Декларации о государственном суверенитете Украины тридцать лет – её приняли 16 июля 1990 года, спустя месяц с небольшим после аналогичного документа в Российской Федерации. Дата условная, независимость наступила через полтора года, когда Советский Союз официально прекратил существование. Но коль скоро имеется формальный документ, будем считать его отправной точкой.
Одновременно можно вспомнить и другую годовщину – тридцатилетие отношений суверенных России и Украины. По существу, именно эти две республики решили в ту пору судьбу Союза ССР. Не будь у элит в РСФСР и УССР стремления – высказанного или подспудного – избавиться от власти союзного центра, события где-то в Прибалтике или в Закавказье сами по себе едва ли привели бы к роспуску огромного государства. Флагманом центробежности выступала в ту пору именно Россия, Украина чутко подстраивалась.
Из противоположных соображений, но в России и прогрессисты, и охранители полагали необходимым консолидировать контроль, дистанцироваться от Кремля, олицетворявшего тогда для одних нелюбимую Советскую власть, для других – безрассудный реформистский волюнтаризм. Украина немедленно последовала российскому примеру, резоны там были схожие, хотя со своей спецификой. Местная номенклатура с опасением наблюдала за фортелями перестроечной Москвы, и предпочитала страховаться, сдвигаясь в направлении самобытности. А национал-демократические силы почувствовали удобный момент для того, чтобы прежде утопическая повестка самостийности начала обретать практические контуры.
На пике общесоветской агонии иного варианта быть уже не могло. И прежде всего в силу того, что курс на самостоятельное развитие взяла к тому времени сама Россия. Упразднение СССР стало, по существу, результатом верхушечной российско-украинской договоренности, которая затем была поддержана руководителями других республик. Дальнейшие годы и десятилетия отношений Москвы и Киева – мучительный поиск даже не форм общежития и сосуществования, а себя самих, в значительной степени сквозь призму восприятия друг друга и того, что между двумя народами происходило.
Украине было в какой-то мере проще – её государственная идентичность изначально строилась на противопоставлении себя России, попытках найти в общей истории не связующее, а отмежевывающее. Акт провозглашения независимости 1991 года был торжественно назван продолжением «тысячелетней традиции государственного строительства в Украине» – нация конструировалась с замахом и размахом.
Россия шла своим достаточно противоречивым путём. Вопрос о преемственности прошлому в разные периоды за эти тридцать лет ставился по-разному – от достаточно революционного, но краткого порыва обрубить советские корни до стремления выстроить единую линию исторической преемственности. Формально новая редакция Конституции зафиксировала именно последний подход. На деле, конечно, отношение к истории не определяется актами законодательства, а является результатом сложного общественного развития, осмысления прежде всего противоречивых страниц собственного прошлого. Распад СССР, без сомнения, к ним относится, особенно с учётом роли, которую РСФСР в нём сыграла. Наименее плодотворный способ – искать причины случившегося в происках внешних сил, игнорируя собственные глубинные процессы. Потому что, не поняв их, невозможно гарантировать, что нечто подобное не повторится на другом витке спирали.
Россия и Украина последних трёх десятилетий – антиподы. Россия, пережив период слабости государства, восстановила его дееспособность и активно занимается его укреплением. Украина как будто бы делает обратное – государство там рыхлое, подверженное всевозможным влияниям изнутри и извне, при этом вязкое и от этого парадоксально устойчивое.
Исчезновение Советского Союза многие годы после 1991-го оставалось точкой отсчёта и во внешней, и во внутренней политике России. Только сейчас возникает шанс на ментальное дистанцирование, и он, вероятно, позволит спокойнее оценить, что тогда случилось и что это значило. Президент России указал недавно на то, что по историческим меркам с момента распада Советского государства прошло еще немного времени. Это так, но время в современном мире очень конденсировалось – по тем же историческим меркам событий этого тридцатилетия хватит на куда более долгий срок в более спокойные эпохи. И хроника начала девяностых одновременно кажется очень недавней тем, кто в ней жил, и бесконечно далекой, почти мифической, тем, кто сам её не помнит.
А мир изменился действительно кардинально. И зеркальный парадокс российско-украинских отношений существует уже в другой реальности, хотя вместе с ними в неё переместился и весь клубок эмоций и обстоятельств, которые порождены историей – давней и не очень.
