Что мы на самом деле имеем в виду, когда выражаем обеспокоенность по поводу «России»? Оказывается, под Россией можно понимать как некий символ, так и внешний субъект, способный влиять на внутренние процессы в других странах. Важно не поддаваться искушению смешать эти понятия.
В последние годы в журналистских репортажах и комментариях многих авторов в западных СМИ часто фигурирует определенная озабоченность по поводу России. Отчасти это связано с ее напористой внешней политикой, ролью в возвращении военной угрозы в Европе и военным вмешательством на Ближнем Востоке. Однако, возможно, еще больше споров и дискуссий вызвало ее предполагаемое вмешательство во внутреннюю политику за пределами «ближнего зарубежья», глубоко в лагере западных демократий. Эта тенденция стала особенно заметна после избирательных кампаний в 2016 году, когда Дональда Трампа пришел в Белый дом, а Британия, напротив, ушла из Европейского Союза. Причем, ссылки на российское вмешательство – включая кампании дезинформации, осуществляемые через социальные сети и с помощью хакерских операций – становятся в последнее время все более распространенными.
Обеспокоенность влиянием России и ее вмешательством во внутреннюю политику европейских стран возникла несколько раньше, чем обвинения в связи с выборами в США. Она связана с все более тесными связями между Москвой и радикальными движениями, а также политическими правого толка в Европе. Многослойная политическая динамика, которая открыла эпоху увлечения европейских ультраправых Кремлем, и подтолкнула Москву к активному взаимодействию с ними, подробно описана в книге Антона Шеховцова «Россия и западные ультраправые», опубликованной в 2017 году.
Крайне правые политики никогда не скрывали своей поддержки политики президента России Владимира Путина. Они хвастались своими прямыми контактами, как это сделала, например, Марин Ле Пен во время президентских выборов во Франции в 2017 году, а также просто открыто заявляли об этом, как неоднократно поступал бывший вице-премьер Италии Маттео Сальвини, который однажды даже явился в парламент в футболке с портретом российского лидера.
Такая комбинация тенденций способствовала тому, что политические дебаты в связи с ролью России все больше накалялись, а иногда даже превращались в межпартийные конфликты. Как минимум отчасти это связано с тем, что в выражениях озабоченности по поводу России часто смешиваются совершенно разные виды озабоченности, которые в конечном счете отражают кризис западных либерально-демократических институтов и политических сил.
Возлагать вину за структурные кризисы на иностранное вмешательство и дезинформацию, генерируемую извне, возможно, весьма заманчиво, и Владимир Путин как главный злодей отлично подходит для заголовков в прессе, но это плохая отправная точка, как для анализа, так и для разработки ответных политических мер.
Впрочем, понимание этой проблемы не отменяет важности честного и непредвзятого разговора о России. Причем, возможно, речь идет даже не об одной дискуссии. Если Россия не должна быть центральным действующим лицом в истории о дезинформации и отсутствия доверия к институтам и избирательным процессам на Западе, тогда какой же разговор о влиянии России на внутреннюю политику в Италии и других европейских странах мы должны вести?
Существует целый ряд факторов, обусловливающих важную роль России во внутриполитической дискуссии в такой стране как Италия.
Давайте начнем с России, которой на самом деле не существует, но которая, тем не менее, кажется мощным полюсом притяжения. Многие, и в частности, крайне правые политики, судя по всему, видят в стереотипном образе Владимира Путина образец для подражания. В их глазах это сильный лидер, который ставит национальные интересы на первое место, принимает быстрые и эффективные решения, не заботясь при этом о бремени сдержек и противовесов, и которому не нужно беспокоиться о политкорректности и правах человека. Лидер, который не склоняется перед международным давлением и может защитить так называемые «традиционные ценности».
Очевидно, что это не более чем фантазия, полная противоречий и далекая от реальности. Тем не менее, невозможно отрицать, что это мощная фантазия, обладающая большой притягательной силой. Примечательно, что этот нарратив был создан российским руководством для внутренних целей, чтобы показать резкий контраст с неблагополучными девяностыми, когда внутренняя хрупкость российской государственности стала наиболее заметной, а уровень жизни большинства жителей страны катастрофически упал. Первоначально он не носил ни антизападный ни ярко выраженный консервативный характер, но в последние годы он все больше приобретал эти черты.
Гомофобский дискурс (и законодательство) проявился более отчетливо в течение последнего десятилетия и стал важным предметом дискуссии, например, в рамках кампаний против соглашения об ассоциации с ЕС на Украине, в Молдове и Грузии. Используя этот и другие консервативные пассажи, а также анти-либеральную и антизападную риторику, современная Россия с Путиным во главе превратилась в символ глобальных правых.
Однако, такова ли на самом деле Россия, о которой мы говорим? Возможно, в той мере, в какой эта озабоченность вращается вокруг роста влияния радикальных правых сил, правого популизма и снижения доверия к институтам, составляющих основу либеральной демократии, Россия сама является маргинальной, если не чисто символической. Символы, разумеется, имеют значение, но чтобы понять эту тенденцию, как в аналитическом, так и в политическом плане, сосредоточение внимания на России, возможно, является не самым практичным подходом.
Впрочем, существует общий контраргумент этому утверждению. Россия, как многие полагают, является не только символом, но и активным пособником консервативных политических сил. Она поддерживает их, не только оказывая финансовую помощь, но и способствуя распространению дезинформации, а также проводя операции по оказанию влияния, с целью обострения социальных разногласий и поляризации общественных дебатов вокруг наиболее острых проблем: именно в этом и заключается российское вмешательство.
Я убежден, что концентрация внимания на уязвимостях западной демократии, выявленных озабоченностью по поводу российского вмешательства, включая дезинформацию в Интернете, роль темных денег в политике и проблемы кибербезопасности, является наиболее плодотворным подходом для защиты демократических институтов и процессов от внутренних и внешних деструктивных сил.
Однако, с учетом растущего числа свидетельств, указывающих на то, как те или иные силы, связанные с Россией, участвуют в подобной деятельности, акцент на анализе уязвимостей не означает самоуспокоенности в тех случаях, когда Россия является частью проблемы: напротив, выявление конкретных причин для беспокойства способствует лучшему пониманию того, о какой России мы говорим.
Наконец, в рамках содержательного разговора о России и ее роли во внутренних делах западных демократий нельзя игнорировать реальную страну Российскую Федерацию, с ее долгой историей культурных и экономических отношений с европейскими странами, с ее внешней политикой и мягкой силой. В Италии, в частности, правительства всех «мастей» в последние годы поддерживали относительно дружественные отношения с Москвой, даже оставаясь в границах общей европейской внешней политики, в том числе присоединяясь к санкциям, введенным ЕС после аннексии Крыма.
Опасения по поводу влияния России на внутренние процессы в западных демократиях часто приводят к дискуссиям, в которых Россия в конечном итоге не является главным действующим лицом. Однако, в некоторых из них она остается важным субъектом. Сосредоточить влияние на реальной роли России, вместо того, чтобы возлагать на нее вину за все структурные проблемы Запада – важный шаг к более содержательной публичной дискуссии о многогранном и многоуровневом кризисе, который ставит под сомнение саму природу либеральных демократий.
