В эти дни многие вспоминают события тридцатилетней давности и его исторические рифмы Например, Феликс Разумовский пишет в своем блоге: «30 лет назад в Беловежской пуще собрались те, кто готов был продолжить традицию Бреста. Кто готов был подписать что угодно, с любыми последствиями для России, лишь бы решить свои личные сиюминутные проблемы. Удовлетворить в общем-то жалкие амбиции. Брест пожертвовал чуть ли не третью России, пожертвовал победой в Великой войне, пожертвовал миллионами русских жизней. Последствия Беловежского сговора окажутся не менее разрушительными. Мы их расхлёбываем до сих пор, эти последствия, и конца-краю этому нет». Все верно. Но все же не совсем. История часто повторяется, но никогда не повторяется в точности. И мир, который кончался с Брестом, был не тем, который кончался в Беловежской пуще, и сами люди, и их амбиции были иными. Большевики жертвовали Россией ради Мировой революции, и, подписывая Брестские соглашения, надеялись скоро вернуться, сначала в Германию, а потом и во всю Европу. Это было пусть и безумное, но мессианство. И в 1920-м Красная армия, наступающая на Варшаву, действительно была близка к цели. Если бы пала Варшава, следующим бы пал Берлин, а затем и Париж. И всем тогда все это было понятно. Это была одна реальность. В 1991-м она была немного другая. Те, кто ставил свои подписи под Беловежским сговором, разваливали Советскую империю ради собственных мелких национальных эгоизмов, надеясь жирно пожить и поправить в отдельных национальных квартирках. Получилось (во всяком случае – для народов) так себе. Бывшие азиатские республики быстро скатились к традиционному феодализму баев, прибалтийские – Литва, Латвия, Эстония – представляют собой пустыню с демонтированной советской экономикой и отсутствующей своей, которую покинула молодежь и трудоспособные граждане. Украина превратилась в вечно ноющую опухоль с фактически отсутствующим государством, Белоруссия – в государство со стагнирующим в образцовом колхозе народом. Более-менее живыми в неблестящем ожерелье постсоветского мира кажутся лишь некоторые страны Восточного блока, особенно Венгрия и Польша, отчаянно сопротивляющиеся необольшевистской экспансии, теперь уже со стороны Евросоюза и жалующиеся на его «тоталитаризм» (Орбан), еще более жесткий, чем когда-то советский. Да, история, кроме того, что повторяется, порой еще совершает и удивительные кульбиты. Мировая перманентная революция тов. Троцкого, изгнанная вместе с ее идеологом, из СССР, в 1930-40-е прочно обосновалась в США, сначала в виде 4-го Интернационала, а затем в виде вылупившихся из него неоконсерваторов и – тогда же – неолибералов, уже оттуда начала свое новое победное шествие по миру.
В 1970-е Демократическая партия США, усилиями птенцов гнезда Макса Шахтмана (бывшего руководителя 4-го Интернационала, личного друга Льва Троцкого), стала быстро превращаться с Социал-Демократическую, а Республиканская (силами тех же бывших троцкистов-неоконов и их нового гуру Лео Штрауса) — в мессианскую силу консервативно-религиозного типа. Взять власть в самой сильной капиталистической стране мира, а уже затем, используя ее военную и финансовую мощь – захватить власть во всем мире – с этой программой птенцы Шахтмана-Штрауса начинали новую попытку мировой революции. Которая, если смотреть на сегодняшний мир, у них, увы, кажется, получилась удачной. «Когда 15 лет назад я уезжал на Запад, мне трудно было представить себе, что после падения Берлинской стены и одновременного распада Советского Союза между Западом и Востоком начался натуральный обмен условными рефлексами: Восток бурно пробуждался в западный сон, American Dream, в то время как Запад старательно вырабатывал коммунистические поведенческие шаблоны», – писал в 2007 г. оказавшийся на Западе советско-российский философ Карен Свасьян. Что ж, «Французская революция каждый раз начинается заново, и каждый раз это одно и то же» (де Токвиль). И вот уже «в Брюсселе, этом клоне коммунистической Москвы, продумываются решения, оспаривающие уникальность лысенковских», продолжает К. Свасьян, ужасаясь темпам деградации европейцев, сравнимых с «катаклизмом». («О будущем Европы в свете её настоящего», 2007) Но это был еще старый добрый 2007 год! Когда еще можно было с ностальгией вспоминать советско-американскую Европу Берлинской стены, «по одну сторону которой начиналась Америка, а по другую Советский Союз. Сама Европа, понятным образом, оказывалась замурованной в стене, что означало: объем и величина её не превышали объема и величины стены» (там же). За сим последовали эфемерные минуты эйфории, когда Европа, уже в виде груды щебня разрушенной Стены, была самосвалами свезена на помойку, никому более не нужная. А что же последовало дальше? Оказалось, что развал СССР привел не только к упразднению советской империи и идеологии, но и к упразднению западной культуры и цивилизации. Которая еще в 1980-е была необходима для борьбы с СССР, а в 90-е творцам нового порядка вещей стала более не нужна. В сегодняшних американских и европейских университетах понятие «культура Запада» и «цивилизация Запада» остались лишь как воспоминания о «постыдном прошлом», уступив место «новой революционной ортодоксии», констатирует профессор калифорнийского университета Юрий Слезкин.
А тем временем новые «красные армии тов. Троцкого» уже снова стучатся в двери: теперь уже в наши, со стороны бывшего Запада, бывшей Европы, одетые в новую форму нового квир-большевизма: «критическая теория», парады ЛГБТ, «новая этика», «новая нормальность», родитель номер один и т.д., но вооруженные все той же вечной программой и сутью: тотальное разрушение культуры, гибель народов во всесмешении хаоса. Вот каким получается этот тридцатилетний юбилей. И вот здесь мы и подходим к самому главному. Оказывается, распад советской империи 30-летней давности был не только нашей, но лишь частью общеевропейской катастрофы. И так и надо ее сегодня воспринимать. И из этого восприятия делать свои геополитические выводы. И из такого восприятия строить свое новое идеологическое сознание. Что конкретно я имею в виду? Ну, например, что 30-летие развала СССР отсылает нас не только к событиям Брестского мира, но и к событиям Вестфальского мира 1648 г., с которым некогда единая христианская Европа разбежалась по национальным домам. Отсылает нас, далее, к началу мировой революции (или эпохи «каскада гностических революций», как называл Новое время австрийский философ Эрик Фёгелен, начало которой положила революция Лютера 1517 г.). И, наконец, то, что сегодня последним бастионом, противостоящим Мировой революции и главным ее врагом, снова оказывается Россия. Тридцать лет, прошедшие со времени, когда Россия попрощалась с большевизмом, отнюдь не прошли для нас даром. Наша геополитическая катастрофа привела не только к развалу советской империи, но и к собиранию национального сознания. Сегодня мы видим и понимаем гораздо больше, чем 30 лет назад. Нам открывается, наконец, настоящий масштаб противостояния, и, следовательно – наша настоящая в нем роль и задача. Сегодня Россия остается последней, по сути, в мире Европой. Последним миром, сохраняющим канон европейской – то есть, христианской, греко-римской – культуры: культуры Гомера, Эсхила, Платона, Вергилия, Данте, Пушкина. И христианство, как то духовное измерение, в котором этот канон может существовать. Сохранение, сбережение этой культуры, которая «сбрасывается с корабля современности» на сегодняшнем Западе, как не вписывающаяся в формат «новой этики» и «новой нормальности», и должно по необходимости стать нашей центральной цивилизационной задачей, как минимум, на ближайшие десятилетия. Но вот готова ли наша культурная элита к исполнению этой задачи? Не факт. Владимир Можегов, ВЗГЛЯД
Источник: news-front.info.
Рейтинг публикации:
|
