Слабые и нерешительные лидеры допустят усугубление кризисных ситуаций, как это было в 1914 году. Решительные и беспощадные могут развязывать войны, как это было в 1939 году. Мудрые и храбрые проведут мир сквозь бури. Есть ли надежда, что мир переживёт эпоху политического позёрства?
Президент США Дональд Трамп никогда особо не почитал прошлое, а если и обращался к нему, то был склонен трактовать его неверно. «Что это всё такое?» – фраза, произнесённая им, по словам присутствовавших, во время посещения Национального мемориала Пёрл-Харбор на Гавайях в 2017 году. Ну а когда Трамп всё-таки вспоминал об истории, то делал это, как бы обращаясь к дружественному судье, который готов немедленно оправдать его и наградить высшими оценками. Трамп неоднократно заявлял, что его администрация – лучшая в истории США. Однако реальные свидетельства, то есть то, что, по крайней мере, историки воспринимают всерьёз – предлагают иную картину.
Когда бы Трамп ни покинул президентский пост, в начале 2021-го, в 2025-м или где-то в этом промежутке, мир всё равно будет пребывать в состоянии, худшем, чем то, в каком он был в 2016 году. Китай стал более настойчивым и даже агрессивным. Россия во главе со своим пожизненным президентом Владимиром Путиным продолжает вести себя как государство-изгой, дестабилизируя соседние страны и ведя скрытую войну против демократий посредством кибератак и физического устранения своих оппонентов. В Бразилии, Венгрии, на Филиппинах и в Саудовской Аравии появилась новая группа сильных правителей. Мир изо всех сил пытается справиться с пандемией COVID-19 и только начинает осознавать масштабы её экономических и социальных последствий. И над всем этим нависает угроза изменения климата.
Конечно, не все эти проблемы напрямую связаны с политикой Трампа, но он определённо усугубил ситуацию. Неприкрытая лесть диктаторам, особенно исходящая от лидера самого могущественного государства в мире, не легитимирует этих авторитарных правителей. Она лишь тешит их эго и увеличивает аппетиты. Что касается абсолютно судорожной и хаотичной реакции Вашингтона на пандемию, она сделала население и самих Соединённых Штатов, и их соседей только более уязвимым к вирусу, а решением о выходе из Всемирной организации здравоохранения Трамп серьёзно подрывает способность страны бороться с пандемией, а также теми вирусами, что неизбежны далее.
Мир стал ещё более опасным местом в результате отказа США от участия в соглашениях по контролю над вооружениями. Запугивание Трампом союзников, а также его нападки на НАТО и ЕС привели к тому, что связи, десятилетиями служившие интересам Америки и её партнёров, значительно ослабли. И хотя ущерб трудно измерить, очевидно, что Соединённые Штаты утратили большую часть морального авторитета.
Сулят ли грядущие десятилетия возвращение «холодной войны», когда Китай займёт место Советского Союза, а остальной мир, зажатый между двумя полюсами силы, будет вынужден выбирать, к кому присоединиться, или пытаться найти золотую середину? Человечество пережило холодную войну отчасти потому, что огромный ядерный арсенал каждой из сторон удерживал другую от начала войны горячей, а отчасти – поскольку и Запад, и советский блок со временем просто привыкли иметь дело друг с другом, как партнёры в длительном и несчастливом браке. Приноровившись, они создали особый правовой фундамент отношений, включавший систему частых консультаций и мер по укреплению взаимного доверия.
Тогда повсеместно росло социальное и экономическое напряжение, а на международной арене появилось множество влиятельных игроков, некоторые из инх стремились к пересмотру существующего порядка. Точно так же, как Китай бросает вызов Соединённым Штатам сегодня, восходящая мощь Германии, Японии и США угрожала гегемонии Британской империи в 1910-х годах. А экономическая рецессия, спровоцированная пандемией COVID-19, очень напоминает Великую депрессию 1930-х годов.
История первой половины XX века слишком ярко демонстрирует, что неконтролируемая и неуправляемая напряжённость чревата всплеском экстремизма внутри страны и ростом конфликтов за рубежом. Она также показывает, что во времена повышенной напряжённости отдельный инцидент, как искра в пороховой бочке, способен спровоцировать масштабный взрыв, особенно если государства в эти кризисные моменты испытывают дефицит мудрого и компетентного руководства. Если бы эрцгерцог Франц Фердинанд не был убит в Сараево в июне 1914 г., Первая мировая война, возможно, не разразилась бы. Можно только представить себе цепь потенциально катастрофических событий, которые произошли бы, если бы китайские и американские военно-морские корабли или самолёты столкнулись сегодня в Южно-Китайском море.
Марку Твену приписывают выражение «история не повторяется, но она рифмуется». И рифмуется, похоже, достаточно часто, чтобы заставить нас волноваться. Если администрация, которая сменит Трампа, захочет восстановить разрушенный мир и стабильный международный порядок, она должна воспринимать историю не как судью, а как мудрого советника. Прошлое предостерегает, но оно же даёт основание для оптимизма. Ведь моменты кризиса – это иногда и моменты новых возможностей. Окончание Тридцатилетней войны принесло Вестфальский мир, а вместе с ним и принцип уважения национального суверенитета. Венский конгресс, вслед за Наполеоновскими войнами, завершился соглашением, которое на несколько десятилетий обеспечило Европе мир. Мировые войны XX века породили новые идеи и институты для стабильного и справедливого международного порядка, основанного на сотрудничестве, а не конфронтации. Как только администрация Трампа сама станет историей, мировые лидеры встанут перед выбором – позволить существующим линиям разлома еще больше углубиться либо направить свою деятельность в направлении международного мира и стабильности.
Предупреждающие знаки
Знание истории служит нам страховкой от внезапных потрясений. Мировые войны и великие депрессии не появляются из ниоткуда; они случаются потому, что прежние системы ограничения дурного поведения ослабевают. В XIX веке многие европейские державы – в частности, пять великих держав, – Австрия, Франция, Пруссия, Россия и Великобритания пришли к убеждению, что мириться с внезапной и необъяснимой агрессией больше невозможно, и Европа наслаждалась миром, самым долгим в своей неспокойной истории, исключая период после 1945 года. Сегодня такие государства, как Россия или Турция действуют вопреки этим ограничениям и практически не встречают мер сопротивления. Неудивительно, что это их только воодушевляет, а другие тем временем поддаются искушению последовать их примеру.
Дальнейшее ускорение разрушения международного порядка связано с тем, что государства все чаще прибегают к политике конфронтации, причем и по существу, и по форме. Их мотивы стары, как сами государства: это амбиции и жадность, идеологические императивы и эмоции или же просто страх перед скрытыми намерениями других. Подготовка к конфликту или одна лишь видимость таковой уже толкает противоположную сторону занять собственную конфронтационную позицию.
Сценарии, изначально разработанные как гипотетические возможности в более мирное время, обретают силу реальной вероятности, и лидеры понимают, что их свобода манёвра сокращается. Во время Первой мировой войны и американские, и японские военно-морские силы начали планировать пути завоевания контроля над Тихим океаном. В 1920-е и 1930-е гг. оба государства строили базы, закупали оборудование, разрабатывали стратегию и проводили учения с расчётом на то, что однажды им неминуемо придётся схлестнуться друг с другом. Это не делало войну абсолютно неизбежной, но повышало её вероятность, поскольку каждая сторона интерпретировала слова и действия другой как свидетельство враждебных намерений. После того, как Советский Союз сбил южнокорейский авиалайнер в 1983 г., его лидеры убедили себя, что Соединённые Штаты планируют использовать этот инцидент в качестве предлога для развязывания войны и нанесения внезапного ядерного удара. И даже телефонные разговоры президента США Рональда Рейгана с британским премьер-министром Маргарет Тэтчер, участившиеся как раз в это время, стали рассматриваться как свидетельство такой подготовки.
Не стоит недооценивать и значение публичной риторики, поскольку она может создавать атмосферу предчувствия конфронтации или даже непосредственного стремления к ней. Такая риторика, ко всему прочему, способна всколыхнуть силы, контролировать которые лидерам будет очень сложно. Президент Египта Гамаль Абдель Насер, вероятно, не хотел войны с Израилем в Сирии в 1967 г., но его красноречивость и заигрывание с арабским национализмом (например, решение закрыть Тиранский пролив) накалили и без того напряжённую обстановку. Сегодня, десятилетия «патриотического воспитания» в школах Китая привели к появлению поколения, отличающегося высоким уровнем националистической «заряженности», молодых людей, которые ожидают от правительства чётких действий по утверждению Китая на глобальной арене.
Разрядка напряжённости возможна, но требует лидерства, опирающегося на «терпеливую» дипломатию, меры по укреплению взаимного доверия и компромисс. Во время Кубинского ракетного кризиса 1962 г. – пожалуй, самого опасного момента холодной войны – американский президент Джон Кеннеди и советский руководитель Никита Хрущев сумели найти каналы, через которые удалось достигнуть договорённости и спасти ситуацию. К сожалению, внутренняя аудитория государства, а также его элита не всегда способны оценить компромисс как благо – свою честь и статус они воспринимают неразрывно связанными с интересами страны. Но подлинные лидеры в состоянии преодолеть и эти препятствия. Кеннеди и Хрущев смогли пойти против своих военных советников, призывавших к войне; они предпочли, подвергая себя значительному риску, сотрудничать друг с другом, тем самым избавив мир от ядерной войны.
Трамп также оставил очень заметный личный след в мировой политике. В продолжительных дебатах историков с экспертами-международниками о том, что в конечном счёте важнее – безликие силы истории или сила конкретной личности – президентство Трампа, несомненно, добавляет вес последней гипотезе. Он использовал высокую трибуну своей должности как рупор. Индивидуальные черты его характера, жизненный опыт и амбиции в сочетании с большим объемом влияния, которое президент оказывает на внешнюю политику страны, – все это в значительной степени сформировало внешнюю политику Соединённых Штатов за последние почти четыре года, точно так же, как воспоминания Владимира Путина об унижении и исчезновении Советского Союза в конце холодной войны подпитывали его решимость воссоздать международный статус России как державы, с которой на мировой арене обязаны считаться. И вёе же важно, что оба этих лидера оказались во главе крупных и могущественных держав. Энвер Ходжа, правивший Албанией более 40 лет после Второй мировой войны, был тираном для албанцев и проблемой для своих соседей на Балканах, но не угрозой миру в Европе или на всей планете. Когда же Германия попала в лапы Адольфа Гитлера, он, напротив, был готов начать мировую войну.
Не такой уж и золотой век
В относительно стабильные времена мир способен преодолевать издержки, связанные с проблемными лидерами без долговременного ущерба. Именно тогда, когда совокупность дестабилизирующих факторов становится всё более разрушительной, те, кто обладает властью, могут спровоцировать «идеальный шторм». Чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к истории международных отношений первой половины XX века. За десять лет до начала Первой мировой войны многие европейцы – возможно, большинство – вспоминали прошлое столетие с удовлетворением, кто-то даже с самодовольством. К этому времени континент прошёл долгий путь: он господствовало в большей части мира, наслаждался постоянно приумножаемым благосостоянием и, хотелось надеяться, прочным миром. Австрийский писатель Стефан Цвейг назвал это время «золотым веком безопасности». Европа и весь мир становились всё более интегрированными посредством торговли, инвестиций и коммуникаций. Международное право и многосторонние соглашения по таким вопросам, как контроль над вооружениями и правила ведения войны, а также широкое пацифистское движение, по-видимому, служили серьёзным препятствием на пути войны.
Однако у Европы была и тёмная сторона: проблемы постепенно накапливались как во внутренней, так и во внешней политике. Внутри государств – острая политическая и классовая рознь, растущие волнения рабочих, революционные движения, часто насильственного характера, и паникующие высшие классы, – всё это перегружало даже прочные политические системы. Рост этнического национализма потряс многонациональные государства, такие как Австро-Венгрия, Россия и Великобритания. Имперские аппетиты ещё не были утолены разделом Африки и большей части Азии, и великие державы с жадностью смотрели в сторону Китая и Османской империи.
Система норм и мер, сдерживавших европейские державы, начала ослабевать. Европейский концерт стал лишь тенью своего прежнего «Я», и великим державам становилось всё труднее действовать согласованно. В 1911 г., когда Италия вторглась на территорию современной Ливии, она нарушила негласную договорённость о том, что ни одна держава не станет вступать в опасную конкуренцию за передел территорий слабеющей Османской империи. Другие великие державы хотя и выражали сожаление, но делали слишком мало, и их бездействие, конечно, не осталось незамеченным. В 1912 г. балканские государства Болгария, Греция, Черногория и Сербия объединили силы, чтобы захватить оставшиеся османские территории в Европе, и вскоре сами рассорились из-за раздела трофеев. Последовавшие за этим Балканские войны уже несли угрозу, выходящую за рамки региона. Австро-Венгрия воспринимала Великую Сербию как угрозу, а Россия как своего младшего православного брата. Обе державы были близки к войне. Если бы это произошло, Франция могла бы почувствовать себя обязанной поддержать своего союзника – Россию, а Германия – прийти на помощь Австро-Венгрии. После обмена воинственными заявлениями и парой угрожающих шагов был заключён своего рода мир, главным образом благодаря Германии и Великобритании, которые по различным причинам не хотели всеобщей войны. Тем не менее военная паника оставила после себя ядовитый осадок взаимной подозрительности и неприязни. В будущем Россия решила поддержать Сербию, а Австро-Венгрия преисполнилась решимости уничтожить того, кого считала своим непримиримым врагом.
Эта серия кризисов наглядно показала, что вероятность развязывания большой войны в Европе всё еще весьма высока. Более того, разделение континента на две системы альянсов, которое, как предполагали некоторые государственные деятели, должно было послужить механизмом сдерживания войны, на деле оказало противоположный эффект. Соображения престижа, а также необходимость стимулировать лояльность союзников по альянсу означали, что поддержка Сербии со стороны России была бы обеспечена независимо от того, насколько безрассудно вела себя эта маленькая страна. Лидеры Германии, со своей стороны, опасались, что, если они не поддержат Австро-Венгрию, то рискуют потерять единственного надёжного союзника. Франция стремилась сохранить свой союз с Россией, который она рассматривала как противовес Германии, даже если это означало для неё оказание поддержки России в конфликте с Австро-Венгрией.
К 1914 г. ситуация эволюционировала так, что конфронтация стала предпочтительным вариантом для всех игроков, за исключением Великобритании, которая всё ещё надеялась предотвратить или, по крайней мере, остаться в стороне от общеевропейской войны. Европейские правительства привыкли принимать угрожающие меры, будь то переброска войск или отзыв своих дипломатов. Европейские армии и флоты росли всё более быстрыми темпами, что нагнетало напряжённость. Риторика, как публичная, так и конфиденциальная, стала жёстче. На семейной свадьбе в 1913 г. немецкий кайзер Вильгельм II отчитал своего британского двоюродного брата короля Георга V за то, что он встал на сторону такой упадочной нации, как Франция, и такой полуварварской, как Россия. По всей Европе прессой раздувалась ненависть и распространялись страшилки о вражеских заговорах.
Преувеличенное уважение к собственным военным и широкое влияние социал-дарвинизма поощряли веру в то, что война является благородной и необходимой частью борьбы государства за выживание.
Политические и военные лидеры убедили себя, что потенциальные враги вот-вот станут реальными. Германское верховное командование опасалось: модернизация России идет так быстро, что к 1917 г. у Германии не будет шансов противостоять восточному соседу. Немецкие лидеры также предполагали, что французы обязательно придут на помощь России в конфликте, так что у Германии не будет другого выбора, кроме как вести войну на два фронта. Русские военные считали, что у них не может быть иного выбора, кроме как вести войну на два фронта против Австро-Венгрии и Германии.
Единственный шанс предотвратить превращение локального конфликта в пожар, охватывающий весь континент, заключался в настрое гражданских лидеров, которым в итоге предстояло принять решение, подписывать или нет приказы о военной мобилизации. Но те, кто обладал формальными полномочиями, были не в состоянии брать на себя ответственность. Правительства Австро-Венгрии, Германии и России не смогли осведомить друг друга о планах своих военных. Даже военные верхушки Британии и Франции, стран с солидными традициями гражданского контроля над армией, строили планы совместной военной и морской подготовки к войне, заходя дальше, чем, возможно, намеревались их правительства.
В последние предвоенные дни, в июле и начале августа 1914 г., задача удержания Европы от конфликта всё больше давила на нескольких глав европейских держав, прежде всего на германского кайзера Вильгельма II, русского царя Николая II и императора Австро-Венгрии Франца Иосифа. Каждый из них оказался неспособным противостоять давлению со стороны милитаристски настроенного окружения. Каждый был слаб по-своему. Кайзер, отступавший в предыдущих столкновениях, боялся, что его назовут трусом; Николай II опасался за свой трон и честь России; а австрийский император – старый, больной и одинокий – не мог противиться своим генералам. Все они подписали положенные перед ними мобилизационные приказы. Последние двое – австрийский и российский императоры – были мертвы к окончанию войны в 1918 г.; Вильгельм потерял свой трон и пребывал в изгнании в Нидерландах. Европа изменилась навсегда: Австро-Венгрия исчезла, Россия была охвачена гражданской войной, а британские и французские победители были значительно слабее, чем в 1914 году. Глобальный баланс сил изменился, появился новый крупный международный игрок по ту сторону Атлантики и более сильная и напористая Япония на востоке.
Неправильно понятое десятилетие
Оглядываясь назад, историки часто рассматривают Парижскую мирную конференцию 1919 г. как провал, а 1920-е гг. считают прелюдией к неизбежному подъёму диктаторов и началу Второй мировой войны. Европа и мир, действительно, столкнулись с серьёзными проблемами в 1919 году. Как часто бывает в конце войн, союзники постепенно начали расходиться, а победителей и проигравших объединяло чувство неудовлетворённости результатами послевоенного раздела. Немцы, особенно правого толка, ненавидели Версальский договор, хотя многие французы считали его слишком мягким. Италия и Япония утверждали, что с ними обошлись несправедливо, хотя они находились на стороне победителей. Государства-преемники Австро-Венгрии и те, что вышли из состава Российской империи, были слабыми, экономически неустойчивыми, внутренне разделёнными по классовому и этническому признакам, а также склонными к ссорам друг с другом. При укорененном этническом национализме во всех этих государствах имелись крупные и зачастую притесняемые национальные меньшинства. Позже к горючей смеси добавился ещё и мировой коммунизм. Победа большевиков в России вызвала волну революционной активности по всей планете. Становясь всё более покорными Москве, крупные коммунистические партии во Франции, Германии и Италии бросились на подрыв существующих демократических структур в своих странах.
Однако в последнее время некоторые историки стали рассматривать это межвоенное десятилетие в ином свете – как время реального прогресса на пути к прочному международному порядку. Первая мировая война подвела всех к необходимости проанализировать, что пошло не так и что можно сделать, чтобы предотвратить повторение подобной катастрофы.
Вопрос ценности международного сотрудничества регулярно обсуждался на высшем уровне еще с XIX столетия, и государства предприняли некоторые конкретные шаги в этом направлении, начав практику заключения многосторонних соглашений, создания международных судов и даже созыва международных конференций по борьбе с эпидемиями. И когда президент США Вудро Вильсон изложил своё видение нового мирового порядка в знаменитой речи «Четырнадцати пунктов» (1918) и в последующих выступлениях, он обрёл широкую восприимчивую и восторженную аудиторию по всему миру.
Создание в 1920 г. его детища, Лиги наций, даже без членства в ней Соединённых Штатов, стало значительным шагом в направлении устойчивого мирового порядка: она создала международный орган для обеспечения коллективной безопасности своих членов и наделила его полномочиями применять санкции, включая возможность военных мер против агрессоров. Её первые годы были многообещающими. Лига наций разрешила в 1923 г. спор между Грецией и Италией, который грозил перерасти в полномасштабную войну, контролировала плебисциты на спорных территориях в Европе и координировала работу ряда международных организаций, от предшественника Всемирной организации здравоохранения до Международной организации труда. США поддерживали большую часть работы Лиги извне и продолжали способствовать миру в Европе. При поддержке своего правительства американские представители помогли заключить два соглашения о немецких репарациях, план Дауэса 1924 г. и план Юнга 1929 г., которые среди прочего облегчили выплаты Германии через иностранные займы, а также уменьшили общую сумму задолженности.
В целом, 1920-е гг. были временем сотрудничества, а не конфронтации в международных отношениях. В большинстве случаев лидеры крупнейших держав, за исключением Советского Союза, поддерживали мирный международный порядок. В 1921 и 1922 гг. Соединённые Штаты провели в Вашингтоне крупные конференции по военно-морскому разоружению, которые помогли заморозить опасное соперничество в Тихом океане на следующие десять лет. На той же конференции девять держав, имеющих интересы в Тихом океане, подписали договор об уважении территориальной целостности Китая. Правительство Японии, хотя было по-прежнему недовольно итогами Парижской мирной конференции, видело себя частью международного порядка и сотрудничало в области его поддержания. Под просвещенным водительством Густава Штреземана, министра иностранных дел с 1923 по 1929 г., Германия вступила в Лигу наций и вернула себе статус уважаемого члена международного сообщества. Вместе с французским политиком Аристидом Брианом Штреземан работал над тем, чтобы заложить основу для лучшего франко-германского взаимопонимания. В 1926 г. оба получили Нобелевскую премию мира.
В Италии Бенито Муссолини выполнял роль переговорщика, привлекшего Францию и Великобританию к процессу разрядки напряжённости, возникшей в результате мирного урегулирования. На Локарнской конференции 1925 г., когда Германия признала свои новые западные границы и согласилась подписать пакт о ненападении с Бельгией и Францией, Италия вместе с Великобританией выступила в качестве гаранта. А в соответствии с пактом Бриана-Келлога 1928 г., в конечном счёте более 50 подписантов, среди которых Франция, Германия, Италия, Япония, Советский Союз, Великобритания и Соединенные Штаты, подтвердили намерение отказаться от войны как инструмента урегулирования споров.
Надежды 1920-х гг. разрушила Великая депрессия. Банкротства банков, резкое сокращение внутреннего производства и столь же стремительный спад мировой торговли привели к массовой безработице и росту нищеты даже в благополучных странах. Граждане потеряли веру в способность лидеров справиться с кризисом. Ещё более зловещим было то, что они также часто теряли веру в капитализм и демократию. Результатом стал рост популярности экстремистских партий и правого, и левого толка. Некоторые демократии всё же смогли приспособиться и выжить, другие – нет. В Германии Веймарская республика пришла к своему бесславному концу в 1933 г., когда антидемократические консервативные силы предложили лидеру нацистской партии стать канцлером, наивно полагая, что они могут манипулировать им в собственных целях. Вместо этого Гитлер сам использовал и выкидывал их. В Японии власть захватили ультранационалистические милитаристы. Муссолини увидел, в какую сторону дует ветер, и в конце концов сделал ставку на союз с осью.
Катастрофа, последовавшая за этим, ещё раз показала, сколь важную роль может играть конкретная личность в обладании властью. У Гитлера были чёткие цели – разорвать то, что он называл «цепями» Версальского договора, и сделать Германию и «арийскую расу» доминирующими в Европе, если не во всем мире, и он был полон решимости достичь их любой ценой. Придя к власти, Гитлер запретил все политические партии, кроме своей собственной, объявил вне закона профсоюзы и реорганизовал институты гражданского общества. Его радовала перспектива конфронтации и войны, которые он рассматривал как средство объединить германскую нацию и наполнить её истинной воинской доблестью. Военные, восторженные увеличением расходов на оборону и обманутые обещаниями Гитлера о славе и территориальной экспансии, покорно пошли ему навстречу. В Италии Муссолини, который давно мечтал о второй Римской империи, отказался от прежней осторожной стратегии. На другом конце света, в Японии, её новые правители также мыслили категориями национальной славы и построении Великой Японии путем территориальных завоеваний.
Озабоченные собственными проблемами, лидеры остальных демократий не сразу осознали растущую угрозу мировому порядку и не спешили принимать необходимые меры. Французы, столкнувшись с углубляющимися политическими противоречиями внутри страны, ожидали реакции британцев, но те были заняты внутриполитическими вызовами, а кроме того, они были серьезно перегружены за пределами страны, разбираясь с растущими проблемами в своей империи. И Франция, и Великобритания надеялись на поддержку США, но в свой первый срок президент Франклин Рузвельт был сосредоточен главным образом на внутренних делах Америки.
Лига наций, которая была сильна настолько, насколько позволяли ей её члены, оказалась бессильной перед лицом открытых актов агрессии. В 1931 г. Япония захватила китайскую Маньчжурию, нарушив пакт Лиги и собственные договорные обязательства Токио, и понесла за это очень скромное наказание, если его вообще можно назвать таковым. Четыре года спустя Муссолини начал жестокую завоевательную кампанию против Эфиопии. И снова демократические государства не проявили активности в том, чтобы принять меры против агрессора. Уже в 1933 г. Гитлер вывел Германию из Лиги наций и шаг за шагом в течение последующих нескольких лет нарушал положения Версальского договора, введя войска в Рейнскую область в 1936 г. и аннексировав Австрию в 1938 году. В том же году Франция и Великобритания передали большую часть демократической Чехословакии Германии в обреченной попытке умиротворить Гитлера. В следующем, 1939 г. Гитлер дал понять, что умиротворить его уже не получится, и захватил то, что осталось от Чехословакии. Франция и Великобритания, оказавшись перед выбором между продолжением капитуляции и сопротивлением, в конце концов выбрали последнее, и осенью разразилась война. На этот раз война стала результатом не безрассудной борьбы или слабости правительств, а сознательного стремления могущественных лидеров к конфронтации. Те, кто мог бы выступить против них, такие как британский премьер-министр Невилл Чемберлен, предпочли вместо этого умиротворить их в надежде, что войны удастся избежать. Отказываясь действовать перед лицом неоднократных нарушений международных договоров и норм международного права, лидеры демократических государств допустили разрушение всего международного порядка.
Зловещее эхо
Государственные деятели союзных стран во главе с Рузвельтом были полны решимости извлечь уроки из этой трагической ошибки. Даже когда война еще бушевала, они провозглашали принципы и планировали создание институтов для нового и лучшего мирового порядка. Однако три четверти века спустя взгляд на этот порядок, издающий пугающий скрип, вселяет тревогу. Пандемия COVID-19 нанесла ущерб мировой экономике и подорвала международное сотрудничество. Напряженность нарастает, как это было до двух мировых войн, с обострением соперничества великих держав и региональными конфликтами, такими как недавние столкновения военных Китая и Индии, которые угрожают вовлечь и других игроков. Кроме того, пандемия пошатнёт веру населения в институты своих стран, как это сделала Великая депрессия. Нормы, которые когда-то казались незыблемыми, включая положения, направленные на предотвращение агрессии и завоеваний, нарушены. Россия в 2014 г. силой захватила Крым, а администрация Трампа в 2019-м дала благословение на фактическую аннексию Израилем Голанских высот и вполне может признать присоединение им значительной части Западного берега, которую Израиль завоевал в 1967 году. Последуют ли другие примеру России и Израиля, как это было в 1910-1930-е годы?
По мере эрозии нынешнего мирового порядка конфронтация становится всё более выраженной. Россия продолжает вмешиваться везде, где только может, а Путин мечтает разрушить Евросоюз. Американо-китайские отношения всё более враждебны, продолжаются споры о торговле, передовых технологиях и стратегическом влиянии, и обе стороны разрабатывают сценарии возможной войны. Риторика также стала воинственной. Китайские дипломаты – «воины-волки», названные так китайскими политиками в честь героев популярного сериала, разносят тех, кто осмеливается критиковать или выступать против Пекина, и американские официальные лица отвечают тем же. Чжао Лицзянь, пресс-секретарь Министерства иностранных дел Китая, написал в твиттере, что COVID-19, возможно, доставлен в Ухань американскими военными, а Трамп говорит о «китайском вирусе». Госсекретарь США Майк Помпео называет китайскую Коммунистическую партию «изгоем», согласно китайской государственной прессе, Помпео является «невменяемым» и «открытым врагом человечества».
В таком положении легко преуменьшить значение этого политического позёрства как чисто показного и самодовольно предположить, что мир без сомнения переживёт грядущие кризисы. Можно догадываться, чтó это может быть, но невозможно предвидеть, как различные факторы будут пересекаться или в каком порядке они выстроятся. То, как мир справится с этим, будет зависеть от прочности его институтов, а в критические моменты от силы лидерства. Слабые и нерешительные лидеры допустят усугубление кризисных ситуаций, как это было в 1914 году. Решительные и беспощадные могут развязывать войны, как это было в 1939 году. Мудрые и храбрые проведут мир сквозь бури. Будем надеяться, что последние внимательно читали учебники истории.
Опубликовано в журнале Foreign Affairs №5 за 2020 год. © Council on foreign relations, Inc.
