Берлин заинтересован в хороших или «хотя бы разумных» отношениях с Москвой, несмотря на инцидент с Навальным. Так с интервью РИА «Новости» глава МИД Германии Хайко Маас отреагировал на прогнозы ряда политиков и экспертов о том, что случай с якобы «отравленным» блогером-оппозиционером может заморозить двусторонние отношения.
По словам министра, Германия живет «торговлей и научным обменом», и «по одной этой причине мы хотим поддерживать добрые взаимоотношения со всеми нашими соседями, основанные на четких правилах и взаимном уважении».
Он положительно оценил «тесные связи» между нашими странами на «уровне гражданского общества». Однако посетовал, что межгосударственные отношения «страдают» из-за ряда инцидентов, упомянув при этом хакерскую атаку на бундестаг в 2015 году и убийство гражданина Грузии Зелимхана Хангошвили (бывший чеченский полевой командир проживал в ФРГ в качестве «беженца» и был застрелен в Берлине в августе 2019-го).
Ответственность в обоих случаях немецкая сторона возлагает на Россию, но убедительных доказательств до сих пор так и не представила. Москва же полностью обвинения отвергает.
По той же «притянутой за уши» схеме все строится и в истории с Навальным, за «отравление» которого ЕС уже согласовал новые санкции против России. Мол, вы просто покайтесь во всех смертных грехах, глядишь и прощения вымолите…
На каких основаниях, непонятно… Расследования полноценного не было, доказательств нет. Но все выводы — уже по традиции, когда речь идет о нашей стране, — сделаны заранее, и виновный назначен.
На этом фоне почти издевательски выглядит заявление Мааса о том, что расследовать случай с «отравлением» блогера «могут и должны российские правоохранительные органы». Поскольку, «все следы, свидетели, доказательства», а также «первые анализы крови находятся в России».
Вообще-то министр не может не знать, что все первичные биопробы и результаты анализов российские врачи передали германским коллегам, как только родственниками Навального было принято решение перевести его в немецкую клинику «Шарите». Кстати, пресловутая бутылка, якобы со следами «Новичка», а также некая Мария Певчих, заполучившая «отравленный сосуд» странным образом, они тоже находятся в Германии.
Мало того, власти ФРГ до сих пор упорно игнорируют все запросы российской стороны, ответы на которые могли бы помощь установить истину в деле «берлинского пациента».
Странно получается… Немцы, если верить словам Хайко Мааса, хотят хороших отношений с Россией, но делают при этом все, чтобы их испортить…
Прокомментировать ситуацию «СП» попросила руководителя Отдела проблем европейской безопасности Института Европы РАН Дмитрия Данилова:
— Я бы не стал утверждать, что с «делом Навального» все ясно и определенно. Совершенно очевидно, что часть информации носит закрытый характер, и, как часто бывает в таких случаях, вопрос о взаимодействии во многом может упираться как раз таки в ограничения, связанные с деятельностью разведсообществ. Я имею в виду, с одной стороны, позицию Германии политическую, с другой — позицию России.
Важно, что здесь сталкиваются две противоположные позиции. И, конечно же, это будет влиять на содержание и характер политико-дипломатических отношений между двумя государствами.
То, что Маас в этой тяжелой ситуации сейчас выступает — условно — за нормализацию отношений с Россией, позволяет предположить, что германская позиция (по «делу Навального», по крайней мере) не столь крепка и обоснована, как немецкие политики утверждали с самого начала. То есть, они почувствовали, что проигрывают, с точки зрения, обоснованности этой своей линии и пытаются снизить профиль вопроса. Чтобы он не столь существенно влиял на двусторонние отношения. Это — первое.
Второе — это общеполитический фон в целом.
«СП»: — Что с ним не так?
— Дело в том, что формула «сдерживания России» и западная формула, связанная с тем, что отношения невозможно вернуть в нормальное русло (т.е., business as usual — невозможен) до выполнения Минских соглашений, они уже давно стали непродуктивными. Потому вопрос, каким образом все-таки строить отношения, он остается в подвешенном состоянии.
Для примера можно привести формулу НАТО, которую постоянно воспроизводят и повторяют. Это формула двухтрековых отношений. Первый трек, это сдерживание и оборона. Второй — диалог.
Но если со сдерживанием и обороной там все получается, то с диалогом — проблемы. Разрушены каналы политического диалога, разрушены институты взаимодействия, не получается каким-то образом определить характер и будущее направление отношений.
И в этом плане весьма показательно то, что и Европейский союз в целом, и лидеры ведущих европейских стран все больше и больше говорят о необходимости определения стратегического характера этих долгосрочных отношений. То есть, если это сдерживание, а с диалогом не получается, значит, мы идем в конфронтационном направлении, и отношения нужно выстраивать в этом русле.
Если мы хотим отказаться от этого тупикового конфронтационного пути, то необходимо каким-то образом восстанавливать и налаживать отношения. Идти, как сейчас модно говорить, к новой нормальности.
«СП»: — Как это понимать?
— Речь как раз таки идет о том, чтобы, если не формально, то, скажем так, в практической политике ослабить акценты, связанные с политикой сдерживания. И одновременно усилить акценты на необходимость политического взаимодействия.
В данном случае, для Германии важны два обстоятельства.
Во-первых, Германия всегда придерживалась именно прагматичного подхода — что необходимо взаимодействовать с Россией. Несмотря ни на что, выстраивать, восстанавливать отношения. Очень четко говорилось о том, что без участия Москвы невозможно решение серьезнейших, ключевых проблем безопасности.
Поэтому практические политики ищут пути. И Германия, как мне кажется, достаточно осторожно, но твердо стоит именно на этих позициях: необходима нормализация отношений и перевод их в неконфронтационное русло. А, возможно, даже в русло прагматичного, как в ЕС говорят, селективного сотрудничества.
«СП»: — Насколько Германия в этом плане может быть самостоятельна?
— Существуют, безусловно, определенные ограничения, но Германия действует достаточно самостоятельно.
Перенос баланса в сторону прагматичного и взаимовыгодного взаимодействия, это линия Берлина, которую он продолжает сейчас отстаивать в ограничивающих рамках коалиционной дисциплины. Я имею в виду, прежде всего, ЕС и НАТО.
Второй фактор состоит в том, что Германия боится упустить политическую инициативу. Это может серьезно сказаться на ее собственном весе и в европейской политике, и внутри коалиционных структур на Западе.
Мы видим, что французский президент Макрон более настойчиво и более явно, чем Берлин, настаивает на пересмотре характера отношений с Россией, и на более активном сотрудничестве с Москвой.
«СП»: — Ну, Макрон в этом плане тоже весьма противоречив. И он уже не вспоминает о Европе от Лиссабона до Владивостока…
— Тем не менее, когда Макрон делает такие заявления публично и в программных интервью, это заставляет его партнеров в других странах задумываться над собственной линией. Как они, в принципе, согласны или не согласны. И если Макрон будет отстаивать эту линию, не окажется ли Германия в положении «ведомого» — условно — в тандеме Германия-Франция.
Здесь Берлину тоже очень важно подчеркнуть свою самостоятельность и продуманную политическую линию в отношениях с Москвой. Это, в свою очередь, создает и новые опоры для франко-германского тандема, что очень важно.
И третье обстоятельно — момент выбран очень удачно для подобного рода заявлений. Сейчас проходит серия мероприятий, связанных с празднованием 30-летия падения Берлинской стены, и совершенно ясно, что на этом фоне призывы к сближению имеют значительно большее основание и шансов на успех.
Плюс, конечно, Германия хотела бы высказываться по российскому вопросу более, так скажем, определенно в условиях предвыборной кампании в Соединенных Штатах. То есть, она ясно должна усилить свой голос и продемонстрировать как раз свою самостоятельность.
В том числе, и по отношению к США, естественно. Несмотря на возражения стран Балтии и Польши, которые делают ставку на Вашингтон и поддержание контролируемого уровня конфронтации с Россией.
«СП»: — Но Берлин явно делает что-то не так. Если уж наш министр Лавров недавно не выдержал и указал на провалы в исторической памяти германских политиков, которые, как он выразился, «взяли курс на сдерживание России путем ультиматумов и угроз». Возможно, эти отношения нуждаются в ревизии?
— Я бы все-таки не стал говорить о ревизии. Просто, когда мы занимаемся анализом тонкой политико-дипломатической кухни, мы понимаем, что взгляды, жесты, улыбки и сдвинутые брови могут означать очень многое. В данном случае, нельзя, мне кажется, воспринимать подобное высказывание как одну из опций, скажем так, которую мы хотели бы продемонстрировать Германии.
Но сигнал подан четко. И состоит он в том, чтобы все-таки та риторика, которую позволяет себе Берлин в отношениях с Москвой, была более реалистичной, я бы так сказал. Если, конечно, Германия рассчитывает на то, о чем говорит Маас.
Вернемся же к тезису по поводу выбранного времени. В данном случае, извините, с некоторым знаком «минус», но, тем не менее, война в Карабахе — очень серьезный аргумент в пользу взаимодействия с Москвой.
Россия — председатель минской группы ОБСЕ. Именно по этой линии сейчас разворачиваются основные политико-дипломатические контакты по урегулированию карабахского конфликта. И Германия, в этом смысле, с одной стороны, усиливает аргументы, связанные с тем, что нельзя не взаимодействовать с Москвой. А с другой стороны, она не может себе позволить быть сторонним наблюдателем.
Есть еще один очень неприятный факт, который немцы вслух не озвучивают.
«СП»: — Какой?
— Речь идет о том, что в период президентства Трампа так называемая европейская солидарность, европейское стремление обрести стратегическую автономию и т. д., наталкиваются на очень серьезные препятствия со стороны США, хотя все это они официально до этого поддерживали.
Зависимость европейской политики от действий и линии администрации Трампа, она не ослабевает, как того хотели бы европейцы, а напротив усиливается. И эту тенденцию нужно каким-то образом преодолевать.
В данном случае речь идет об очень серьезных вещах, связанных не только и не столько с политикой Германии в отношении России. Сколько с тем, какое место займет она в следующем электоральном цикле — я имею в виду, и США, и саму Германию. И какую роль будет играть в европейской и мировой политике. Сможет ли она реально играть роль ответственного лидера, которую в 2016 году заявила в своей «Белой книге» бундесвера.
Это для Германии критически важный вопрос, который вряд ли стоило бы, в любом случае, разменивать на отдельные «досье», типа «дела Навального».
