Отношения Германии и США были ядром западного сообщества. Именно их трансформация будет основным признаком наступления новой эпохи.
Самое ёмкое описание сущности «политического Запада», возникшего после Второй мировой войны, принадлежит первому генеральному секретарю НАТО лорду Исмею. Задачу альянса он обозначил как «не подпускать русских, не отпускать американцев и придерживать немцев». И она отражала природу трансатлантических отношений, в сохранении которых состоял интерес обоих берегов океана. Противостояние политического Запада («свободный мир») политическому Востоку (советский лагерь) составляло содержание мировой политики.
Но это было давно. Русские с тех пор перестали представлять прежнюю экзистенциальную угрозу. Американцы занялись другими делами. А вместе с вопросом о будущем немцев встаёт и более масштабный – что такое Запад на новом историческом этапе. И чего от него ждать России.
Призрак германского вопроса
Дональд Трамп объявил о намерении вывести почти треть контингента американских военных из ФРГ. Сообщая об этом, он упрекнул Германию в вечно просроченных платежах в натовскую казну и паразитировании на зонтике безопасности США. А заодно в том, что американцы тратят кучу денег, чтобы защитить немцев от России, а те отдают Москве огромные деньги за газ. Если решение будет реализовано (пока военные утверждают, что не получали приказа), из 34,5 тысячи военнослужащих на немецкой земле останется 25 тысяч.
Этого более чем достаточно, уверен Ричард Гренелл, только что покинувший пост посла США в Берлине. «Американские налогоплательщики больше не расположены слишком много платить за обеспечение безопасности других стран», – сообщил он в прощальном интервью газете Bild. «Надеюсь, это станет для немцев поучительным моментом, ведь Германия – союзник только по названию. Когда речь заходит о критических внешних вызовах, с которыми мы сталкиваемся, она либо несущественна, либо вредна», – написал на сайте Foxnews Кристиан Уитон, внешнеполитический аналитик, работавший в администрациях Буша-старшего и Трампа.
Германские политики и значительная часть американского истеблишмента из внешнеполитической сферы резко против риторики Трампа и его сторонников. «НАТО – не торговая организация, а безопасность – не товар», – ответила министр обороны Германии Аннегрет Крамп-Карренбауэр. Конгрессмены-демократы Боб Менендес и Эллиот Энджел внесли законопроект, запрещающий президенту выводить войска: «Присутствие американских войск в Германии – в интересах национальной безопасности США. И точка». Главным бенефициаром такого решения, естественно, немедленно был назван Владимир Путин.
Перепалка пришлась на период, когда поляризация в Соединённых Штатах приближается по накалу к атмосфере гражданской войны. Её можно было бы списать на особенности момента и специфику действующего президента. Однако за полемикой стоит более глубокий вопрос, ответа на который не появится, даже если Трамп покинет Белый дом в январе 2021 года.
Разделённая Германия была центром и квинтэссенцией холодной войны. К её окончанию на германской земле было расквартировано более 200 тысяч американских и порядка полумиллиона советских военных. Российский контингент покинул страну в конце лета 1994 года, американский поэтапно сокращался до нынешнего количества. Несмотря на декларации о невероятной успешности и эффективности НАТО, задачи альянса после окончания противостояния с СССР так никогда и не обрели чеканной чёткости формулы лорда Исмея. Россия на 25 лет (до 2014 года) ушла в тень в качестве военной угрозы, интерес США к Европе падал по мере их переориентации на Азию.
Между тем с 1990 года, когда Германия вновь стала единой, в европейскую политику вернулся призрак «германского вопроса», вызывавшего войны после объединения страны в XIX веке. Германия была слишком мощной, чтобы встроиться в какую-то европейскую систему, но недостаточно сильной, чтобы подчинить себе остальных. Как писал в прошлом году в Foreign Affairs Роберт Кейган, «ещё до того, как либеральный мировой порядок начал трещать по швам, возникал вопрос: сколь долго Германия сможет оставаться странной страной, отказывающейся от нормальных геополитических устремлений, нормальных своекорыстных интересов и нормальной националистической гордости?»
А они, добавим, в германском случае неоднократно вызывали катаклизмы общеевропейского масштаба. Классик школы реализма в международных отношениях Джон Миршаймер накануне объединения Германии в 1990 году интересовался: «Разве невозможно вообразить, например, что отношение немцев к идее контроля над Восточной Европой заметно изменится, как только американские войска уйдут из Центральной Европы и немцам придётся самим обеспечивать свою безопасность?»
Кого защищать?
Сегодняшняя дискуссия, которая усилиями Трампа свелась к чистому меркантилизму, на самом деле представляет собой сущностный спор – каковы приоритеты и цели политики Запада в мире после глобализации образца конца ХХ – начала XXI века. Аргументация тех в США, кто отвергает идею Трампа о сокращении контингента, апеллирует к модели американской гегемонии (лидерства), сложившейся сначала в рамках Запада, а потом распространившейся на весь мир. И в этой логике (как её ни излагай – в ценностно-идеологических или геополитических категориях) заметное военное присутствие в Европе принципиально.
Однако как раз эта модель и находится в кризисе, не находя прежнего отклика среди населения Соединённых Штатов. Появление изоляционистски настроенного Трампа в Белом доме – продукт этих изменившихся настроений. А за время его президентства в мире уже напроисходило столько, что даже убеждённые глобалисты признают необходимость отойти на заранее подготовленные позиции.
Нынешняя администрация видит в качестве приоритета не доминирование как таковое, а реализацию национальных интересов США в противостоянии с крупными соперниками, основным из которых является Китай. С этой позиции все аргументы в пользу тесного взаимодействия с Европой если не теряют смысл, то становятся обусловленными, о чём всё время и твердят Трамп с единомышленниками. Иными словами, Европа (прежде всего Германия) должна доказать, что услуги безопасности, которые ей предоставляют Соединённые Штаты, окупаются – финансово или другим способом.
Другой способ – содействие в реализации политики Вашингтона на важных для него направлениях, в первую очередь китайском и иранском. Но как раз тут Европа и особенно Германия имеют своё мнение и собственные интересы. Как, например, и в вопросе о газопроводе «Северный поток – 2», пуск которого в эксплуатацию американское руководство (администрация и Конгресс здесь едины) твёрдо намерено не допустить. Мотивация разнится – от стремления продвинуть на европейский рынок собственный СПГ до желания наказать Россию за вмешательство в выборы и прочие антиамериканские художества. Но цель разных групп совпадает.
Противоречиям с США из-за поставок сибирского газа в Европу уже полвека. В начале 1980-х годов они достигли кульминации, когда администрация Рейгана ввела санкции против европейских поставщиков оборудования для газопровода «Уренгой – Помары – Ужгород». Однако страны ЕЭС, и прежде всего ФРГ (канцлером был Гельмут Шмидт), упёрлись и добились своего, хотя отношения СССР и Запада после вторжения в Афганистан переживали крайне острую фазу. Это было возможно тогда и маловероятно теперь, потому что в ту пору Соединённые Штаты и Западная Европы были спаяны общим пониманием угроз безопасности, идеологией и задачами развития. В этих жёстко закреплённых рамках получалось согласовать не обязательно совпадающие частные интересы, поскольку не возникало сомнений о единстве интересов общих. Теперь же они возникают всё чаще.
Дискуссия принимает почти анекдотический вид. Американский президент критикует Германию за то, что Соединённые Штаты защищают её от России, но ничего взамен не получают, а немецкие дипломаты отвечают, что войска вовсе не Германию от России защищают, а охраняют трансатлантическую безопасность (интересно, от кого) и проецируют силу США в Азию и Африку.
Официальные лица в Берлине (спецпредставитель по трансатлантическим связям и министр иностранных дел) предупреждают о тяжёлых последствиях решения о выводе части контингента для двусторонних отношений. Хотя не вполне понятно, а что же такого страшного произойдёт из-за убытия девяти с половиной тысячи военных, если их пребывание не связано с конкретными вызовами безопасности Германии.
Ловушка прошлого
Переполох в Берлине объясняется как раз тем, о чём 30 лет назад писал Миршаймер, а недавно Кейган, – опасением пробуждения естественных инстинктов. Отношения с Вашингтоном были опорой всей послевоенной политики ФРГ, прежде всего гарантией общего европейского баланса, погружение в который гарантировало невозвращение рокового «германского вопроса».
То есть поплыла вся политическая рамка, в которой страна развивалась с середины прошлого века. Но возвращаться ей некуда – до этой системы была национальная катастрофа.
В немецком обществе и политическом истеблишменте по-прежнему жив страх, что в случае изменения внешних обстоятельств страна окажется в ловушке собственного прошлого. Поэтому эмансипация в сторону некоей европейской «стратегической автономии», о которой с охотой говорят, например, в Париже, повергает Берлин в крайне противоречивые чувства. Присутствие же американских военных, когда-то пришедших в качестве оккупационных сил, рассматривается как залог политического спокойствия и предсказуемости.
Шансов на последнее, правда, мало. В Европе, конечно, рассчитывают на проигрыш Трампа, ожидая от демократической администрации более привычной атлантической линии. И форма, скорее всего, действительно изменится, однако содержание международной политики обратно не вернётся. Тем более этого не произойдёт, если останется республиканская администрация.
То, что именно американо-германские отношения оказались сейчас в центре напряжённого внимания, символично и закономерно. Они были ядром западного сообщества, которое после Второй мировой войны впервые в истории оказалось политически и институционально формализовано. И именно их трансформация будет основным признаком наступления новой эпохи.
В процитированном выше комментарии Кристиана Уитона, резко критическом к Германии, содержится любопытный пассаж: «Авангард свободного мира в XXI веке отличается от того, что был в прошлом столетии. Его сердце – по-прежнему Америка, но остальные ключевые активы – это прифронтовые страны, такие как Япония, Тайвань, Южная Корея, Польша, Саудовская Аравия и Объединённые Арабские Эмираты. Как и во время холодной войны, не все они – демократии, но они – надёжные союзники, которые противостоят главным врагам свободы в мире». Перечень прифронтовых стран позволяет чётко идентифицировать иерархию фронтов: китайский, иранский, российский. Так что как бы ни складывались трансатлантические отношения дальше, на нашем фронте без перемен. А вот на внутриевропейском предсказывать диспозицию сейчас рискованно.
Источник: Московский центр Карнеги
