В России, где государственного или политически значимого расизма никогда не было, не стоит по указке с Запада срочно искать его повсюду. Исправлять западоцентристский уклон нужно не борьбой с несуществующим расизмом, а совершенно другим способом: постепенно вводя в преподавание истории и международных отношений больше информации о незападном мире.
Нынешняя «антирасистская» кампания в Соединённых Штатах – пик долгой эволюции американского общества в сторону принятия и распространения определённой системы взглядов. Формировалась она уже давно, однако до недавнего времени не вызывала серьёзных опасений за рубежом. Между тем США оказывают значительное культурное влияние в глобальном масштабе, поэтому упомянутая система распространяется на весь мир, а в случае её утверждения в мировом сообществе способна превратить его в место, где существовать и действовать будет довольно сложно. По сути, на нас надвигается новая всеобъемлющая тоталитарная теория, согласно которой все общественные и исторические явления нужно будет анализировать с «расовой» точки зрения – так же, как марксисты анализировали их с точки зрения «классовой борьбы».
Начавшись с требований квот для людей с чёрным цветом кожи во всех сферах жизни, из-за чего работники подбираются не по квалификации, а на основе расы (что как раз и является отъявленным расизмом), кампания перешла к совершенно абсурдным, но уже выполняющимся требованиям запретить некоторые не имеющие никакого отношения к цвету кожи слова, типа «чёрный», «белый», «хозяин» в словосочетаниях «чёрные списки», «белые списки», «хозяйская спальня» и так далее. Появилось даже требование исправить правила шахмат, потому что там первый ход делает тот, кто играет белыми фигурами. Это было бы простым курьёзом, если бы новая идеология не распространялась настойчиво и последовательно, захватывая страны и континенты. Вероятно, ранние труды Ленина и его коллег о том, что вся мировая история – это война классов, также считались образованными людьми забавным казусом, представители образованного класса на первых порах заигрывали с марксистами, а политики и олигархи мейнстрима предполагали использовать их в своих интересах. Кончилось всё гражданской войной, высылкой бывших сторонников-профессоров за границу, лагерями и расстрелами несогласных, а потом и согласных.
Получается абсурдная ситуация: с одной стороны, согласно идеологии, одни расы угнетают другие, с другой – изучать, в чём состоят различия между ними, нельзя, потому что это – расизм.
В январе 2020 г. Йельский университет отменил пользовавшийся много лет большим успехом базовый курс «Введение в историю искусства: от Ренессанса до настоящего времени» – за то, что был слишком европоцентричен. Согласно заявлению руководителя департамента истории искусств Тима Бэрринджера, новый курс, который планируется разработать только через несколько лет, будет учитывать взаимодействие европейского искусства с неевропейскими традициями, а также будет рассматривать искусство в его связи с «проблемами пола, класса и расы», изучать его роль в западном капитализме и, конечно же, ключевой темой станет изменение климата[1]. Вряд ли собственно истории искусства останется место в столь обширной и политически корректной программе.
Теперь, однако, обвинения в расизме распространяются не только на отдельные отрасли знания, но и на науку в целом. Согласно новой идеологии, если в вашей отрасли нет или недостаточно исследователей с чёрным цветом кожи, то вся она насквозь расистская. При этом, как и положено при тоталитаризме, виновные начинают каяться. Вот характерный отрывок редакционной статьи влиятельного американского журнала “Cell” («Клетка») о проблемах биохимии, генетики и молекулярной биологии:
«Мы – редакторы научного журнала, посвящённого публикации и распространению существующих трудов, охватывающих биологические науки. Мы – 13 учёных. Ни один из нас не является чернокожим. Недостаточная представленность чернокожих учёных характерна не только для нашей команды, но и для авторов, рецензентов и консультативного совета. И мы не одни. Переводить вину на других, указывать на то, что журнал является отражением научного истеблишмента, приводить статистические данные – просто. Но именно эта эпидемия отрицания той неотъемлемой роли, которую играют все и каждый члены нашего общества в поддержании статус-кво своим отказом от активной борьбы с ним, позволила процветать открытому и системному расизму, калеча жизни и делая непригодными средства существования чёрных американцев, включая чёрных учёных. В науке существует проблема расизма»[2].
Далее редакторы журнала делают антинаучное, но вполне политически корректное заявление о том, что «раса не определяется генетически», и намечают ряд мер по самоисправлению, суть которых сводится к принятию чёрных американцев в редакционный совет и первоочередной публикации статей чернокожих авторов. Возможно, для непуганых американцев эти рассуждения звучат прогрессивно. Но тем, кто знаком с историей Китая, они сильно напоминают покаяния времён «великой пролетарской культурной революции». А нам в России – классовый подход большевиков к науке, которые также продвигали «правильные кадры», правда, по принципу не цвета кожи, а социального происхождения. Я ещё сам хорошо помню времена, когда в анкете при поступлении в университет или на работу мне приходилось заполнять графу «социальное происхождение». То, что я происходил «из служащих», было не очень хорошо, потому что те, кто был «из рабочих», пользовались преимуществом. В науке подобный подход привёл к страшным катастрофам, таким, например, как возвышение небезызвестного Трофима Лысенко, объявившего генетику «продажной девкой империализма». В результате передовая советская генетика погибла на долгие годы, а многие выдающиеся учёные сгинули в сталинских лагерях. Американским генетикам неплохо было бы помнить эту историю.
Тоталитарная тенденция приходит и в общественные науки, в том числе в исследования международных отношений. Когда несколько месяцев назад группа сторонников новой идеологии обвинила в расизме, «методологической белизне» и «античёрной мысли» влиятельную Копенгагенскую школу и её лидеров Оле Вевера и Барри Бузана, которые в последнее время как раз занимаются изменением западоцентристского уклона в теории международных отношений, это показалось курьёзом. Однако настораживало два момента. Во-первых, статья с критикой их теории «секьюритизации» была опубликована одним из ведущих журналов отрасли – издающимся в США “Security Dialogue”. Во-вторых, в статье, собственно, их теория совершенно не обсуждалась по существу. Критика была построена по хорошо знакомой нам в России схеме статьи журнала «Коммунист» о вредной буржуазной философии. Основная мысль сводилась к тому, что «большая часть ортодоксальной и критической социальной и политической мысли Запада основана не просто на европоцентричных, но расистских, а конкретно – белых расистских эпистемологических и онтологических предпосылках»[3].
Доказывали они её примерно так: авторы, говорившие когда либо о прогрессивности Запада или в западной цивилизации по сравнению с другими, в том числе сторонники Просвещения, виновны в «цивилизационизме» (идея превосходства одной цивилизации над другой), основа «цивилизицианизма» – расизм, поэтому все теоретики, говорящие о преимуществах западной политической системы (Томас Гоббс, Эмиль Дюркгейм, Карл Шмитт, Ханна Арендт, Мишель Фуко и другие) – расисты, а те, кто на них ссылаются, тоже расисты.
Совершенно ясно, что аргументация эта к научному анализу не имеет никакого отношения.
Во-первых, авторы не дают определения расизму и используют термин «расист» для обозначения любого, с кем они не согласны, точно так же, как большевики использовали термин «враг народа».
Во-вторых, если говорить по сути дела, то вовсе не все сторонники просвещения были цивилизационистами (Руссо, например, вообще выступал против цивилизации, а Вольтер – даже приукрашивал Китай, ставя его в пример Франции).
В-третьих, теория о превосходстве Запада вовсе необязательно связана с расизмом, она может быть построена на совершенно иной основе (например, религиозной или стадиальной).
В-четвёртых, цитирование кого-либо, пусть даже расиста, совершенно не означает, что цитирующий тоже расист: на определённом этапе такие взгляды на Западе были широко распространены, поэтому в какой-то степени практически все были расистами, и значит, нам надо полностью отказаться от изучения многих предшественников. Как и полагается для таких поделок, статья была написана с множеством фактических ошибок и неверных интерпретаций. Например, высказывания некоторых авторов, которые Вевер и Бузан приводили с целью подвергнуть их авторов критике, авторы статьи выдают за иллюстрацию взглядов Копенгагенской школы.
Дальнейшее развитие событий показало, что публикация в “Security Dialogue” – отнюдь не отдельный курьёз. После начала новой волны «антирасистских выступлений» в США, поднявшейся из-за гибели 25 мая Джорджа Флойда, труды подобного содержания стали публиковаться в большом количестве и из экзотики превратились в повседневность.
4 июня никому не известная преподаватель Массачусетского университета Меридит Локен написала в своем Твиттере: «Раса – не “один из подходов” к международным отношениям, на который можно потратить неделю аудиторного времени. Раса – неотъемлемая часть современной системы государств, дипломатии, конфликтов, торговли, глобального управления. Раса – ключ к пониманию того, как развивалась теория международных отношений и вытекающих политических рекомендаций»[4].
В другой обстановке это довольно бессмысленное заявление, вероятно, осталось бы очередной попыткой недавнего студента создать общую теорию всего на свете на основе единственного известного ему принципа, но оно попало в струю. Через несколько дней в статье, опубликованной на сайте влиятельного журнала “Foreign Policy”, близкого к лево-либеральному истеблишменту, его поддержали известный международник, сотрудник Института Брукингса и бывший декан Школы международной службы Американского университета Джеймс Голдгейер и исполнительный директор Ассоциации профессиональных школ по международным отношениям Кармен Меззера. В программной статье «Как переосмыслить преподавание международных отношений» они, соглашаясь с Локен, заявили, что программы дисциплины теперь необходимо ориентировать на изучение, прежде всего, рас, хотя дополнить расовый вопрос можно и ещё некоторыми факторами, входящими в набор новой идеологии: изменением климата, растущим экономическим неравенством, искусственным интеллектом[5].
19 июня воодушевлённая Локен в соавторстве с аспирантом университета Южной Калифорнии Келебогиле Звобго опубликовала на том же сайте статью «Почему раса имеет значение в международных отношениях». В ней утверждалось, что «доминирование Запада» и «привилегии белых» пронизывают эту область знаний. Авторы представили новую, довольно безграмотную, но по нынешним временам политически корректную версию мировых событий. Утверждая, что «раса – не один из подходов к международным отношениям, это центральная организующая характеристика мировой политики», они высказали следующие мнения. Оказывается, «антияпонский расизм руководил и поддерживал участие США во Второй мировой войне», «широкие антиазиатские чувства повлияли на развитие и структурирование НАТО», «во время холодной войны расизм и антикоммунизм были неразрывно связаны со стратегией сдерживания, которая определяла подход Вашингтона к Африке, Азии, Центральной Америке, странам Карибского бассейна и Южной Америке». Сегодня, по их мнению, «раса формирует представления об угрозе и ответы на экстремизм, направленных против личности, внутри и вне “войны с террором”».[6]
Опровергать каждое из этих абсурдных утверждений смысла не имеет. Чего стоит высказывание о том, что вступление США во вторую мировую войну как-то связано с расизмом, и почему-то антияпонским, хотя Япония сама напала на США. Но эти высказывания показательны для понимания уровня сегодняшней дискуссии, ведущейся на страницах ведущих американских журналов.
Далее авторы, пока особо не проявившие себя в науках, громят три основные теории международных отношений: реализм, либерализм и конструктивизм, так как все они «построены на расовых и расистских интеллектуальных основаниях». «В их основных концепциях заложен расизм: они укоренены в дискурсе, который ставит Европу и Запад в центр и оказывает им предпочтение. Эти концепции явно и неявно противопоставляют “развитое” “неразвитому”, “современное” “примитивному”, “цивилизованное” “нецивилизованному”. И эти выдуманные бинарности расистски используются для объяснения порабощения и эксплуатации на всём земном шаре». Первые два направления «были построены на европоцентризме и использовались для оправдания белого империализма». Конструктивизм же, хотя «пожалуй, и приспособлен лучше всего для преодоления расы и расизма», так как «конструктивисты отрицают состояние анархии как данность и утверждают, что анархия, безопасность и другие проблемы являются социально сконструированными на основе общих идей, истории и опыта», но они всё же «редко признают, как это общее формируется расой». В заключение авторы требуют принять организационные меры: включить изучение рас и расизма во все программы по международным отношениям, привлекать к их преподаванию более «разнообразные» (американский эвфемизм для небелых) кадры и сделать расовые исследования ведущей темой в Ассоциации международных исследований (ISA) и других влиятельных международных ассоциациях и форумах[7].
3 июля на сайте того же журнала под общим заголовком «Почему магистральное направление международных отношений слепо к расизму?» была опубликована подборка комментариев девяти специалистов по международным отношениям, которые в отличие от авторов предыдущей статьи характеризуются как «ведущие мыслители» в этой сфере. Общая их мысль, так же, как и у менее известных коллег, выразилась в утверждении, что понимание современной системы межгосударственных отношений невозможно без признания центральной роли расы и колониализма[8].
Из их высказываний можно сделать некоторые выводы о том, в какую сторону будут эволюционировать исследования международных отношений в США и Европе.
Во-первых, расовый фактор становится основным в исследовании международных отношений, по крайней мере со времени образования национальных государств, а, возможно, и ранее. Как пишет профессор университета Сассекса Гурминдер Бхамбра, «раса – не фактор, который проникает в так называемые национальные государства извне. Скорее расовая проблема присуща им с момента их возникновения как имперских политий, и они продолжают воспроизводить основанные на расе иерархии до сегодняшнего дня»[9]. Расизм, таким образом, становится основным фактором общественного развития (по крайней мере, с Нового времени), чем-то вроде классовой борьбы в марксизме, эдипова комплекса во фрейдизме или гендерного неравенства в феминизме.
Во-вторых, расизм будет пониматься крайне расширительно – не в обычном понимании как теория превосходства одной биологической расы над другой, но как любая попытка обосновать доминирование или просто «прогрессивность» Запада. С этой точки зрения расизм – не только идеология Ку-клукс-клана или колониальная теория «бремени белого человека», но и теория демократии как высшей формы политической системы, рыночной экономики, прав человека и вообще всего, что изобретено на Западе.
В-третьих, расовая теория наслоится на все прочие «прогрессивные» принципы, типа «гендерного неравноправия», исламофобии, угнетения сексуальных меньшинств, классового и социального неравенства, станет для них основной и потребует перестроиться в соответствии с ней. Как утверждает преподаватель Лейденского университета Винет Тхакир, «раса почти всегда работает вместе с другими категориями: кастой, классом, цивилизацией – и в сегодняшнем контексте, расистски воспринимаемом мусульманином». А феминистка из того же университета Карен Смит уже готова исправить и собственную теорию в соответствии с новыми веяниями. Она осуждает даже прогрессивную «феминистскую внешнюю политику» Швеции и не даёт Западу право гордиться своим феминизмом, потому что его отсутствие в незападных странах – вина самого Запада, в котором дела тоже не так уж хороши: «Доминирующее направление феминистской внешней политики серьёзно не рассматривает расовые последствия колониализма, приведшие к условиям, благоприятным для гендерной дискриминации в развитых экономиках… Страны с феминистской внешней политикой часто апеллируют к собственному опыту как позитивному примеру для других. Между тем гендерная дискриминация – универсальна, и часто меньшинства в развитых экономиках серьёзно ущемлены из-за повального расизма и ксенофобии»[10].
В-четвёртых, западоцентризм будет «исправляться» в общих рамках борьбы с расизмом. По мнению Винета Тхакира, «для анализа расовых конструкций мира исследователи должны обратить свой научный взор за пределы США и Британии. Как бы ни были важны американская и британская перспективы для понимания расы и её роли в создании области международных отношений, изучение только этих перспектив исключает народы остального мира». При этом вклад незападных государств и народов будет преувеличиваться, чтобы уравновесить или даже превзойти роль Запада, как предполагает идеология. Например, доцент Американского университета Рэндольф Персауд утверждает, что «именно низшие в глобальной системе и исторически маргинализированные народы заставили международную систему принять тот уровень демократического управления, который в ней существует» [11].
В-пятых, на смену доминирующим со времён Просвещения расистским западоцентричным теориям поступательного прогресса придут различные формы релятивизма. Все по-своему хороши и прогрессивны, и все, от людоедов до космонавтов, вносят свой вклад в многоцветную и гармоничную жизнь счастливого человечества. Как пишет Сейфудин Адем, «претензиям культуры Запада на универсальное значение бросают вызов культурный релятивизм (то, что был значимо для одного западного общества, не было значимо для других), исторический релятивизм (то, что значимо для Запада в начале ХХ века не значимо в начале ХХI века) и эмпирический релятивизм (Запад часто не соответствовал собственным стандартам, а иногда этим стандартам больше отвечали другие общества)… Безусловно, происходит отказ от процесса, делающего нас всех выглядящими одинаково (гомогенизация), и одновременно одного из нас боссом (гегемонизация). Нынешняя эра – эра, когда Запад ушёл в оборону». Он мечтает о создании «истинно глобальной деревни, основанной не на культурной иерархии, но на… комбинации глобального фонда достижений и локальных фондов отличных друг от друга инноваций и традиций»[12].
В-шестых, в соответствии с новой теорией будут меняться принятые сегодня термины и произойдёт полный пересмотр терминологии, в которой закреплена расовая дискриминация и «белое доминирование». Например, по мнению старшего преподавателя университета Портсмута Оливии Рутазибвы, исследователям международных отношений необходимо отказаться от термина «помощь» и говорить вместо этого о расизме и «репарациях».
В-седьмых, новая идеология ориентирует специалистов не изучать международные отношения, но исправлять их. Учёные должны не только давать идеологически верные моральные оценки, но и стать активистами, так как тот, кто активно не борется с расизмом – сам латентный расист. Кто не с нами – тот против нас, и отсидеться никому не удастся. Как гласит один из распространенных постулатов новой идеологии, «молчание – это насилие», то есть за попытку уйти в тень будут судить так же, как за контрреволюционную деятельность. «Исследователи международных отношений, ставящие расу, расизм и колониализм в центр анализа, знают, что это требует большего, чем верная оценка прошлого. Исследовательский императив заключается в изучении и критической оценке современной международной системы, построенной на расовом капитализме, а также создании образа альтернативы», – пишет Рутазибва[13]. В советской идеологии это называлось проявлять классовую сознательность и общественную активность. Карл Маркс, как известно, требовал от философии не объяснять, а изменять мир, а директриса средней школы, где я учился, развивала эту мысль, говоря, что математика – наука партийная.
В-восьмых, как будут поступать с несогласными, ясно из высказывания Адема, которое заставляет вспомнить о принудительном лечении диссидентов в советских психбольницах: «Многие в мире считают, что с моральной болезнью расизма необходимо бороться так же настойчиво, как с физической болезнью, которая широко распространилась сегодня по земному шару»[14].
Подобно всякой идеологии, новая теория всеобщего расизма состоит их трёх частей: элементов верных и обоснованных, элементов бессмысленных и элементов откровенно абсурдных, крайне вредных и опасных. Как и применение всякой идеологии на практике, осуществление этой вместо решения реальных проблем приведёт к возникновению ещё больших. Проблема белого расизма действительно существовала, но лишь определённый исторический период (XIX – начала XX века) и только в некоторых странах Европы и США. В других частях света расизм как идея превосходства по признаку цвета кожи большую часть истории вообще отсутствовал. Не было её ни в великих древних империях, ни в средневековье, ни в большинстве стран и регионов мира в более поздние времена. Нет нигде белого расизма и сегодня, в том числе и в Соединённых Штатах и Европе, по крайней мере, в виде сколько-либо влиятельного политического течения или тем более государственной политики. Есть лишь довольно маргинальные расистские группы, гораздо более распространён набирающий силу чёрный расизм. Последние государства, основанные на расовой сегрегации (Родезия и ЮАР), исчезли в ХХ веке.
Конечно, различные формы дискриминации были, есть они и сейчас. Народы и их части дискриминировались по этническому, социальному, сословному, религиозному и другим признакам. Всегда существовала ксенофобия, идеи культурного и цивилизационного превосходства (как, например, в Древней Греции или традиционном Китае), превосходства религии (например, в христианской Европе или мусульманской Азии) или политического устройства («западной демократии» или советского «социализма»). Всё это могло приводить к международным конфликтам, однако называть их причиной расизм совершенно необоснованно и в научном плане это приведёт к неверным объяснениям и непониманию реальности, в том числе и политиками. Так всегда случалось с идеологами, например, советскими руководителями, которые не могли понять, почему мир не тянется к самому прогрессивному социалистическому государству, или с американскими идеологами демократизации, неспособными объяснить нынешний кризис доверия к их якобы идеальной политической системе.
Зачем же надо сегодня поднимать на щит несуществующий белый расизм, если и живой ещё в отдельных медвежьих уголках США, то уж точно не оказывающий влияния на внешнюю политику? В этом на Западе заинтересованы два движения, слившихся в один мощный поток.
Первое – это левые силы, всегда существовавшие там в довольно маргинальном виде, но значительно укрепившиеся в последние десятилетия за счёт новых сторонников. Это люди, недовольные глобализацией, не находящие себя в олигархических многонациональных компаниях, которые обеспечили себе и своим сотрудникам огромные сверхдоходы, но в то же время сохраняющие приличный уровень жизни и завоевавшие систему образования, прежде всего, университеты. Это дети либералов поколения хиппи: некоторые из них стали профессорами, другие пошли в либеральные партии.
Фёдор Достоевский отлично описал эти два поколения в России: старые либералы и молодые революционеры. И те, и другие выступают за леволиберальные ценности, хотят перестроить общество «по справедливости», но молодёжь не может больше ждать, считает, что хуже быть не может, поэтому нынешнее дьявольское общество надо решительно уничтожать. Отсюда и нежелание осуждать погромы и погромщиков, которые, как говорил Михаил Бакунин, разрушая общество, становятся естественными союзниками революционеров.
Второе – это эмигранты из бывших колоний и их потомки, которые принесли с собой в западные университеты и политическую жизнь «постколониальный синдром» – миф о том, что Запад всё время всех только завоёвывал и угнетал, незападный мир жил до колониализма в достатке, мире и гармонии, а потом западные завоеватели принесли с собой страшный застой и унижения, вывезли ресурсы, поэтому бывшим колониям теперь все кругом должны. В действительности колониализм был весьма малоприятным явлением, но рассматривать его необходимо в историческом контексте, как и доколониальный период в жизни незападного мира надо изучать объективно. Незападные державы и народы точно так же, как и Запад, часто завоёвывали и угнетали друг друга, а рабство там существовало и без Запада.
Эта идеология «третьего мира», часто оправдывавшая собственную неспособность создать эффективную экономику и политическую систему, до недавнего времени в основном служила легитимации местных, часто коррупционных правящих элит в постколониальных государствах, и на Западе особом влиянием не пользовалась. Прилив эмигрантов в Европу и США, в том числе и в университеты, перенесло её на Запад, где она слилась с местной левой идеологией и её носителями. Правоглобалистская экономическая политика, доминировавшая на Западе после распада СССР, воспринятого там как конец незападной истории и триумф «рыночной экономики» и «западной демократии», в действительности расширила социальную базу левоэмигрантской идеологии. В Америке борьба с расизмом всегда была её частью. Из Соединённых Штатов как культурного центра Запада теория расизма в качестве основы леволиберальной идеологии стала распространяться и в Европу, где исторически у белого расизма корней было гораздо меньше. Теперь борьба с расизмом – это уже мода, распространяющаяся как снежный ком, которая постепенно заслоняет и подминает под себя другие элементы левого либерализма, делая их своими частями: феминизм, идеологию ЛГБТ, борьбу с «исламофобией», ненависть к Израилю и так далее.
Что же делать со всем этим нам, российским специалистам по международным отношениям? Прежде всего, отдавать себе отчёт в серьёзности ситуации и прийти к нескольким выводам.
Первое. Запад (США и Европа) не являются более свободными обществами. Как ни тяжело это будет признать многим нашим политологам и международникам, всю свою карьеру выстроившим на копировании западоцентристских теорий, факт этот отрицать уже довольно сложно. По определенным параметрам уровень свободы в Соединённых Штатах и Западной Европе, конечно, выше, чем в ряде других стран мира. Но общий баланс уже далеко не так однозначен, как несколько десятилетий назад. В сравнении, например, с Россией, современные США, возможно, выигрывают в смысле политических свобод, сохраняют значительное преимущество в области разделения властей и независимости суда. Однако в сфере общей свободы слова Россия гораздо более свободна, чем Соединённые Штаты. В ней нет «культуры запрета» (кампании по всеобщему осуждению и бойкоту человека, высказавшего «неправильное» мнение в соцсетях), не осуждают здесь за «культурную апроприацию» (например, исполнение песни другой национальности) и многое другое.
Второе. Гораздо свободнее в России и университеты, которые в США и Западной Европе превратились в места, где преподавателей и студентов заставляют каяться и исключают за неосторожно сказанное слово. Вот один из последних примеров: 19 июня 2020 года уволена декан школы подготовки медсестер Массачусетского университета. Её вина состояла в том, что, осуждая в электронном сообщении насилие против чернокожих, она написала неправильный лозунг: не только «Черные жизни имеют значение», но и «Все жизни имеют значение». Её немедленно сняли с должности после жалобы студента на узость ее мышления[15]. Чуть ранее, в феврале, руководитель магистратуры, профессор журналистики университета Оклахомы Питер Гейд, критикуя термин «бэйби бумер», сравнил его со словом «на букву н» (то есть с давно запрещённым словом «негр», или, хуже того, «ниггер»). Оказалось, что подобные слова нельзя употреблять совсем, даже в качестве негативного примера. Профессор Гейд, несмотря на быстрое покаяние (привет «культурной революции») был отстранён от преподавания и послан на курсы «культурно компетентной коммуникации» и занятия, проводимые Офисом Разнообразия, Равенства и Инклюзивности (привет Джорджу Оруэллу)[16]. И таких примеров в сегодняшних США – сотни. В России на подобные «преступления» никто даже внимания не обратит. В отечественных вузах практически нет практики «непредоставления платформы» людям с неправильными взглядами на вопросы развития общества или «безопасных пространств», смысл которых сводится к тому, что студентам нельзя говорить ничего, что могло бы каким-то образом обидеть или задеть кого-либо (например, интересоваться национальностью или родным языком других).
Третье. Из-за общественной цензуры и самоцензуры западная гуманитарная наука превращается в откровенную идеологию, а её продукты – в набор идеологических штампов. Ориентироваться на неё бессмысленно. Конечно, знать о том, что в ней происходит, нужно, но ориентировать всю российскую науку на публикации в подцензурных западных журналах – контпродуктивно и вредно. Это сделает российские исследования гораздо менее свободными и самостоятельными. Если уж и публиковать работы на английском языке, то есть намного более привлекательные возможности: например, Индия, где обстановка в вузах гораздо демократичнее. Более того, российские исследовательские центры, университеты и научные журналы, особенно те, что выходят на английском языке, в новой обстановке могут оказаться уникальной свободной территорией и активно привлекать подвергнувшихся остракизму по идеологическим причинам западных коллег, которым запретили преподавать или которые затрудняются публиковать свои труды на родине.
Четвёртое. Проблема западоцентризма в современных международных исследованиях, действительно, существует. Совершенно верно, что практически все теории международных отношений, как и прочие теории общественных наук, имеют своей основой просвещенческую парадигму социального прогресса, передовым отрядом которого была Европа, а затем – США. Но идеология всеобщего расизма не только не решает этой проблемы, но, экстраполируя локальную американскую и частично западноевропейскую проблему расизма на всю мировую историю, раздувая её до размеров основного, доминирующего фактора общественного развития, по сути, закрепляет американоцентризм. Это типичный пример давно известного в политологии явления – закрепления старой системы представлений путём отрицания её с обратным знаком, но при сохранении её структуры. Белый расизм здесь меняется на черный, западоцентризм – на незападоцентризм, при этом сама идея превосходства рас, а также прогрессивных и регрессивных частей света сохраняется. У прежних расистов белая раса несла свет цивилизации отсталым народам мира. У новых она только и делала, что порабощала у уничтожала другие расы, которые жили бы без неё в идеальном мире и согласии, и только это насилие и следует изучать в международных отношениях.
Пятое. В критике этого нового американоцентризма и обратного расизма, в деле сохранения объективности и нормальности в международных исследованиях российские ученые могут сыграть ведущую роль, опираясь на собственную традицию и присущую ей интернациональность. Делать это необходимо, сохраняя традиции дисциплины, причём делать не бесцеремонно, но решительно, называя безграмотную чушь тем, чем она является. Кадровый отбор в западных университетах начинает действовать так же, как в сталинском СССР – продвигают тех, кто громче кричит лозунги, а это, естественно те, кто неспособен вести серьёзные исследования, но видит новый, более простой путь делать карьеру. Противников увольняют, и даже тот, кто в душе не согласен, вынужден делать правильные заявления и прикидываться активным борцом за новые идеалы.
В России, где государственного или политически значимого расизма никогда не было, не стоит по указке с Запада срочно искать его повсюду – так, как особо ретивые западники ищут в ней постоянное угнетение женщин или гомосексуалистов. Это, конечно, не значит, что в России не было других видов угнетения: было в ней и сословное, и религиозное неравенство, и крепостное право (почти рабство), но ни один из них не был основан на расизме. Ещё в XVIII в веке чернокожий Абрам Ганнибал дослужился в России до генеральского звания, занимал высокие государственные должности, и никто не придавал этому особого значения. А уж бурятов, калмыков и других представителей монголоидной расы среди российской элиты всегда было предостаточно. Исправлять западоцентристский уклон нужно не борьбой с несуществующим расизмом, а совершенно другим способом: постепенно вводя в преподавание истории и международных отношений больше информации о незападном мире. Но изучать незападный мир необходимо объективно, а не подгоняя под новую идеологию.
Шестое. В изучении международных отношений необходимо опираться как на существующие западные теории, так и на собственную российскую школу, которая нисколько не уступает западной. Кроме того, необходимо включать в общетеоретические построения больше незападных подходов – современных и традиционных (например, китайских, индийских, бразильских). Это расширит российский взгляд и сделает его более объективным. К тому, что происходит на современном Западе, надо относиться с печалью и надеждой на то, что западная наука окончательно не свернёт на путь идеологизации и не превратится в новую лысенковщину от антирасизма.
