяти человек, "у которых есть общий повод, являющийся незаконным". Этот закон был принят в 1861 году британцами, боявшимися повторения мятежа 1857 года[3]. Он был чрезвычайной мерой, но во многих частях Индии превратился в норму. Принимая почётную степень в Оксфорде, наш премьер-министр Манмохан Сингх поблагодарил британцев за столь богатое наследство: "Наша судебная и правовая система, наш чиновничий аппарат и наша полиция — это всё столпы государственной власти, доставшиеся от англо-индийской администрации, и они хорошо послужили стране".

Упражняясь в банальности: Манмохан Сингх обращается к нации

Джантар-Мантар — единственное место в Дели, в котором статья 144 действует, но при этом к её исполнению не принуждают силой. Люди со всей страны, по горло сытые безразличием правящих кругов и СМИ, стекаются сюда, отчаянно надеясь на то, что их услышат. У некоторых за плечами долгое путешествие поездом. Некоторым — к примеру, жертвам утечки газа в Бхопале[4] — пришлось пройти пешком несколько недель, всю дорогу до Дели. Приходилось отбивать друг у друга лучшие места на обжигающем (или на пробирающем до костей от холода) тротуаре, но до недавнего времени демонстрантам разрешали ставить в Джантар-Мантаре палаточный городок на необходимый им срок — недели, месяцы и даже годы. Под мрачными взглядами полиции и особого отдела они ставили свои полинявшие шамияны (традиционная индийская палатка с прямоугольной крышей — прим. пер.) и разворачивали транспаранты. Отсюда они говорили о вере в демократию, предлагали свои резолюции, озвучивая протестные планы и объявляя бессрочные голодовки. Отсюда они пытались (но безуспешно) маршировать к парламенту. Тут они делились своими надеждами.

Однако в последнее время приёмные часы демократии изменились: теперь она работает с 9.00 до 17.00 . Никаких сверхурочных и никаких ночных смен. Никого не волнует, что люди приходят из отдалённых уголков страны или что им негде переночевать в городе — если они не покинут Джантар-Мантар к 18.00, их разгонит полиция, применив, по необходимости, дубинки и водомёты. Новое расписание демократии ввели якобы для того, чтобы Игры Содружества, которые Индия принимала в 2010 году, прошли без сучка и задоринки. Никто и не ожидал, что после игр всё вернётся на круги своя. Быть может, такова ирония истории: последние остатки нашей демократии должны пойти с молотка ради события, организованного для прославления Британской империи. Быть может, верным решением было снести дома 400 тысяч человек, а их самих изгнать из города за одну ночь. Или одним росчерком пера Верховного Суда оставить сотни тысяч придорожных торговцев без средств к существованию — ради того, чтобы торговые центры смогли заполучить их долю рынка. Или выгнать десятки тысяч нищих из города, одновременно направив сто тысяч рабов на строительство эстакад, тоннелей метро, бассейнов олимпийского размера, стадионов, элитного жилья для спортсменов. Старая Империя может уже не существовать, но наша привычка раболепия, очевидно, стала слишком выгодна, чтобы от неё можно было отказаться.

Да здравствует Империя! Охрана у штабквартиры Игр Содружества

Я была в Джантар-Мантаре, потому что тысячам бездомных со всей страны приходилось отстаивать свои фундаментальные права: на крышу над головой, на питание (продовольственные карточки, которых они лишены), на жизнь (защита от жестокости полиции и уголовного шантажа чиновников).

Стояла ранняя весна, и солнце было жарким, но ещё не припекало. Страшно об этом говорить, но это правда — протест пахнет так, что впору зажимать нос. Это запах, скопившийся от тысяч человеческих тел, лишённых всего человеческого; тел, которым на долгие годы, если не на всю жизнь, отказали в первичных для человека (и даже для животного) потребностях, в здоровье и гигиене. Тела, замаринованные среди отходов наших больших городов, тела, у которых нет укрытия от ненастья, нет доступа к чистой воде, чистому воздуху, канализации или медицинской помощи. Наша якобы прогрессивная страна не сделала ничего, чтобы дать им кров: для этого не был разработан ни один план развития, не было создано ни одно учреждение. Им не помогает ни Национальная миссия городской реконструкции им. Джавахарлала Неру, ни любой другой проект по развитию трущоб, гарантированию занятости или улучшению уровня жизни. Им недоступна даже канализация, и они вынуждены справлять нужду на улице. Это люди-тени, которые существуют где-то в пространстве между планами и разработавшими их учреждениями. Они спят на улицах, едят на улицах, занимаются любовью на улицах, рожают детей на улицах, подвергаются насилию, режут овощи, стирают одежду, растят детей, живут и умирают на улицах.

Если бы кинематограф был формой искусства, воздействующей на обоняние — иными словами, если бы он мог передать запах — такие фильмы, как "Миллионер из трущоб" никогда не получили бы "Оскара". Запах подобной нищеты не сочетается с ароматом горячего попкорна.

Даже приблудная дворняга может найти себе нору. Но протестовавшие в тот день в Джантар-Мантаре были хуже, чем собаки. Они были обитателями мостовых. Кто они? Откуда пришли? Эти люди — побочный продукт "индийского чуда"; они, словно токсичные отходы, чавкают под ногами у сошедшего с ума процесса производства. Они одни из более чем 60 миллионов тех, кого в официальных отчётах называют "перемещённых лицами": люди, вынужденные бежать от сельской нищеты, постоянного голода, наводнений и засухи (во многих из которых виновен человек), от строительства шахт, сталелитейных и алюминиевых заводов, от шоссе и скоростных дорог, от 3, 3 тысяч огромных плотин, выстроенных с момента обретения независимости, а теперь — ещё и от специальных экономических зон.

Они принадлежат к тем 830 миллионам, которые живут менее чем на 20 рупий в день, к тем, кто голодает, в то время как миллионы тонн зерна в государственных складах уничтожаются мышами или сжигаются (потому что дешевле сжечь пищу, чем раздать её бедным). Они родители десятков миллионов хронически недоедающих детей нашей страны и тех 2 миллионов детей, которые умирают, не дожив до пяти лет. Они — те миллионы рабов, которых перевозят из города в город для строительства "новой Индии". И такую жизнь называют "наслаждение плодами современного развития"?!

Что эти люди должны думать о правительстве, которое считает нормальным потратить 9 миллиардов бюджетных средств (что на 2 000 % больше, чем первоначально заявленная сумма!) на двухнедельную спортивную феерию, в которой многие отказались принять участие из-за боязни терроризма, малярии, лихорадки деньге и новой устойчивой к антибиотикам бактерии, распространившейся в Нью-Дели? Феерию, которую, даже в своих самых безответственных мечтах, не решилась возглавить королева Англии — номинально глава Содружества. Какие мысли должны приходить в голову людям, знающим, что большая часть этих миллиардов была украдена и припрятана политиками и чиновниками, связанными с Играми? Не думаю, что они много над этим размышляют... Потому что для людей, живущих менее чем на 20 рупий в день, суммы такого порядка должны казаться чем-то научно-фантастическим. Вероятно, им и не приходит на ум, что это на самом деле их деньги. Вот почему коррумпированные политики легко удерживают власть, используя украденное для финансирования избирательных кампаний (А потом они вопрошают, изображая праведное возмущение: "И почему это маоисты не поддерживают выборы?").

Стоя там, в этой мрачной даже в светлый день толпе, я думала обо всех битвах, которые ведёт народ нашей страны: против возведения плотины в долине реки Нармады (центр протестующих — в деревне Полаварам, штат Аруначал-Прадеш); против строительства шахт в Ориссе, Чхатисгархе и Джаркханде, против полицейского насилия над адиваси в Лалгархе, против захвата их земель для промышленности и специальных экономических зон по всей стране. Сколько лет (и сколькими способами) люди боролись против предуготовленной им судьбы? Я вспомнила Маасе, Нармаду, Рупи, Нити, Мангту, Мадхава, Сароджи, Раджу, Гудса Усенди и товарища Камлу (мою юную телохранительницу в маоистских джунглях) с винтовками, перекинутыми через плечо. Я думала о величии леса, из которого я совсем недавно вышла, о ритме барабанов адиваси на празднике Бхумкал в Бастаре, похожем на ускоряющееся пульсирование национальной ярости.

Я вспомнила о Падме, с которой путешествовала в Варангал. Ей всего лишь около тридцати, но поднимаясь по лестнице, она вынуждена буквально тащить своё тело, держась за перила. Её арестовали всего через неделю после операции по удалению аппендикса. Её били, пока не началось внутреннее кровотечение, которое привело к удалению нескольких органов. Раздробив её колени, полицейские любезно пояснили, что сделали это, чтобы "она больше никогда не смогла уйти в джунгли". После этого ей дали восемь лет тюремного срока. Сейчас Падма работает в "Амарула бхадху митрула", комитете родственников и друзей мучеников. Она разыскивает тела людей, погибших во время якобы "случайных" столкновений с полицией. Падма прочёсывает север штата Андхра-Прадеш на любом транспорте, который сможет найти (обычно это трактор), перевозя трупы тех, чьи родители или супруги настолько бедны, что не могут сами приехать за телами близких. Просто удивительны упорство, мудрость и мужество тех, кто долгие годы и даже десятилетия боролся за перемены или хотя бы надежду на справедливость. Сражаются ли эти люди ради свержения индийского государства, или борются со строительством крупных плотин, или против конкретного сталелитейного завода или шахты, или специальных экономических зон — суть в том, что они защищают своё достоинство, право жить и пахнуть так, как должны жить и пахнуть люди. Они сражаются, потому что "плоды современного развития" смердят, как мёртвая корова на обочине.

***

В шестьдесят четвёртую годовщину индийской независимости премьер-министр Манмохан Сингх поднялся на свою трибуну в Красном форте[5], накрытую пуленепробиваемой коробкой, чтобы зачитать своему народу невыразительную, чрезвычайно костную, банальную речь. Кто бы мог подумать, слушая его, что он обращался к стране, которая, несмотря на второе место в мире по темпам экономического роста, имеет больше нищих, чем 26 беднейших африканских стран вместе взятые? "Все вы внесли вклад в успех Индии, — говорил он, — тяжёлый труд наших рабочих, наших ремесленников, наших фермеров позволил стране добиться того положения, которое она занимает сегодня. Каждый гражданин примет участие в создании новой Индии, страны, которая будет процветать, и в которой все граждане будут иметь возможность жить честно и достойно, в условиях мира и добрососедства. Индии, в которой будут защищены основные права каждого гражданина". Можно было бы посчитать эти слова чёрным юмором: с тем же успехом он мог говорить это людям в Финляндии или Швеции.

Если бы премьер-министр был честным человеком, его речь звучала бы примерно так: "Приветствую вас, братья и сёстры. Мы собрались сегодня, чтобы вспомнить наше славное прошлое. Я знаю, что всё дорожает, и вы жалуетесь на рост цен на продукты. Но посмотрите на это с другой стороны: более чем 650 миллионов из вас заняты в сельском хозяйстве и живут за его счёт — это крестьяне и наёмные сельхозработники; но ваши совместные усилия дают нам менее 18 % ВВП. Так что какая от вас польза? Посмотрите на ИТ-сектор. В нём занято 0, 2 % населения, но они обеспечивают 5 % национального дохода. Разве вы можете с ними тягаться? Правда, трудоустройство в нашей стране не поспевает за темпами развития, но, к счастью, 60 % нашей рабочей силы трудится в условиях непостоянной занятости. 90 % нашей рабочей силы занято в неорганизованном секторе. На самом деле им удаётся найти работу только на несколько месяцев в году, но так как у нас нет такой категории — "неполная занятость", эти люди оказываются в расплывчатом положении. Было бы неправильно, если бы они проходили по документам как безработные. Переходя к статистике, необходимо отметить, что у нас самые высокие показатели материнской и детской смертности в мире — но мы, как нация, должны сплотиться и оградить себя от всех сегодняшних плохих новостей. Мы сможем вернуться к этим проблемам и решить их позже, после нашей неолиберальной революции[6], когда здравоохранение будет полностью приватизировано. Тем временем, я надеюсь, вы начали приобретать медицинские страховки. Что же касается того, что фактическое количество зерна на душу населения снижается на протяжении последних 20 лет — параллельно с самыми высокими темпами экономического роста — поверьте мне, это всего лишь совпадение.

Мои соотечественники, мы строим новую Индию, в которой сто наших самых богатых людей держат активы на сумму, равную 25 % ВВП. Богатство, сосредоточенное в руках немногих, всегда более эффективно. Вы же знаете пословицу: у семи нянек дитя без глазу. Мы хотим, чтобы наши драгоценные миллиардеры, а также наши несколько сотен миллионеров, их родные, близкие и деловые партнёры — чтобы все они процветали, жили честно и достойно в условиях мира и добрососедства, в котором все их права будут защищены.

Знаю, мои мечты не сбудутся, если использовать только демократические средства. Более того, я пришёл к выводу, что настоящую демократию рождает винтовка. Вот почему мы развернули армию, полицию, Центральные резервные полицейские силы, Пограничные силы безопасности, Центральную группу промышленной безопасности, Провинциальные вооружённые полицейские силы Уттар-Прадеша, Индо-тибетскую пограничную полицию, Восточных пограничных стрелков — а также отряды "Скорпионов", "Гончих" и "Кобр" — для подавления восстаний "запутавшихся" граждан, вспыхивающих в наших богатых полезными ископаемыми районах.

Наши эксперименты с демократией начались в Нагаленде, Манипуре и Кашмире[7]. Мне не нужно повторять, что Кашмир является неотъемлемой частью Индии. Мы привлекли более полумиллиона солдат, чтобы принести демократию местному населению. Молодёжь Кашмира, которая в последние месяцы рисковала жизнью, нарушая комендантский час и кидая камни в полицию, — это бойцы Лашкар-е-Тайбы[8], которые на самом деле хотят не азади (урду "свобода" — прим. пер.), а работы. Трагично, что 60 из них отдали свои жизни до того, как мы изучили их заявления о приёме на работу. С этого момента я дал полиции указания не стрелять по этой запутавшейся молодёжи на поражение, а только ранить".

Все семь лет своего пребывания в должности Манмохан Сингх делал вид, что он осторожный и мягкий подчинённый Сони Ганди. Это превосходное прикрытие для человека, которые последние 20 лет, сначала в качестве министра финансов, затем премьер-министра, получал всё больше власти благодаря режиму новой экономической политики, который привёл Индию туда, где она сейчас находится. Это не значит, что Манмоханом Сингхом никто не командует. Просто не все распоряжения ему отдаёт Соня Ганди. В автобиографии "Апила чапила" ("Сказка болтуна") Ашок Митра, бывший министр финансов штата Западная Бенгалия, рассказывает свою историю того, как Манмохан Сингх пришёл к власти. В 1991 году, когда уровень валютных резервов Индии был опасно низким, правительство Нарасимхи Рао обратилось в Международный валютный фонд (МВФ) с запросом на получение срочного кредита. МВФ согласился на двух условиях. Первым было проведение структурной перестройки и экономической реформы. Вторым — назначение министра финансов по представлению МВФ. Этим человеком, как утверждает Ашок Митра, стал Манмохан Сингх.

За эти годы он подобрал под себя кабинет и бюрократическую обслугу из ярых приверженцев идеи корпоративного захвата всего, до чего дотягивались их руки: воды, электричества, полезных ископаемых, сельского хозяйства, земельных ресурсов, телекоммуникаций, образования, здравоохранения — без малейшей мысли о последствиях.

Соня Ганди и её сын играют в этом особую роль. Их вотчиной было руководство "министерством доброты и обаяния" — и обеспечение победы на выборах. Их сферой ответственности было принятие решений (с последующим "почиванием на лаврах"), которые выглядели бы прогрессивными, но в действительности были лишь тактическими и символическими, предназначенными для того, чтобы усмирить народный гнев и позволить каравану продолжить свой путь. (Самый свежий пример — митинг, организованный Рахулом Ганди, чтобы приписать себе победу в битве за отмену разрешения "Веданты" на строительство бокситовой шахты в Ньямгири; в битве, которую племя донгрия конд и коалиция активистов, как местных, так со всего мира, вела в течение многих лет. На митинге Рахул Ганди объявил себя "солдатом в борьбе за интересы племён". При этом он не упомянул того, что экономическая политика его партии требует перемещения тех самых племён. Не упомянул он и того, что все другие месторождения бокситов в соседних горах были вырыты подчистую, пока "солдат борьбы за интересы племён" закрывал на это глаза. Возможно, Рахул Ганди порядочный человек. Но обходить стороной существование "двух" Индий — Индии для богатых и Индии для бедных — так, как будто это не имеет никакого отношения к партии, которую он представляет — это оскорбление для любого нормального человека, включая его самого).

Разделение труда между политиками, благодаря которому одни завоёвывают поддержку масс и выигрывают выборы, чтобы демократическая шарада могла продолжаться, а другие фактически управляют страной, и для этого им не нужно (как судьям и чиновникам) побеждать на выборах, или их освободили от столь утомительного занятия (как премьер-министра) — это блестящей пример подрыва основ демократии. Было бы ошибкой считать, что Соня и Рахул Ганди несут ответственность за действия правительства. Они лишь пешки, а реальная власть находится в руках кучки олигархов — судей, чиновников и политиков. В свою очередь, на них, как на лошадей на скачках, делают ставки несколько корпораций, так или иначе владеющих всем в стране. Эти деятели могут быть членами разных политических партий и разыгрывать грандиозный спектакль о том, что участвуют в политической борьбе, но это просто уловка для общества. Единственное реальное соперничество — это конкуренция между корпорациями.

Это сборище возглавляет Паланьяппам Чидамбарам, который, как говорят, так популярен среди оппозиции, что может остаться министром внутренних дел, даже если Индийский национальный конгресс проиграет следующие выборы. Это вполне вероятно. Возможно, ему потребуется ещё несколько лет на посту, чтобы завершить начатое. Но в действительности не важно, уйдёт он или останется: маховик уже набрал обороты.

На лекции, прочитанной в октябре 2007 года в Гарварде, его альма-матер, Чидамбарам подчеркнул эту свою задачу. Лекция называлась "Бедные богатые страны: задачи развития". Он назвал три десятилетия после обретения независимости "потерянными годами" и ликовал по поводу темпов роста ВВП, который увеличился с 6, 9 % в 2002 году до 9, 4 % в 2007. То, что он сказал, кажется мне достаточно важным, поэтому я процитирую кусок из его речи:

"Казалось бы, в условиях экономики, растущей быстрыми темпами, проблема утверждения демократии решается гораздо проще. В действительности же всё наоборот. Демократия — скорее, институт демократии — и наследие социалистической эпохи фактически тормозят развитие экономики. Позвольте мне пояснить это некоторыми примерами. Индия занимает четвёртое место в мире по запасам минеральных ресурсов, включая уголь: железной и марганцевой руды, слюды, бокситов, титановой руды, хромитов, алмазов, природного газа, нефти и известняка. Здравый смысл подсказывает, что мы должны разрабатывать эти ресурсы быстро и эффективно, что требует вложения огромных средств, хорошей организации и благоприятного политического климата; всё это позволит действовать рыночным механизмам. Но ни одного их этих факторов нет сегодня в горнодобывающем секторе. Законы в этом отношении устарели, а парламент смог внести в них лишь незначительные поправки. Наши усилия по привлечению в геологоразведку и добычу частных инвестиций по большому счёту провалились. Между тем сектор фактически остаётся заложником в руках правительств штатов. Против любых изменений выступают группы, которые занимаются — на вполне законных основаниях — проблемами лесов, или окружающей среды, или племён. Есть также политические партии, которые смотрят на добычу полезных ископаемых как на естественную монополию государства и имеют идеологические возражения против передачи её в частные руки. Их поддерживают авторитетные профсоюзы. Но за профсоюзами — не важно, осознают ли они это — стоит торговая мафия. В результате реальные инвестиции находятся на низком уровне, а добывающий сектор растёт медленными темпами, что тормозит всю экономику. Приведу ещё один пример. Для размещения промышленных объектов требуются обширные площади. Производства, связанные с добычей полезных ископаемых, такие, как производство стали и алюминия, требуют много земли для добычи, переработки и производства. Объекты инфраструктуры, такие, как аэропорты, морские порты, плотины и электростанции нуждаются в очень больших площадях, так как необходимо обеспечить транспортное сообщение и разместить вспомогательные сооружения. До сих пор землю приобретало государство — властью, данной ему по закону. Единственной проблемой была выплата адекватной компенсации. Сейчас ситуация изменилась. В каждом проекте есть новые заинтересованные стороны, с мнением которых необходимо считаться. В настоящее время мы обязаны рассматривать такие вопросы, как оценка экологических последствий, компенсации и возмещения, реабилитация и размещение перемещённых лиц, поиски альтернативных мест для жилья и сельхозугодий, а также рабочих мест для каждой семьи, затронутой перемещениями...".

Позволять "рыночным механизмам" разрабатывать ресурсы "быстро и эффективно" — это то, что колонизаторы делают с колониями, то, что делала Северная Америка и Испания с Южной Америкой, то, что делала (и продолжает делать) с Африкой Европа. То, что делал режим апартеида в ЮАР. То, что делали марионеточные диктаторы, чтобы обескровить собственный народ. Да, это способствует росту и развитию — но отнюдь не народа. Это старая, старая, старая история — и стоит ли входить в одну реку дважды?

Особенно теперь, когда срочно выпущенные лицензии на разработку полезных ископаемых ассоциировали вас со столь же молниеносной, сколь и бедственной для страны их продажей и немедленно возникшими мошенниками, которые набили свои карманы миллиардами долларов; когда эти добывающие компании сбросили отходы в реки, перекопали границы штатов, погубили экосистемы и развязали гражданскую войну, что оказалось прямым следствием деятельности, которую развернула кучка олигархов. Так что вздохи о репарациях и компенсациях кажутся не более полезными, чем оплакивание трупов нищих и руин, принятое у древних.

Примечательно то сожаление, с которым министр отзывается в своей лекции о демократии и обязательствах, которые она за собой влечёт: "Демократия — скорее, институт демократии — и наследие социалистической эпохи фактически тормозят развитие экономики". Он продолжает свою речь стандартным набором лжи о компенсациях, реабилитации и занятости. Какая компенсация? Что за возмещение? И что это за "работа для каждой семьи"? (60 лет индийской индустриализации создали рабочие места всего лишь для 6 % рабочей силы). Что же касается "обязанности" подыскивать оправдание насильственному изъятию земли, министр, несомненно, знает, что насильственное изъятие принадлежащих племенам земель (наиболее богатых полезными ископаемыми) и начало разработки этих богатств частными корпорациями незаконно и неконституционно согласно "Закону о панчаятах[9] (дополнение к реестровым территориям)". Этот принятый в 1996 году закон стал поправкой, призванной хотя бы частично возместить урон, причинённый племенам индийской конституцией 1950-го года. Он аннулирует все законы, вступающие с ним в противоречие. Этот закон исходит из того, что усиление маргинализации племенных общин — это уже сверившийся факт, в связи с чем его целью становится радикальное изменение баланса сил. Как законодательный акт, он уникален в том отношении, что делает общины коллективным юридическим лицом и наделяет племенные общества, живущие на соответствующих территориях, правом на самоуправление. По этому закону насильственное изъятие земель не может быть никоим образом оправдано. Так что, по иронии судьбы, те, кого называют маоистами (а к ним относят всех сопротивляющихся изъятию земель), на самом деле борются за соблюдение конституции. В то время как правительство делает всё возможное, чтобы она перестала работать.

Между 2008 и 2009 годами Министерство Панчаяти радж уполномочило двух исследователей написать главу для доклада о развитии в стране системы Панчаяти радж. Эта глава получила название "Закон о Панчаяти радж, левый экстремизм и государственные интересы при урегулировании проблем в традиционных районах проживания племён в Индии". Её авторы — Аджай Дандекар и Читрангада Чоудури. Вот некоторые выдержки:

"Закон о приобретении земли", принятый центральном правительством в 1894 году, до сих пор не приведён в соответствие с "Законом о панчаятах"... Сейчас этот закон, уходящий корнями в колониальную эпоху, способствует широким злоупотреблениям на местах по принудительному отъёму индивидуальных или общинных земель для частной промышленности. В ряде случаев правительствами штатов практиковалось подписание на высоком уровне меморандумов о взаимопонимании с крупными корпорациями, за которым следовало применение "Закона о приобретении земли" — якобы для нужд государственной промышленной компании. После чего частные корпорации просто арендовали землю — превращая слова закона о "приобретении для общественных целей" в полную пародию. Есть случаи, когда строгие предписания грам сабхи[10], выражающие иное мнение, были уничтожены и заменены поддельными документами. Что ещё хуже, не принималось никаких мер в отношении замешанных в этом должностных лиц, даже когда такие факты получали огласку. Перед нами однозначное и угрожающее послание государства. В этих сделках имел место сговор на нескольких уровнях. Продажа принадлежащих племенам земель людям со стороны запрещена "Реестром пяти регионов" во всех этих штатах. Но после экономической либерализации передача земли продолжилась и стала даже более заметной, потому что теперь она происходит огромным числом способов: в форме передачи обманным путём, недокументированных сделок по устному уговору, подтасовки факта сделок и заявления ложных целей сделок, насильственной оккупации племенных земель, передачи земли посредством фиктивных браков, изменения по сговору названий сделок, внесения неправильной записи в землемерный отчёт, процесса по изъятию земель, снятия огораживания под предлогом использования леса и лесной продукции или даже под предлогом развития общественного благосостояния".

В заключительном разделе говорится:

"Меморандумы о взаимопонимании, подписанные правительствами штатов с промышленными гигантами, в том числе — горнодобывающими компаниями, должны быть пересмотрены на общественных слушаниях с активным участием грам сабхи в расследовании этих дел".

Вот самое главное: не назойливые активисты, не маоисты — а правительственный доклад призывает пересмотреть меморандумы, заключённые с горнодобывающими компаниями. Что же правительство делает с этим документом? Как оно реагирует? 24 апреля 2010 года на торжественной церемонии премьер-министр зачитал доклад. Вы можете восхититься его смелостью. Но не спешите: этой главы не было. Её просто выкинули.

Полвека назад, незадолго до своей гибели, Че Гевара писал: "Иными словами, надо ясно показать народу, что борьбу за социальные требования невозможно вести лишь мирными средствами. Ведь мир нарушается именно эксплуататорскими силами, которые незаконно удерживаются у власти". С этим сложно спорить. В 2009 году Манмохан Сингх заявил, выступая в парламенте: "Если левый экстремизм продолжит процветать в богатых природными ресурсами частях страны, то инвестиционный климат, несомненно, пострадает". Это было скрытым объявлением войны.

(Позвольте мне сделать здесь небольшое отступление, чтобы рассказать очень краткую историю, позволяющую сравнить позицию двух сикхов. В своём последнем обращении к губернатору Пенджаба, прежде чем он был повешен британским правительством 1931 году, Бхагат Сингх — выдающийся сикхский революционер и марксист — сказал: "Мы заявляем, что находимся в состоянии войны, и так будет продолжаться до тех пор, пока трудящиеся массы и природные ресурсы Индии эксплуатируются кучкой паразитов. Будь то британский капиталист, или совместными силами британских и индийских капиталистов, и даже исключительно индийский капиталист. Тут нет никакой разницы").

Если обратить внимание на борьбу, которая ведётся в Индии, можно увидеть, что люди требуют всего лишь соблюдения своих конституционных прав. Но индийское правительство больше не считает себя обязанным соблюдать конституцию, которая, как предполагается, должна быть правовой и нравственной основой для нашей демократии. Как и полагается конституции, это прогрессивный документ, но его прогрессивность не используется для защиты народа. Даже наоборот. Её используют как дубинку с шипами, чтобы заставить замолчать тех, кто протестует против растущей волны насилия, совершаемого государством в отношении собственного народа во имя "общественного блага". В недавней статье в журнале "Аутлук" Бубли Джордж Вергезе, серьёзный журналист, встал, размахивая этой дубинкой, на защиту государства и крупных корпораций: "Маоисты исчезнут, а демократическая Индия и конституция восторжествуют, несмотря на то время, которого это потребует, и ту боль, которую это за собой повлечёт", — писал он.

Ответ Вергезе был последним, что успел написать товарищ Азад перед смертью: "В какой из частей Индии торжествует конституция, господин Вергезе? В Дантеваде, Биджапуре, Канкере, Нараянпуре, Раджнандгаоне? В Джаркханде или Ориссе? В Лалгархе, Джангалмахале? В долине Кашмир? В Манипуре? Где пряталась Ваша конституция 25 долгих лет, пока убивали тысячи сикхов? Когда уничтожались тысячи мусульман? Когда лакхи (число, равное сотне тысяч — прим. пер.) крестьян вынуждали совершить самоубийства? Когда тысячи людей были убиты поддерживаемой государством "Салвой Джудум"? Когда женщины адиваси подвергаются групповому изнасилованию? Когда людей просто похищают головорезы в форме? Ваша конституция — это клочок бумаги, который не нужен большинству индийцев даже в качестве туалетной бумаги".

После убийства товарища Азада некоторые комментаторы пытались выгородить в СМИ это преступление, бесстыдно переиначивая слова и обвиняя его в том, что он назвал индийскую конституцию клочком туалетной бумаги.

Если правительство не начнёт уважать конституцию, возможно, стоит внести изменения в её преамбулу — фразу "Мы, народ Индии, торжественно решив учредить Индию как Суверенную Социалистическую Светскую Демократическую Республику..." заменить на слова: "Мы, высшие касты и классы Индии, втайне решили сделать Индию корпоративным, хиндуистским, зависимым государством...".

***

Восстания в индийской глубинке, в "сердце" Индии — центральной её части, заселённой, по преимуществу, племенами — представляют собой радикальный вызов не только Индийскому государству, но и движениям сопротивления. Они поднимают вопрос о том, верны ли общепринятые представления о прогрессе, развитии и даже самой цивилизации. Они поднимают вопрос об этике — точно так же, как и об эффективности различных стратегий сопротивления. Да, эти вопросы поднимаются уже не в первый раз. Их задавали мирно и настойчиво, год за годом, множеством различных способов. Их задавал Освободительный фронт Чхаттисгарха (Чхаттисгарх мукти морча), движения в Коел-Каро и в Гандхамардхане — и сотни других народных движений[11]. Наиболее убедительно, и возможно, наиболее заметно для общества этот вопрос был поднят Движением в защиту реки Нармады (Нармада бачао адолан), выступавшим против строительства плотин в долине этой реки. Единственным ответом правительства Индии стали репрессии, изолированность и сокрытие информации, что может проистекать только из патологического неуважения к простому народу. Более того, правительство ускорило процесс перемещения людей и изъятия их земель до той степени, когда гнев народа уже нельзя было контролировать. Сегодня беднейшим в мире людям удалось остановить несколько богатейших корпораций. Это огромная победа.

Восставшие знают, что их страна находится в ситуации чрезвычайного положения. Они знают, что сейчас они, как и люди в Кашмире, Манипуре, Нагаленде и Ассаме, лишены гражданских прав из-за принятия таких законов, как "Закон о предотвращении противоправной деятельности" или "Специальный закон об общественной безопасности Чхаттисгарха", которые предполагают уголовную ответственность за любое проявление инакомыслия: словом, делом или даже намерением.

Когда в полночь 25 июня 1975 года Индира Ганди объявила Чрезвычайное положение, она сделала это, чтобы подавить революцию в зародыше. Как ни мрачны были те дни, народ тогда всё ещё мог мечтать о лучшей доле, мечтать о справедливости. Восстание наксалитов в Бенгалии было подавлено. Но миллионы людей тогда откликнулись на призыв Джаяпракаша Нараяна к "сампурна кранти" (тотальной революции). В основе всех волнений лежало требование отдать землю крестьянам. (С тех пор мало что изменилось: и сейчас для перераспределения земли, являющегося одним из основных принципов конституции, нужна революция).

Тридцать пять лет спустя ситуация изменилась кардинально. Справедливость — эта великая, прекрасная идея — сузила своё значение исключительно до либеральной риторики о "правах человека". Равенство стало утопической фантазией. Это слово почти вытеснено из нашего лексикона. Бедных загнали в угол. Революционные партии и движения сопротивления отошли от борьбы за землю для безземельных крестьян и занялись борьбой за право людей держаться за тот клочок земли, который у них есть. Единственный вид распределения земель, который, кажется, ещё действует — это отнять земли у бедных и дать её богатым, чтобы они присоединили её к уже накопленным под вывеской специальных экономических зон. С безземельными (большинство из которых далиты[12]), безработными, жителями трущоб и городским пролетариатом никто не считается. В таких местах, как Лалгарх в Западной Бенгалии, люди добиваются, чтобы полиция и правительство просто оставили их в покое. Организация адиваси под названием "Комитет против зверств полиции" начала свою деятельность с простого требования: чтобы суперинтендант полиции посетил Лалгарх и извинился за зверства своих людей, совершённые в отношении сельских жителей. Даже это требование было воспринято как нелепое (Как могут полуголые дикари ожидать, что перед ними извинится чиновник, представитель государства?!). Так что люди забаррикадировали свои деревни и отказались допускать туда полицию. В ответ на это полиция ужесточила насилие. Люди в ярости ответили тем же. Теперь, спустя два года, за которые произошло множество ужасных изнасилований, убийств и якобы несчастных случаев, это противостояние превратилось в полномасштабные военные действия. "Комитет против зверств полиции" был объявлен маоистской организацией и запрещён. Его лидеры были арестованы или застрелены (Та же судьба постигла Часимулийскую организацию крестьян, трудящихся и адиваси в Нараянпатне в Ориссе и Объединённый фронт против переселений в Потке в Джаркханде).

Люди, некогда мечтавшие о равенстве и справедливости и требовавшие отдать землю крестьянам, унижены до того, что просят защиты от полиции, которая избивает их и калечит — и это прогресс?!

Во время Чрезвычайного положения появилась поговорка: когда Индира Ганди просит прессу поклониться, та начинает ползать на брюхе. И всё же в те дни случалось, что национальные ежедневные газеты выходили с демонстративно пустыми передовицами в знак протеста против цензуры (ирония состоит в том, что одним из тех дерзких редакторов был Бубли Джордж Вергезе). В нашей не объявленной чрезвычайной ситуации больше нет даже этой возможности для сопротивления, потому что сегодня СМИ и есть правительство. Никто, кроме контролирующих их корпораций, не может диктовать СМИ свою волю. Серьёзные политики, министры и чиновники службы безопасности, соперничая за возможность выступить на телевидении, ничтоже сумняшеся выпрашивают у Арнаба Госвами или Баркхи Датт разрешение прервать их ежедневную проповедь. Несколько телевизионных каналов и газет открыто направляют своих людей в штаб операции "Зелёная охота", участвуя тем самым в кампании дезинформации. Так, недавно появившаяся из-под пера разных репортёров в нескольких газетах "история о 1 500 крорах (один крор составляет 10 млн. — прим. пер.) дани, собранной маоистами с промышленности", на самом деле написана как под копирку. Практически все газеты и телеканалы раскрутили сюжеты с обвинениями "Народного комитета против зверств полиции" (это название используется как синоним слова "маоисты") в ужасном крушении поездов в Джаграме, Западная Бенгалия, в мае 2010 года, повлёкшем за собой гибель 140 человек. Двое главных подозреваемых были застрелены полицией во время так называемого "столкновения", но и после их смерти железнодорожное происшествие по-прежнему окутано тайной. "Пресс траст оф Индиа" опубликовала несколько лживых историй, с воодушевлением подхваченных "Индиан экспресс", включая утверждение о том, что маоисты глумятся над телами убитых ими полицейских. (Опровержение, пришедшее из самой полиции, опубликовали в виде заметки размером с почтовую марку, спрятав его где-то в середине газеты). Появилось и несколько одинаковых интервью, объявленных "эксклюзивными"; их дала некая партизанка, рассказавшая, как маоистские вожди "насиловали её снова и снова". Подразумевалось, что она недавно сбежала из леса и вырвалась из лап маоистов, чтобы поведать миру свою историю. Теперь выясняется, что она уже несколько месяцев находилась под стражей полиции.

С телеэкранов на нас обрушивается поток ужасных подробностей, предназначенный для того, чтобы затуманить общую картину и подтолкнуть всех к мысли: "Да, племенами зачастую пренебрегали, и у них были тяжёлые времена; да, им нужно развитие; да, в этом виновно правительство, и да — всё это просто ужасно. Но сейчас мы переживаем кризис. Нам нужно сначала избавиться от маоистов, защитить землю, а затем мы сможем помочь племенам".

По мере приближения войны вооружённые силы заявили (в своей неподражаемой манере), что они тоже займутся обработкой наших мозгов. В июне 2010 года они опубликовали две "оперативные доктрины". Одной из них была объединённая доктрина наземных и воздушных операций. Второй стала доктрина военных психологических операций, которая "представляет собой спланированный процесс донесения определённого послания до выбранной аудитории с целью продвижения нужных представлений, приводящих к прогнозируемому отношению и поведению, влияющим на реализацию военных и политических планов страны... Доктрина также предусматривает руководящие принципы деятельности, связанной с управлением восприятием во вне-конвенционных операциях, в частности внутри страны, где запутавшееся население, возможно, придётся вернуть к господствующим в стране представлениям". Пресс-релиз продолжается следующими словами: "доктрина о военных психологических операциях представляет собой документ о планировании и исполнении политики, направленной на создание благоприятных условий для достижения вооружёнными силами своих целей с использованием имеющихся средств массовой информации".

Месяц спустя, на встрече с главными министрами штатов, в которых действуют наксалиты, было принято решение об эскалации военных действий. Было решено развернуть ещё 36 батальонов резервных сил — дополнительно к действующим 105 батальонам, а также добавить 16 тысяч особых полицейских уполномоченных (гражданских лиц, которых вооружили и наделили функциями полиции) — к действующим 30 тысячам. Министр внутренних дел обещал в течение следующих пяти лет нанять ещё 175 тысяч полицейских. (Перед нами прекрасная иллюстрация модели гарантированной занятости: нанять половину населения, чтобы она стреляла в оставшуюся половину. Пропорции можно менять по вкусу).

Два дня спустя командующий сухопутными войсками приказал своим старшим офицерам "быть морально готовыми к действиям по борьбе с наксалитами... Они могут начаться через шесть месяцев, через год или два, но если мы хотим доказать собственную важность и сохранить себя как государственный инструмент, то должны предпринять те действия, которых требует от нас нация".

К августу — как писали газеты — стало ясно, что ранее колебавшиеся военно-воздушные силы Индии тоже выйдут на сцену. "Индийские воздушные силы могут открывать огонь в целях самообороны во время антимаоистской операции, — сообщила "Хиндустан Таймс" — это разрешение было им предоставлено при условии строгого соблюдения соответствующей инструкции. Мы не можем использовать ракеты или вертолётные пушки. Кроме того, огонь может быть открыт только в ответ на обстрел со стороны противника... Для этого есть расположенные по бокам вертолёта пулемёты, за которыми сидят наши "гарудас" (спецназ ВВС Индии)". Какое облегчение! Никаких вертолётных пушек, только боковые пулемёты!

Быть может, за формулировкой "шесть месяцев, год или два" скрывается то время, которое займёт подготовка штаба бригады в Биласпуре и воздушной базы в Раджнандгаоне. Возможно, тогда, великодушно продемонстрировав свой демократический дух, правительство уступит народному гневу и отменит "Закон об особых полномочиях вооружённых сил" (позволяющий младшим армейским чинам убивать по малейшему подозрению) в Манипуре, Нагаленде, Ассаме и Кашмире. А когда аплодисменты и ликование стихнут, закон введут снова, но уже в ином обличье, как предлагал сам министр внутренних дел, и как это обозначалось в докладе Дживана Редди (чтобы закон казался на первый взгляд более гуманным, но на деле был гораздо суровее). Тогда под новым названием его можно будет провозгласить уже на всей территории страны. Возможно, это развяжет вооружённым силам руки, и они смогут исполнить то, что "требует от них нация", развернув войну против беднейших из бедных, против тех, кто борется за само выживание.

Быть может, именно так погибнет товарищ Камла — пытаясь сбить из своего самодельного пистолета вертолёт или военный самолёт. Вполне возможно, что к тому времени она дорастёт до АК-47 или лёгкого пулемёта, похищенного из правительственного арсенала или взятого у убитого полицейского. Может случиться и так, что к тому времени мы спокойно воспримем её смерть: мнение тех из нас, кто пока "заблуждается", "поправят" при помощи "имеющихся СМИ".

Так вот, оказывается, каково оно — индийское государство, во всей его демократической красе, готовое грабить, морить голодом, держать в осаде, а теперь ещё и разворачивающее военно-воздушные силы для "самозащиты" от своих же беднейших граждан!

Самооборона. О да! Что, операция "Зелёная охота" ведётся правительством в порядке самообороны, чтобы вернуть беднейшим людям землю, отнятую у них злобными коммунистическими корпорациями?!

Если правительство использует предложение переговоров, чтобы подманить глубоководную рыбу, а затем вытащить её на берег, то есть ли у мирных переговоров будущее? Искренне ли заинтересованы в мире обе стороны? Люди задаются вопросом: действительно ли маоисты заинтересованы в мире и справедливости, и можно ли предложить им что-то в рамках существующей системы, чтобы они отошли от заявленной цели свержения индийского государства? Вероятно, правильно ответить: нет. Маоисты не верят, что нынешняя система может обеспечить справедливость. И дело в том, что всё большее число людей начинает с ними соглашаться. Если бы мы жили в подлинно демократическом обществе, в котором простые люди чувствуют, что у них есть по крайней мере, надежда на справедливость, маоисты были бы маленькой маргинальной группкой активистов с весьма скромной народной поддержкой.

Ещё одним камнем преткновения является расхожее мнение о том, что прекращение огня нужно маоистам лишь для передышки, которую они используют для перегруппировки сил и укрепления своих позиций. В интервью "Хинди" (14 апреля 2010 года) Азад был на удивление откровенен: "Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что обе стороны будут использовать прекращение огня для укрепления своего положения". Затем он пояснил, что прекращение огня, пусть временное, даст передышку обычным людям, оказавшимся в районе военных действий.

С другой стороны, правительство остро нуждается в войне (чтобы понять степень этой остроты, достаточно почитать деловую прессу). Оно чувствует спиной сверлящий взгляд международного делового сообщества. Правительство должно выполнить заказ, и сделать это нужно как можно быстрее. Чтобы не упасть в грязь лицом, ему приходится, с одной стороны, дальше настаивать на переговорах — и срывать их с другой. Убийство Азада стало важной победой: замолк голос, звучащий опасно разумным. По крайней мере на данный момент переговоры были успешно сорваны.

Вокруг переговоров ведётся много циничных пересудов. Но нам, простым людям, следует зарубить себе на носу: чтобы бы ни значило начало мирных переговоров, оно точно не означает эскалацию войны.

За последние несколько месяцев правительство наводнило леса десятками тысяч вооружённых до зубов военизированных отрядов. Маоисты ответили на это серией дерзких засад. Более 200 полицейских были убиты. Тела всё ещё продолжают привозить из леса. Убитых полицейских заворачивают в национальный флаг, убитых маоистов несут как охотничий трофей, обезглавленными, привязывая запястья и лодыжки к бамбуковым палкам. Тела, больше не похожие на человеческие, изуродованные нападениями из засады, обезглавленные — плоды массовых казней. Мы ничего не знаем о телах, брошенных в лесу. Театр военных действий был оцеплен, закрыт для активистов и журналистов. Так что никто не ведёт им счёта.

Вооружённые до зубов

6 апреля 2010 года Партизанская армия народного освобождения устроила засаду Центральным резервным полицейским силам (ЦРПС) и убила 76 полицейских. Это стало крупнейшим нападением из всех, имевших место в Дантеваде. Партия выпустила по этому поводу подчёркнуто сухое коммюнике по случаю этой победы. Телевидение выжало из этой трагедии всё, что смогло. Нацию призвали осудить убийство. Многие из нас были не готовы это сделать — не потому, что мы рады убийству, и не оттого, что мы все маоисты; причина в том, что у нас сложное, неоднозначное отношение к операции "Зелёная охота". За отказ принять участие в стремительно расширяющейся кампании осуждения нас объявили "сочувствующими террористам", а наши изображения мелькают на телеэкране, как фотографии разыскиваемых преступников.

Что забыл в племенной деревне отряд ЦРПС, вооружённый двадцатью автоматами АК-47, тридцатью восемью винтовками INSAS, семью самозарядными карабинами, шестью ручными пулемётами, двумя пистолетами-пулемётами "СТЭН" и двухдюймовым миномётом? Такие вопросы приравниваются к государственной измене.

Когда после этой засады прошло уже несколько дней, я столкнулась с двумя бойцами этих полувоенных отрядов. Они болтали с водителями из делийского автопарка и ждали своего патрона — когда он выйдет из ресторана, фитнес-клуба или отеля. В их отношении к последним событиям не было ни сожалений, ни патриотизма. Простой подсчёт "плюсов" и "минусов" — как в балансовом отчёте. Они говорили о том, сколько лакхов рупий нужно дать, чтобы устроить человека в полувоенный отряд, и что большинство семей влезает в огромные долги, чтобы собрать денег на такую взятку. Из жалкой зарплаты, к примеру, джавана (пехотинца — прим. пер.) погасить этот долг невозможно. Единственный способ его выплатить — это делать то, что делают индийские полицейские: шантажировать и запугивать людей, заниматься рэкетом, вымогательством, совершать грязные сделки (в случае Дантевады — обирать крестьян, красть их деньги и украшения). Но внезапно погибнув, человек оставляет семью с огромным долгом. Гнев людей, беседовавших в том автопарке, был направлен на правительство и старших полицейских офицеров, которые сколачивают состояние на взятках, а затем равнодушно отправляют молодых людей на верную смерть. Они знали, что щедрая компенсация, обещанная родственникам погибших в нападении 6 апреля, призвана замять скандал. Она никогда не станет общепринятой практикой в отношении каждого полицейского, который погибнет на этой грязной войне.

Неудивительно, что потом из зоны военных действий приходят вести, что сотрудники ЦРПС весьма неохотно идут в патрули. Рассказывают, что они подделывают журналы учёта, заполняя их записями о патрулях, которых реально не было. Возможно, эти люди начинают понимать, что они всего лишь пешки, одетые в камуфляж — пушечное мясо на этой войне богатых. Но при этом тысячи людей только того и ждут, чтобы занять освободившееся место.

17 мая 2010 года в другой крупной схватке в Дантеваде маоисты взорвали автобус и убили около 44 человек. 16 из них были особыми полицейскими уполномоченными, членами печально известного народного ополчения, действующего при финансовой поддержке правительства — "Салвы джудум". Ужасает тот факт, что остальные погибшие были обычными людьми, в основном адиваси. Маоисты выразили некоторое сожаление по поводу гибели гражданских лиц, но оно слишком уж напоминало оправдания "случайных потерь", которые в подобных случаях звучат со стороны государства.

В прошлом месяце в Бихаре маоисты похитили четверых милиционеров и потребовали освобождения некоторых из своих руководителей. Через несколько дней этой драмы они убили одного из заложников, полицейского-адиваси по имени Лукас Тете. Два дня спустя они отпустили трёх остальных. Казнью заложника, находившегося в их руках, маоисты нанесли вред прежде всего собственному делу. Это стало ещё одним примером двойной морали "революционного насилия", вполне ожидаемого в зоне военных действий, в которой тактика бьёт нравственность, что делает мир только хуже.

Мало кто из аналитиков и комментаторов, так сокрушавшихся из-за убийств гражданских лиц в Дантеваде, обратил внимание на то, что в то же самое время, когда маоисты взрывали автобус, полиция оцепила несколько деревень в Калинганагаре, Ориссе, Балитутхе и Потко в Джаркханде и открыла огонь по тысячам протестующих против захвата их земель "Татой", "Джиндалой", "Поской" и прочими корпорациями. Эта осада продолжается и сейчас. Из-за полицейского оцепления раненых нельзя доставить в больницу, а загруженные на Youtube видеозаписи показывают, как отряд полиции по подавлению волнений разгоняет сотни протестующих — обычных крестьян, вооружённых луками и стрелами.

Единственная польза, которую принесла операция "Зелёная охота", состоит в том, что для простых людей она расставила все точки над i. Даже дети в деревнях теперь знают, что полиция работает "на корпорации" и что операция "Зелёная охота" — это война не против маоистов. Это война против бедных.

И это касается не только их. Все мы видим, как демократия обратилась против самой себя, словно змея, пожирающая собственный хвост. И сейчас мы с удивлением наблюдаем за тем, как её хвост пытается сопротивляться.

Манипур в огне. Ещё одно лицо сопротивления

***

Из всех участвующих в сегодняшней борьбе политических организаций ни одна не вызывает столько споров, как КПИ (маоистская). Самой очевидной причиной этого является её неизменная приверженность вооружённой борьбе как единственному пути к революции. Книга Суманты Банерджи "Пробуждение Наксальбари. История движения наксалитов" является одним из наиболее полных обзоров движения. Она описывает ранние годы партии и ту почти что легкомысленную манеру, в которой наксалиты стремились придать импульс индийской революции путём "уничтожения классового врага", ожидая спонтанного восстания масс. Она описывает уступки, которые пришлось совершить, чтобы остаться верными внешнеполитической линии Китая, а также то, как движение распространялось от штата к штату и как наксалиты подвергались жесточайшим репрессиям.

Хотя ортодоксальные левые и либеральная интеллигенция и похоронили ярость к наксалитам глубоко внутри, она продолжает рождать у них замешательство, толкающее их в объятия мистически безопасного индийского государства. Будто они слепнут всякий раз, едва лишь перед ними забрезжит перспектива революционных выступлений. Они находят причины, чтобы отвести взгляд. Политические партии или отдельные лица, которые в последние 25 лет не оказывали поддержки, к примеру, Движению в защиту реки Нармады, или не участвовали в солидарности с одним из многочисленных мирных движений, вдруг начали превозносить добродетели отказа от насилия и гандийскую сатьяграху. С другой стороны, те, кто принимал активное участие в этой борьбе, могут быть решительно несогласны с маоистами, могут относиться к их действиям с осторожностью и даже приходить в ярость от их методов, но при этом считать маоистов частью того же движения сопротивления, к которому принадлежат сами.

Сложно сказать, кто ненавидит маоистов сильнее: индийское государство, его армия стратегических экспертов и инстинктивно разделяющий правую идеологию средний класс — или Коммунистическая партия Индии (КПИ), Коммунистическая партия Индии (марксистская), несколько отколовшихся от марксистко-ленинского движения групп и левые либералы. Споры начинаются с терминологии. Более ортодоксальные коммунисты отрицают, что "маоизм" может считаться "измом". Маоисты, в свою очередь, называют основные коммунистические партии "социал-фашистами" и обвиняют их в "экономизме" — главным образом за переговоры в ущерб перспективам революции.

Каждая фракция считает именно себя подлинно революционной марксистской партией. Каждая считает, что другие неправильно интерпретируют коммунистическую теорию и неверно понимают историю. При этом любой человек, не состоящий в той или иной группе, с лёгкостью увидит, что ни одна из них не является полностью верной или окончательно заблуждающейся в том, что говорит. Но ожесточённые, как в религиозных сектах, расколы являются естественным следствием непреклонного следования партийной линии, которого требуют все коммунистические организации. Так что они погружаются в болото взаимных обвинений, которые восходят к временам русской и китайской революций, великим спорам между Лениным, Троцким и Сталиным, красной книжечке председателя Мао и их взаимным нападкам. Они обвиняют друг друга в "неправильном применении" "марксистско-ленинско-маоистской" теории: как будто это мазь, которую можно втирать в неправильном месте. (Моя предыдущая статья "В пути с товарищами" попала как раз в центр этих дискуссий. Она получила свою долю замечательных обвинений, которые заслуживают отдельной брошюры).

Помимо споров о необходимости участия в выборах, ещё одним камнем преткновения различных коммунистических течений стал вопрос о том, сложились ли в стране революционные условия. Из искры может разгореться пламя, как писал Мао о Китае, или хворост ещё слишком сырой? Проблема в том, что Индия живёт в нескольких столетиях одновременно, поэтому, возможно, метафора охватывающего джунгли пожара не находит себе аналогий в индийской социально-политической действительности. Это не лесные дебри, а островки деревьев, разделённые просеками, мешающими огню распространиться. Вероятно, невозможно достичь согласия относительно сроков возможной революции. Поэтому каждый марширует под собственный барабанный бой. КПИ и КПИ (марксистская) в той или иной степени сошлись на том, что революция — дело граничащего с загробной жизнью будущего. Для Чару Мазумдара, основателя движения наксалитов, революция должна была произойти ещё 30 лет назад. Согласно Ганапати, нынешнему лидеру движения, до неё осталось примерно 50 лет.

Сегодня, спустя 40 лет после восстания наксалитов, главное обвинение, выдвигаемое против них парламентскими левыми, остаётся прежним: они якобы страдают от того, что Ленин назвал "детской болезнью левизны", то есть заменили работу с массами милитаризмом и не заняты формированием подлинно революционного пролетариата. Считается, что они с презрением относятся к городскому рабочему классу и представляют собой идеологически закостеневшую силу, которая может двигаться вперёд только как лягушка на спине у "простодушных" (читай: примитивных) племён из джунглей, которые, по мнению ортодоксальных марксистов, не имеют никакого реального революционного потенциала. (Вероятно, тут не место обсуждать теорию, которая говорит, что люди должны стать сперва наёмными работниками, порабощёнными централизованной промышленной системой, и уже потом их можно будет считать революционными).

Обвинения в том, что маоисты не связаны с движением городского рабочего класса, с движением далитов, с крестьянами и сельскохозяйственными рабочими за пределами леса, справедливы. Несомненно, что военизированная политика маоистской партии делает её работу невозможной без лесного укрытия. Однако столь же правдивым будет и обвинение главных коммунистических партий в том, что они смогли закрепиться в "официальной" политике лишь путём столь радикальных идеологических уступок, что теперь невозможным сказать, есть ли вообще какая-то разница между ними и другими буржуазными партиями. Кроме того, нужно отметить, что небольшие коммунистические организации сумели сохранить верность своей идеологии лишь благодаря тому, что не представляли ни для кого серьёзной опасности.

Какие бы достоинства и недостатки ни влекло за собой положение буржуазной партии, вряд ли кто-то будет ассоциировать слово "революционный" с КПИ или КПИ (марксистской) (хотя, например, КПИ и играет определённую роль в некоторых выступлениях против горнодобывающих компаний в Ориссе). Но даже в избранной ими сфере влияния они не могут утверждать, что оказали большую услугу пролетариату, интересы которого представляют. Кроме своих традиционных бастионов в штате Керала и Западная Бенгалия, над которыми они теряют контроль, КПИ и КПИ (марксистская) весьма скромно представлены в любой другой части страны, городской или сельской, в лесу или на равнине. Они исчерпали ресурсы своих профсоюзов, не смогли остановить массовые увольнения и сокращение сектора постоянной занятости, к которому привели механизация и новая экономическая политика. Они не смогли предотвратить систематическое ущемление прав рабочих. Зато сумели оттолкнуть от себя практически все общины адиваси и далитов. В Керале многие сказали бы, что они поработали лучше других политических партий, но их тридцатилетнее "правление" в Западной Бенгалии превратило этот штат в руины. Вполне возможно, что репрессии, развязанные ими в Нандиграме и Сингуре, а теперь и в Джангалмахале, приведут к тому, что они потеряют власть на несколько лет (Ровно до тех пор, пока Мамта Банерджи, глава Тринамулского конгресса, не докажет, что простым людям не стоит надеяться на её партию).

Но даже слушая это унылое перечисление их политических предательств, необходимо помнить, что не стоит радоваться уходу со сцены официальных коммунистических партий. По крайней мере, пока этот уход не прокладывает путь для нового, более жизнеспособного и действительно левого движения в Индии.

Маоисты (как в своём нынешнем состоянии, так и в более ранних воплощениях) двигались различными политическими траекториями. Распределение земли, в том числе с помощью насилия, всегда было стержнем их политической борьбы. И хотя их усилия в этом были до крайности безуспешны, но революционное насилие, за которое заплатили своими жизнями тысячи как простых людей, так и маоистов, обнажило глубоко укоренившуюся в самой структуре индийского общества несправедливость. Движение наксалитов — которое можно сравнить с восстанием в Телангане, ставшим в некотором смысле предтечей Наксальбари — пробудило в самых угнетённых общинах ненависть к эксплуататорам и стремление к уважению человеческого достоинства. В Западной Бенгалии оно привело к операции "Барга" (испольщик) и в гораздо меньшей степени повлияло на ситуацию в Андхра-Прадеше; оно устыдило правительство и заставило его провести хотя бы ограниченную земельную реформу. Но даже сегодня все разговоры премьер-министра о "неравномерном развитии" и "эксплуатации" в районах проживания племён, планы передать средства Объединённого управления лесами от министерства лесного хозяйства напрямую грам панчаятам, объявления комиссии по планированию, что оно выделит 14 тысяч кроров рупий на развитие племён, проистекают не из подлинной заботы о людях, а из стратегии по разрядке маоистской "угрозы". Если эти средства в конечном итоге принесут пользу общинам адиваси, а не осядут в карманах бесчисленных посредников — что ж, эту "угрозу" непременно стоит оплатить. Интересно, что хотя маоисты практически не имеют политического присутствия за пределами лесных массивов, они существуют в народном воображении, весьма благожелательно к ним настроенным, как партия, которая стоит на стороне бедных, защищая их от запугиваний и издевательств со стороны государства. Если "Зелёная охота" превратится из вне-конвенциональной операции в настоящую войну, если простые адиваси начнут погибать в огромном количестве, это сочувствие может вспыхнуть самым неожиданным образом.

Среди самых серьёзных обвинений, выдвигаемых против маоистов, есть и такое: их лидеры заинтересованы в том, чтобы народ оставался бедным и неграмотным, так как это способствует сохранению власти над ним. Критики наксалитов вопрошают: почему работая 30 лет в таких районах, как Дандакаранья, маоисты не строят там школ и больниц, не возводят защитных дамб и не развивают сельское хозяйство, почему люди там всё ещё умирают от малярии и недоедания? Хороший вопрос. Но он игнорирует реальность того, что значит быть запрещённой организацией, чьи члены — даже доктора и учителя — подлежат расстрелу на месте. Было бы более полезным адресовать его правительству Индии, у которого развязаны руки. Почему в районах проживания адиваси, где не действуют маоисты, тоже нет ни школ, ни больниц, ни защитных дамб? Почему люди в Чхаттисгархе страдают от столь острого недоедания, что доктора начали называть его "СПИДом от голода" из-за воздействия, которое оно оказывает на иммунную систему человека?

В подвергшейся цензуре главе доклада для Министерства Панчаят радж исследователи Аджай Дандекар и Читрангада Чоудури (отнюдь не сторонники маоистов: они называют их идеологию "жестокой и циничной") пишут следующее: "Так что маоисты сегодня имеют двойной эффект в тех районах, где действует "Закон о панчаятах". Благодаря оружию, которым они обладают, они могу вызвать некоторый страх у администрации на уровне деревни / квартала / района. Следовательно, они преодолевают широко распространённое в деревнях бессилие перед пренебрежением защищающих крестьян законами, такими, как "Закон о панчаятах". Это пренебрежение может проявляться, например, в том, что талатхи (старосты — прим. пер.) требуют взятки за выполнение обязанностей, порученных им в соответствие с "Законом о признании прав на леса", перекупщики дают грабительски низкую плату за лесную продукцию, подрядчики нарушают нормы по минимальному размеру оплаты труда. Партия также очень много сделала для развития сельского хозяйства: к примеру, мобилизовала общественный труд для рытья сельскохозяйственных прудов, сбора дождевой воды и для восстановления земли в регионе Дандакараньи, что, как убедились жители, способствовало росту зерновых культур и улучшению ситуации в плане продовольственной безопасности.

"Экономический и политический еженедельник" недавно опубликовал анализ работы Национальной схемы гарантированной занятости на селе в двухстах округах Ориссы, Чхаттисгарха и Джаркханда, занятых маоистами. Авторы статьи — Каустав Банерджи и Парта Саха — утверждают:

"Полевые исследования показали, что обвинения маоистов в препятствовании развитию сельского хозяйства не имеют под собой серьёзного основания. Наоборот, Бастар гораздо более продвинулся в плане соответствия нормам "Закона о гарантированной занятости в сельских районах", чем некоторые иные районы... кроме того, историю борьбы за повышение оплаты труда и соблюдение её минимального размера можно проследить по таковой в районах, занятых маоистами. Очевидный результат, который показало соответствующее исследование — это удвоение платы за сбор листьев тенду в большинстве таких районов... кроме того, маоисты поощряют проведение (так! — А. Р.) социального аудита, что способствует появлению новых форм демократической деятельности, ранее в Индии не встречавшихся".

Во многих спорах вокруг маоистов скрыто присутствует старая склонность воспринимать массы — в данном случае адиваси и представителей низших каст — покровительственно, как неразумную толпу слепцов, полностью подконтрольную горстке "чужаков". Один университетский профессор, широко известный своими нападками на маоистов, обвинил лидеров партии в том, что они паразитируют на несчастных адиваси. Чтобы придать больший вес своей точке зрения, он сравнил отсутствие развития Дандакараньи с процветанием Кералы. А после утверждения, что все маоистские лидеры не адиваси — трусы, "скрывающиеся в безопасном лесу", он обратился ко всем маоистским партизанам-адиваси и деревенской милиции с призывом капитулировать перед группой гандийских активистов из среднего класса (на его выбор). Под занавес он призвал предать руководителей-неадиваси суду за военные преступления. Вот только чем гандийцы-неадиваси лучше, чем маоисты-неадиваси, он не уточнил. Есть нечто весьма тревожное в неспособности человека допустить, что простые люди способны сами взвешивать все за и против и принимать решения.

К примеру, в Ориссе ведут борьбу несколько невооружённых движений сопротивления, весьма отличающиеся друг от друга. Но их объединило то, что им удалось временно остановить развёртывание проектов некоторых крупных корпораций: "Таты" в Калинганагаре, "Поско" в Джагатсингхпуре, "Веданты" в Ньямгири. В отличие от Бастара, где эти корпорации укоренились и контролируют территорию, Ориссу маоисты используют лишь как коридор для перемещения своих отрядов. Так как силы безопасности усиливают репрессии в отношении мирных движений, последним придётся серьёзно задуматься о плюсах и минусах участия маоистов в их борьбе. Останутся ли вооружённые отряды КПИ (маоистской), чтобы противостоять репрессиям со стороны государства, которые неизбежно последуют за маоистской "деятельностью"? Или они отступят и оставят безоружных людей один на один с полицейским террором? Активисты и простые люди, ложно обвинённые в принадлежности к запрещённой партии, уже брошены в тюрьмы. Многие из них были хладнокровно убиты. Но невооружённые движения сопротивления и КПИ (маоистская) продолжают исполнять свой напряжённый сложный танец.

В отдельных случаях партия действовала безответственно, и это имело для простых людей ужасные последствия. В 2006 году, на пике напряжённости отношений между далитами и адиваси в округе Кандхамал, маоисты застрелили Лакшманананда Сарасвати, лидера Движения "за возвращение племён в объятья хинди", фашистской группировки проповедников, работающей с адиваси, чтобы вернуть их "в лоно индуизма". После этого убийства недавно обращённые в индуизм племена кхонд пришли в ярость и начали погром. Почти четыреста деревень были охвачены антихристианским насилием. Пятьдесят четыре далита-христианина округа Панна были убиты, более двухсот церквей сожжено, десятки тысяч человек вынуждены были бежать из своих домов. Многие до сих пор живут в лагерях, не имея возможности вернуться. Несколько иная, но не менее опасная ситуация назревает в Нараянпатне в Корапуте, округе, где Организация крестьян, трудящихся и адиваси (которую полиция называет "маоистским движением") ведёт борьбу за возвращение земель адиваси, незаконно присвоенных местными ростовщиками и торговцами алкоголем (многие из которых далиты). Эти районы охвачены полицейским террором: сотни адиваси брошены в тюрьму Корапут и тысячи живут в лесах, боясь возвращаться в свои дома.

Народ, живущий в таких условиях, не может просто получать указания от кучки идеологов, которые появляются из ниоткуда, размахивая оружием. Решая, какую стратегию избрать, люди принимают во внимание многие факторы: историю сопротивления, характер репрессий, чрезвычайность положения и, что весьма важно, условия, в которых происходит борьба. Решение о том, стать ли гандийцем или маоистом, взять оружие в руки или сопротивляться мирными методами, или и теми и другими (как в Надиграме) не всегда является нравственным или идеологическим. Довольно часто оно является тактическим. К примеру, гандийская сатьяграха — это своего рода политический театр. Чтобы она была эффективной, необходима сочувствующая аудитория, которой нет у крестьян в лесных дебрях. Поможет ли голодовка, когда отряд из восьмисот полицейских ночью окружает деревню и начинает поджигать дома и стрелять в людей? (Могут ли вообще голодающие люди объявить голодовку? И сработает ли голодовка, если её не покажут по телевизору?). Точно так же и партизанская война — это стратегия, которую не могут применить жители равнин, у которых нет прикрытия для тактического отступления. К счастью, люди способны вырваться из идеологических пут, и быть гандийцем в Джантар-Мантаре, активистом на равнине и партизаном в лесу вовсе не обязательно значит страдать от кризиса идентичности. Индийское сопротивление сильно своим разнообразием, а не единообразием.

С тех пор, как правительство расширило определение "маоиста", чтобы им можно было назвать любого своего противника, маоисты оказались в центре внимания. Однако их кондовая догматичность, неспособность принять инакомыслие, работать с другими политическими силами — как и одномерно-мрачный военный склад ума — со всей очевидностью показывают нам, что это тот случай, когда принято говорить: "не по Сеньке шапка".

(Когда я встретила в лесу товарища Рупи, эта связистка первым делом задала вопрос по поводу интервью, данному мною после нападения маоистов на Рани-Бодили, школу для девочек в Дантеваде, которою полиция превратила в свой лагерь. В результате этого нападения было убито более 50 полицейских и особых полицейских уполномоченных. "Мы были рады, что Вы отказались осудить нашу атаку на Рани-Бодили. Но затем в том же интервью Вы заметили, что если маоисты придут к власти, то Вы, вероятно, станете первым кандидатом на расстрел. Почему Вы это сказали? Почему Вы считаете нас такими?" Я погрузилась в долгие объяснения, но нас прервали. Если бы не это, то, вероятно, я бы начала бы со сталинских чисток: миллионы простых людей, почти половина из 75 тысяч командиров Красной армии и 98 из 139 членов ЦК были брошены в тюрьмы или расстреляны, не говоря уже о той огромной цене, которую заплатил китайский народ за Большой скачок и Культурную революцию; а закончила бы событиями в Педамаллапураме, Андхра-Прадеш, когда маоисты, в своём первом воплощении — в виде Группы народной войны — убили сарпанча (деревенского старосту — прим. пер.) и напали на активисток антимаоистского движения за отказ присоединиться к их кампании бойкота выборов.

Благодаря своему радикализму маоисты сейчас находятся в авангарде протестного движения, защищающего родину адиваси от картеля добывающих и перерабатывающих компаний. Делать из этого вывод, что КПИ (маоистская) — это партия с новым представлением о "развитии" или об окружающей действительности, значит выдавать желаемое за действительное. (И всё же есть некий обнадёживающий знак — это её протест против строительства крупных плотин. Ведь если это продуманная позиция, то она, без сомнения, приведёт к совершенно иной модели развития). Для политической партии, которая представляется противостоящей натиску корпоративных хищников — горнодобывающих компаний, маоистская политика (и практика) относительно добычи полезных ископаемых остаётся весьма расплывчатой. В некоторых местах, где люди борются против горнодобывающих компаний, широко распространилось мнение, будто маоисты могут и не препятствовать проектам по созданию инфраструктуры горнодобывающих компаний, если те заплатят откупные. Интервью и заявления, сделанные высшим руководством маоистов по поводу добычи ископаемых, демонстрируют подход, который можно примерно обозначить фразой: "мы бы сделали это лучше". Они туманно намекают на добычу, "не наносящую вред экологии", обещают более высокие компенсации, лучшую заботу о трудоустройстве для перемещённых лиц и большую долю в прибыли для заинтересованных сторон. (Нынешний министр горнодобывающей промышленности и полезных ископаемых, мысля в той же схеме, пообещал парламенту, что 26 % "прибыли" от добычи полезных ископаемых пойдут на "развитие племён". То-то радости будет свиньям в корыте!)

Но давайте окинем взглядом невероятно притягательный ресурсоносный пояс — бокситовое богатство на несколько триллионов долларов. Не существует экологичного способа добыть бокситы и переработать их в алюминий. Это высокотоксичный процесс, который большинство западный стран вывели за пределы собственной территории. Для производства одной тонны алюминия необходимо примерно шесть тонн бокситов, более тысячи тонн воды и огромное количество электроэнергии. Чтобы получить такое количество воды и электричества, необходимы крупные плотины, строительство которых, как мы знаем, влечёт за собой свой собственный цикл катастрофических разрушений. Но, в конце концов, главный вопрос в том, для чего нужен этот алюминий? На что он пойдёт? Без алюминия нельзя производить оружие — поэтому он является основой оружейной промышленности других стран. Учитывая это, как можно в здравом уме заявлять об "экологичной" политике добычи полезных ископаемых?! Представим себе чисто гипотетически, что КПИ (маоистская) получила бы контроль над так называемым красным коридором, родиной племён, богатой ураном, бокситами, известняком, доломитами, углём, оловом, гранитом, мрамором — как бы это отразилось на их политике использования этих земель? Стали бы они продавать полезные ископаемые, чтобы развить инфраструктуру и расширить сферу своей деятельности? Или добывали бы самый минимум, необходимый для удовлетворения основных потребностей народа? И как определить эти "основные потребности"? К примеру, будет ли ядерное оружие таковым в маоистском государстве?

Судя по тому, что происходит в России и Китае и даже во Вьетнаме, в конечном итоге и коммунистические, и капиталистические общества имеют, кажется, одну общую черту — своеобразную "ДНК", отвечающую за их устремления. После революций и строительства социалистического общества, за которое миллионы рабочих и крестьян заплатили своими жизнями, эти страны превратились в неприкрыто капиталистические. Возможность потреблять стала для них мерилом прогресса, а такого рода "прогресс" не может существовать без промышленности, которая должна стабильно снабжаться сырьём. Для этого нужны шахты, плотины, завоевания, колонии и власть. Старые державы увядают, их место занимают новые. Та же история с новыми героями: богатые страны грабят бедные. Вчера это были Европа и Америка, сегодня их сменили Китай и Индия. Быть может, завтра их место займёт Африка. Но наступит ли это "завтра"? Возможно, сейчас уже слишком поздно задавать такой вопрос, но надежда имеет мало общего со здравым смыслом.

Можем ли мы ожидать, что от верной гибели планету спасут те самые устремления, что привели её к последней черте? Маловероятно. Альтернатива, если она и есть, будет рождена теми людьми, которые сопротивлялись гегемонии капиталистического и империалистического импульса — вместо того, чтобы быть поглощёнными им.

Здесь, в Индии, даже в разгар насилия и жажды наживы всё ещё теплится надежда. Если есть люди, которые смогли сопротивляться, то сможем и мы. Часть нашего народа так и не была колонизирована мечтой потребления. Ещё жива традиция, продолжающая гандийское стремление к устойчивому развитию и опоре на собственные силы, выступающая за социалистические идеи равенства и социальной справедливости. У нас ещё жива традиция Амбедкара, бросавшая вызов как Ганди, так и социалистам. У нас есть самая поразительная коалиция движений сопротивления, обладающих не воспроизводимым опытом, пониманием и видением проблем.

И, что наиболее важно, в Индии есть почти сто миллионов адиваси. Именно они — те, кто хранит тайну устойчивого развития. Исчезнув, они унесут этот секрет с собой, а такие войны, как операция "Зелёная охота", заставят их исчезнуть. Так что победа сил, ведущих эту войну, будет содержать в себе семена разрушения не только для адиваси, но и для всего человечества. Вот почему так важно говорить о войне в Центральной Индии. Вот почему нам срочно нужен реальный диалог между всеми политическими силами, которые противостоят этой войне.

Когда капитализм будет принужден терпеть в своих границах некапиталистические сообщества и согласиться на некие пределы в своём стремлении к господству, когда он будет вынужден признать, что запасы ископаемых не бесконечны — тогда придут изменения. Если у мира и есть хоть какая-то надежда, то она живёт не на конференциях по климатическим изменениям и не в городах с небоскрёбами. Она живёт внизу, на самой земле, среди тех людей, кто каждый день борется за свои леса, свои горы и реки, потому что знает, что леса, горы и реки защищают их.

Первым шагом на пути переосмысления сошедшего с ума мира было бы прекращение уничтожения тех, у кого есть иное представление — представление о мире, лежащее за пределами капитализма равно как и коммунизма. Представление, содержащее совершенно иное пониманием того, что такое счастье и предназначение человека. Чтобы овладеть этим философским пространством, необходимо дать физическое пространство для выживания тем, кто выглядят хранителями нашего прошлого, но на самом деле может стать проводниками в будущее. Чтобы сделать это, мы должны спросить у власти предержащих: можете ли вы оставить воду в реках? Деревья в лесу? Бокситы в горах?

Если ответ будет отрицательным, то, быть может, властям уже хватит проповедовать мораль жертвам развязанной ими же войны?

Рейтинг публикации:

0

Комментарии (0) | Распечатать

Добавить новость в: