Сегодня многие обсуждают дистанционное образование и всеобщую цифровизацию. Высказываются опасения по поводу того, к кому в итоге попадут собираемые данные, как они могут быть использованы и так далее. Я совершенно согласен с большинством опасений и выступаю резко против дистанционного образования. Однако я должен сказать, что сам тип ведущегося обсуждения не охватывает проблему в полном объеме и лишает нас возможности до конца адекватно отреагировать на этот опасный вызов.
Мне кажется достаточно очевидным, что чрезмерно интенсивное взаимодействие человека с гаджетами с самого юного возраста порождает определенный тип сознания. Появляется чуть ли не новая генерация людей, которых это сознание уже начинает определять. Однако интернет и компьютер сами по себе — не зло и не добро. Ведь, в самом деле, не уподобляться же нам луддитам, выступавшим против внедрения в производство машин еще в XIX веке, и не начинать же выбрасывать компьютеры и гаджеты из окон.
Да, мы должны реагировать на принимаемые законы, регулирующие правила сбора и обмена данными, следить за реформами в образовании и так далее. Все это очень важно, однако необходимо понимать, что еще важнее другое, а именно то, что проблема цифровизации находится не вне человека, а внутри него. В конечном счете именно от человека зависит — это он использует информационные средства и информацию или они его.
Внутри человека стоит некий «переключатель», который переводит его из одного состояния сознания в другое. Об этих различных состояниях и границе между ними, достаточно подробно говорил философ-марксист Вальтер Беньямин в своей классической статье «Искусство в эпоху его технической воспроизводимости». Вот что там написано:
«Кино вытесняет культовое значение не только тем, что помещает публику в оценивающую позицию, но тем, что эта оценивающая позиция в кино не требует внимания. Публика оказывается экзаменатором, но рассеянным».
Следует учесть, что «культовая позиция» для Беньямина — это, если говорить очень грубо и не вдаваться в детали, и есть реальность. Но кино располагает и, если угодно, соблазняет человека переключить сознание из режима восприятия реальности в режим «рассеянного экзаменатора». Сила же интернета и компьютерных игр, в этом смысле, гораздо мощнее любого кино. Более того, если вы смотрите настоящий киношедевр, то вы можете обнаружить в нем «культовую ценность», то есть выступить по отношению к нему не как «рассеянный экзаменатор», а как полноценный субъект, внимательно внемлющий содержанию. Но если вы «залипаете» в интернете, то вы смотрите в 99% случаев такой контент, к которому, действительно, иначе как «рассеянный экзаменатор» и не отнесешься. В итоге наступает что-то вроде привыкания. Причем, если такой режим «залипания» — он же режим «рассеянного экзаменатора» — становится основным с самого детства, то человек лишается возможности переключать режимы, ибо его основной «жизненный» опыт, касается только одного из них.
Наверное, кто-то начнет говорить, что компьютерные игры требуют участия, проявления реакции, определенного рода соображения и других навыков, то есть требуют не только позиции «рассеянного экзаменатора». На подобные возражения Беньямин далее отвечает:
«Человечество, которое некогда у Гомера было предметом увеселения для наблюдавших за ним богов, стало таковым для самого себя. Его самоотчуждение достигло той степени, которая позволяет переживать свое собственное уничтожение, как эстетическое наслаждение высшего ранга».
Думаю понятно, что «переживание своего собственного уничтожения» должно было бы еще более вовлечь человека в реальность, чем компьютерная игра. Однако в крайних случаях отчуждения, за неимением опыта подлинного взаимодействия с реальностью, а главное, при нежелании самого человека столкнуться с собственным бытием, он, действительно, может умудриться смотреть на свою собственную гибель как бы со стороны, не говоря уже о гибели других. Но это крайний случай, а не крайний и уже вполне реальный — это когда дети, путая реальность и виртуальность, могут, например, попытаться убить своего друга для того, что бы он стал зомби, с которым можно было бы, потом поиграть. Количество подобных историй растет день ото дня.
Таким образом, приход «технической» цифровизации следует рассматривать в неразрывной связи с приходом определенного «цифрового», «счетного» сознания, а значит и прихода определенной модели человека и общества. А следом за этим, неминуемо придут и определенные модели власти и управления. Причем, что самое важное, нужно учитывать, что такую «антропологическую цифровизацию» нужно себе уметь представлять и без цифровизации «технической». Цифровая техника является лишь мощным инструментом для усиления и активации определенных тенденций внутри человека, но ни в коем случае (внимание!) не является тем, что эти тенденции порождает, как обычно об этом принято думать. Если бы внутри человека не было чего-то такого, что является комплементарным «залипанию» в интернете, то он бы в нем «не залипал».
Такой взгляд позволяет понять, с чем действительно мы имеем дело и как отвечать на вызов. Суть же этого вызова была описана Марксом в «Манифесте коммунистической партии». Только сегодня, применительно к цифровизации, в слова Маркса нужно внести некоторые коррективы, но не более. Суть он описал верно. Вот она:
«Буржуазия, повсюду, где она достигла господства, разрушила все феодальные, патриархальные, идиллические отношения. Безжалостно разорвала она пестрые феодальные путы, привязывавшие человека к его «естественным повелителям», и не оставила между людьми никакой другой связи, кроме голого интереса, бессердечного «чистогана». В ледяной воде эгоистического расчета потопила она священный трепет религиозного экстаза, рыцарского энтузиазма, мещанской сентиментальности. Она превратила личное достоинство человека в меновую стоимость и поставила на место бесчисленных пожалованных и благоприобретенных свобод одну бессовестную свободу торговли. Словом, эксплуатацию, прикрытую религиозными и политическими иллюзиями, она заменила эксплуатацией открытой, бесстыдной, прямой, черствой.
Буржуазия лишила священного ореола все роды деятельности, которые до тех пор считались почетными и на которые смотрели с благоговейным трепетом. Врача, юриста, священника, поэта, человека науки она превратила в своих платных наемных работников.
Буржуазия сорвала с семейных отношений их трогательно сентиментальный покров и свела их к чисто денежным отношениям».
Замените слова «буржуазия», «деньги» и все что с ними связано, на «цифровизацию» и вы увидите, что именно сегодняшний процесс описал Маркс, но только с одной существенной поправкой. Если эксплуатация при помощи денег «прямая», «открытая» и «бесстыдная», то цифровизация делает ее опять «прикрытой», выполняя в этом смысле функцию «религиозных и политических иллюзий». Но процесс наступления царства «эгоистического расчета» во времена Маркса и сегодняшняя цифровизация — близнецы братья. Капитализм требует определенного типа сознания и модели человека, ну так она и приходит, кратно усиливаемая цифровой техникой. Но что же идет на смену капитализму, который после тотального уничтожения человека и культуры уже этим словом будет называть нельзя, и что можно этому противопоставить?
Для того чтобы ответить на этот вопрос, нужно иметь в виду, что любые состояния человеческого сознания и модели человека и власти (даже если они «цифровые») рассматривались в культуре. И, стало быть, ответы на поставленные вопросы нужно искать именно в ней. Причем такой подход к рассмотрению проблемы виртуальности предлагаю не только я.
В 1991 году при Институте человека РАН, основателем и директором которого был академик Иван Тимофеевич Фролов (1929−1999), был создан «Центр виртуалистики», который возглавил родоначальник виртуальной психологии Николай Александрович Носов (1952 — 2002). Сам Носов называет создание этого центра беспрецедентным и выделяет особую административную и иную помощь Фролова, без которого это начинание не могло возникнуть.
Фролов был академиком, секретарем ЦК КПСС (1989−1990), главным редактором газеты «Правда» (1989−1990). В 1987—1989 годах Фролов так же был помощником Горбачева по идеологии и являлся одним из основателей его фонда. Носов так характеризовал причины, по которым «перестройщик» Фролов поддержал его начинание:
«Надо сказать, что у Ивана Тимофеевича были основания поддерживать виртуальные исследования. Дело в том, что виртуалистика предлагает подход, который позволяет интегрировать в единых моделях гуманитарные, естественнонаучные и технические знания и тем самым реализует идею комплексного, междисциплинарного подхода, провозглашенного в качестве методологической базы исследований Института человека».
На сайте virtualistika.ru опубликован «Манифест виртуалистики» Носова. Он, в частности, гласит:
«Мир виртуален. Виртуалистика делает возможным философски концептуализировать виртуальность, сделать ее предметом научных исследований и практических преобразований».
Таким образом, мы видим, что создатели виртуалистики претендуют на целостное, междисциплинарное описание и изменение мира. Но саму виртуалистику создавал не один Носов. В манифесте он пишет:
«Возникновение виртуалистики датируется 1986 годом, когда вышла наша с О. И. Генисаретским статья «Виртуальные состояния в деятельности человека-оператора» (Труды ГосНИИ гражданской авиации. Авиационная эргономика и подготовка летного состава. Вып. 253. М., 1986, с. 147−155), в которой введена идея виртуальности, как принципиально нового типа события. Сам термин «виртуалистика» предложен мною и получил официальный статус в 1991 г., когда была создана Лаборатория виртуалистики в Институте человека Российской академии наук. В 1994 г. мною была защищена докторская диссертация по психологии «Психология виртуальных реальностей и анализ ошибок оператора» и опубликована монография «Психологические виртуальные реальности» (М., 1994. 196 с.), в которых изложены основы виртуалистики как самостоятельного направления в философии и науке».
Олег Игоревич Генисаретский с 1993 по 2005 годы был руководителем сектора психопрактик сознания и культуры Института человека РАН. Причем тут психопрактики? На сайте Центра виртуалистики ich.iph.ras.ru говорится:
«Ведущаяся в Центре философская работа включает в себя анализ духовного опыта человечества, представленного, в частности, системами таких мыслителей как Василий Великий, Исаак Сирин, Я. Беме, Э. Сведенборг, Фома Аквинский и др.»
Такое соединение виртуалистики с психопрактиками, разумеется, невозможно без какого-то основания, которое лежит в его основе. Центральной категорией виртуалистики, является «аретея». Вот что гласит манифест виртуалистики: «Слово «аретея» — греческий синоним латинского «виртус». Аретея — это практическая виртуалистика». Далее констатируется:
«Виртуалистика дает теоретическое и методическое обоснование для адекватного применения систем компьютерной виртуальной реальности. Для виртуалистики компьютерная виртуальная реальность есть одна из технологий аретеи (практической виртуалистики). Виртуалистика дает возможность адекватного включения технологии компьютерных виртуальных реальностей во все сферы человеческой жизни: воспитание, образование, медицина, политика и проч. Уже сейчас существуют проекты компьютерных программ, аретирующих человека без непосредственного участия аретевта. Аретея может быть применена во всех сферах жизни человека, поскольку везде возможно применение категориального различения на константное и виртуальное».
Как, надеюсь, стало понятно, я не зря говорил о том, что проблема цифровизации находится не только снаружи, но и внутри человека, и что ее необходимо понимать максимально широко. Но что такое этот «виртус», лежащий в основе виртуального мира?
Латинское слово «virtus» переводиться, как «доблесть». В древнем Риме был храм «Доблести и чести», в котором поклонялись богине Виртуте (доблести) и Хоносу (чести). Виртута часто изображалась спутницей бога войны Марса. Культ Виртуты, которая имела как женскую, так и мужскую ипостаси, стал возвышаться во времена правления императора Октавиана Августа. В его основе лежит слияние культов Беллоны и малоазийской богини Ма, которая была завезена в Рим в I веке до н. э при императоре Сулле. Культ богини Беллоны-Ма сопровождался оргиями и самобичеванием фанатиков и был близок культу Кибелы, который также имел малоазийское происхождение.
Стало быть, на наш вопрос о том, куда двигает нас цифровизация, в широком смысле слова, культура дает ответ — в мир Великой Темной матери. А что этому можно противопоставить? Культура говорит нам, что жизнь разлагающегося Рима была продлена благодаря христианству, которое спасло западную культуру. Оно заявило о любви к ближнему и наделило всех людей правом на душу, отменив рабовладение. Собственно, именно то, что называется душой, заставляет человека предпочитать реальность виртуальности, ибо виртуальность мертва, а реальность жива, и в ней есть место любви и всему тому, что буржуазия и виртуализация «утопляют в ледяной воде эгоистического расчета».
