В XIX и XX веке шел процесс распада империй, которые разрушались в ходе образования национальных государств буржуазного модерна. Ведь империя — это идеократическое наднациональное государство, а образование суверенных государств-наций такие политические системы подрывало. Но потом, на новом историческом витке, начался обратный процесс восстановления крупных имперских образований. США построили свою либеральную империю. Европа объединилась в Евросоюз. Ленин и большевики построили свою красную многонациональную империю — СССР.
Сегодня, в XXI веке, становится очевидно, что суверенитет смогут себе позволить только крупные политические образования, которые либо будут построены по тому или иному наднациональному принципу, либо, как Индия и Китай, будут иметь достаточное количество населения, соответствующий размер территории и ряд других параметров. Что же касается Ирана, то он и сам по себе является достаточно крупной страной, но, что еще важнее, он является крупнейшим центром шиитского ислама, что позволяет ему удерживать в своей орбите множество других стран. Все же более мелкие государственные образования рано или поздно будут поглощены более крупными.
Однако перед тем, как мелкие государства окончательно потеряют свой суверенитет, они, не имея возможности проводить какую бы то ни было самостоятельную стратегическую линию, ведут тактические игры, используя в них свой единственный и главный инструмент — торговлю этим самым суверенитетом. За всеми националистическими криками о своей самостоятельности они скрывают только один главный, стратегический вопрос: какому крупному геополитическому игроку они в итоге будут принадлежать. Честно говоря, сомнительно, чтобы от них зависели даже итоговые условия слияния, ибо эти условия скорее продиктует игра крупных игроков, мировой тренд и история, повлиять на которую у них недостаточно сил и возможностей. Причем добро бы речь шла еще о слиянии, а то ведь многие страны ждет нечто похуже, ведь крупный геополитический субъект еще должен захотеть, чтобы кто-то в него вошел. А если он этого не захочет, а захочет просто использовать и грабить?
В этом смысле мы имеем два показательных противоположных примера. Первый пример: Украина. После бандеровского переворота в 2014 году, она взяла устойчивый антирусский курс и одновременно возмечтала о вхождении в Европу. Однако очень быстро выяснилось, что никакая Европа ее принимать не собирается, а «самостийности» хватает только на услужение американскому гегемону. В итоге Украине остается только воевать с ДНР и ЛНР до последнего украинского солдата и своего полного краха под аплодисменты США. Других сценариев на сегодняшний день, к сожалению, пока не просматривается.
Второй, противоположный пример: Турция. Со времен Кемаля Ататюрка Турция пошла по модернизационному пути развития в сторону национального государства, отказавшись при этом от халифата. Однако сегодня Турция понимает, что Запад ее кинул и никакого полноценного вхождения в ЕС не будет. Но Турция, будучи страной хотя и недостаточно большой для того, чтобы создать самостоятельный полюс силы, может создать его исходя из других — исторических — параметров.
Оказавшись в столь незавидном положении, Турция начала задумываться о двух оставшихся единственно возможных вариантах своего развития, которые продиктованы ей собственной историей. Она может либо начать возрождать халифат, либо попытаться разбудить и возглавить тюркский мир. Для обоих вариантов Турция имеет достаточно исторических предпосылок и соответствующие дееспособные элиты. Правда, разворачивание любого из этих двух сценариев всерьез, станет для России серьезной опасностью.
Как мы понимаем, ни одна из бывших советских республик, при всем к ним уважении, никаким таким историческим потенциалом, который был бы соразмерен турецкому, не обладает. Возьмем, к примеру, Армению. Это старейшее государство с древнейшей историей. Но может ли она пробудиться настолько, чтобы накалить свой исторический потенциал до тех температур, которые необходимы для создания самостоятельного полюса силы, причем даже без учета недостаточности всех прочих: военных, экономических и иных параметров? И есть ли в Армении соответствующие элиты, которые всерьез готовы делать на это ставку? Уверен, сами армяне ответили бы на этот вопрос отрицательно. Да, армянская древняя история и национальная самобытность являются безусловной данностью. Но армянский народ на данном этапе может пока лишь их сохранять. Причем такое сохранение и даже развитие самобытности было возможно для армянского народа, как и для многих других в недавней истории, только в составе СССР, когда, в частности, была создана Национальная академия наук Республики Армения (НАН РА).
Но сегодня, когда СССР нет, а исторический потенциал Армении недостаточен для создания самостоятельного полюса силы, что ей остается делать? Она может выбирать между тем, кто будет ее резать — турки или персы. Или, до поры до времени, играть на балансе между Россией и странами НАТО, чем она и занимается, особенно с приходом Пашиняна. Разумеется, Запад ни в какой Евросоюз Армению никогда не возьмет, а будет только стараться использовать ее против России.
Ровно то же самое касается всех остальных бывших республик СССР, включая Белоруссию. У них отсутствует достаточный исторический потенциал и драйв для полноценного суверенного существования. В Запад, по очень многим причинам, их никогда не примут, а будут только пытаться использовать против России, и всё. Перспективы же слияния с незападными соседями, не сильно более радужные, чем остаться «на бобах», включившись в западную антирусскую игру. Но это еще не всё.
Время работает против России и бывших советских республик. Пока Россия вяло задействует потенциалы исторических связей с бывшими республиками, мировой тренд — в каждой из них каждый день — смещает баланс в пользу западной игры. Дело в том, что если Россия может опираться в своих интересах только на историю бывших республик и соответствующие общественные группы, так или иначе с теплотой относящиеся к совместному прошлому, то Запад опирается на мировой тренд, который в каждой республике постоянно «выращивает» группы антисоветской, а значит, и антирусской направленности. Такие прозападные группы часто еще называют «глобиками», от слова «глобализм».
Этот тренд стал галопирующим образом набирать свою мощь после 1991 года, когда исчезла последняя преграда на его пути — СССР. Потеряв единственную альтернативу себе в виде Советской державы, капитализм начал стремительно мутировать.
О подобной мутации подозревал Карл Маркс. В 1873 году в послесловии ко второму изданию «Капитала» он противопоставлял свое диалектическое движение диалектическому движению Гегеля:
«В своей мистифицированной форме (диалектика Гегеля. — Прим. автора) диалектика стала немецкой модой, так как казалось, будто она прославляет существующее положение вещей. В своём рациональном виде (диалектика Маркса. — Прим. автора) диалектика внушает буржуазии и её доктринёрам-идеологам лишь злобу и ужас, так как в позитивное понимание существующего она включает в то же время понимание его отрицания, его необходимой гибели, каждую осуществлённую форму она рассматривает в движении, следовательно, также и с её преходящей стороны, она ни перед чем не преклоняется и по самому существу своему критична и революционна.
Полное противоречий движение капиталистического общества всего осязательнее даёт себя почувствовать буржуа-практику в колебаниях проделываемого современной промышленностью периодического цикла, апогеем которых является общий кризис. Кризис опять надвигается, хотя находится ещё в своей начальной стадии, и благодаря разносторонности и интенсивности своего действия он вдолбит диалектику даже в головы выскочек новой священной прусско-германской империи».
Маркс верил в то, что на смену капитализму придет именно его диалектика, а не диалектика Гегеля. В соответствии с ее движением капитализм вырастит своего «могильщика» — развитого пролетария, который поднимет коммунистическую революцию. Однако сегодня мы видим, что капитализм вырастил максимум могильщика США в виде современного Китая, который развивался и во многом развивается и сейчас благодаря западному капиталу.
Но тот же Маркс говорил о том, что отчужденный труд при капитализме отчуждает от человека его родовую сущность и в итоге производит слой «люмпен-пролетариата», который Маркс понимал максимально широко и включал в него, например, «финансовую аристократию». То есть в этот слой, по Марксу, входит не только специфический нижний слой, но и специфическая элита. Кроме того, Маркс и Энгельс описывали люмпен-пролетариат как кросскультурный и метаформационный феномен, который существовал во всех обществах и на всех стадиях исторического развития. То есть, если говорить современным языком, феномен люмпен-пролетариата носит глобальный, универсальный характер.
Этот люмпен-пролетариат, по Марксу, противостоит не только коммунизму, но и капиталистическому обществу с его буржуазными правом, моралью и национальным государством. То есть, по Марксу, капитализм несет в себе две разнонаправленные тенденции. Одна — выращивает один тип могильщика — исторический пролетариат, а другая противоположный — контристорический люмпен-пролетариат. Такого «позитивного» могильщика — пролетариат, капитализм выращивает только тогда, когда придерживается рамки собственных регуляторов, легитимности и не является глобальным. Когда же он лишается всех этих сдерживающих элементов, что сегодня происходит полным ходом, он начинает выращивать только своего «отрицательного» могильщика — люмпен-пролетариат. Именно с этим люмпен-пролетариатом в широком смысле слова, то есть с людьми в максимальной степени отчужденными от своей родовой сущности, и сталкиваются сегодня внутри себя все национальные государства. Центром же притяжения для этого люмпен-пролетариата, его «Меккой» стали современные США, которые во всю используют эту социальную базу в различных странах всего мира в своих интересах. В частности, именно с опорой на этот, контрреволюционный для Маркса слой, США осуществляют «оранжевые революции».
Если страны имеют достаточно мощную национальную культуру и традиции, как Китай, то люмпен-пролетариат скапливается в них медленней, чем в других странах, а массы трудящихся не мечтают о мировой гегемонии США. Но это не значит, что Китай в будущем ждет коммунизм, а значит, что с проблемой «восстания масс», как говорил Хосе Ортега-и-Гассет, Китай столкнется позже, чем старые капиталистические страны и страны, у которых нет столь мощного ядра национальной культуры.
Что касается России, то после перестройки она утеряла не только территорию и былую мощь, но, что еще важнее, перестала быть центром притяжения для других стран, что ранее обеспечивалось альтернативным путем развития и наличием собственного коммунистического проекта. Ведь даже США пока остаются мировым гегемоном далеко не только благодаря своей военной и экономической мощи, но и благодаря «американской мечте» и идее либеральной демократии.
Наличие подобных глобальных идей создает центры силы и обеспечивает их притягательность. Отказ же от них влечет за собой потерю субъектности и постепенный распад, ибо никакие экономика и военная мощь сами по себе не могут обеспечить нужную степень целостности и притягательности. Ведь, помимо силы, еще необходимо некое предложение для других.
Отказавшись от идеи коммунизма, Россия в 1991 году начала распадаться согласно той модели, которую я обозначил в самом начале. Ее начали растаскивать на части как националисты бывших советских республик, так и отечественные националисты — «уменьшители», которые на голову себе и другим хотели сделать из многонациональной и многоконфессиональной России национальное государство и потом ввести его в Европу. Этот постперестроечный распад тогда чудом удалось заморозить. Но проблемы никуда не делись.
Следствием этого стали недавние наши колебания по вопросу о Лукашенко. Уже многие не помнят, что в самом начале белорусских событий, первую неделю, наши СМИ занимали позицию против Лукашенко и лишь потом развернулись на сто восемьдесят градусов. Такая неустойчивость порождена прежде всего нашей стратегической неопределенностью, наличие которой не позволяет современной России стать одним из притягательных полюсов силы.
Обретение подобной определенности, даже само по себе, обеспечит достаточно быструю интеграцию почти всех бывших советских республик. Когда они поймут, что русские перестали валять дурака, они быстро обнаружат, что сохранить свою историческую и культурную самобытность они могут лишь в русской орбите.
Если же Россия не опамятуется, не предложит свой проект развития и не станет полюсом силы, ее и все бывшие советские республики рано или поздно вскроет изнутри мировой тренд, после чего наступит окончательный распад. Вторую перестройку Россия не переживет.
