Вот этот постинг в соцсетях от историка из элитного американского университета в Дартмуте оказал на меня тонизирующее воздействие.

Даниэль Штайнметц-Джен: «Если Байден победит, есть ли какие-то предложения насчет национальной программы де-фашизации всего населения США, на манер принятых после Второй мировой войны в Европе, управлявшейся христианско-демократическими партиями? Это было бы разумно, учитывая множество политических коллаборционистов и выход в медийный „мейнстрим" людей, прежде считавшихся маргиналами, не так ли? А иначе — как от всего этого избавиться, оно что — само уйдет?» Конец цитаты, дата сообщения: 4 июня 2020 года.

Профессор пленных не берет

Вот так. Между тем я достаточно стар, чтобы помнить другого профессора элитного вуза в США — профессора юридического факультета Гарвардского университета Марка Тушнета, который в 2016-м году выступил с таким текстом:

«Война культур закончилась: они [консерваторы] проиграли, мы [либералы] победили. Напомню: это они (консерваторы) впервые придумали понятие войны культур. (Вспомните действия консервативного судьи Скалиа в рассматривавшемся Верховным Судом США деле «Ромер против Эванса», когда в 1996 году впервые юстиция США запретила дискриминацию людей по признаку их сексуальной ориентации, посмотрите статью в «Википедии», которая приписывает выражение «война культур» именно консервативным, а не либеральным активистам.) У противников либеральной линии были возможности пойти на прекращение огня, но они отвергли этот вариант. Консерваторы предпочли политику выжженой земли. В итоге оказалась сожженной их собственная политическая почва. (Почему я говорю об отсутствии интереса к компромиссу: ни один консерватор не предложил, например, обменяться: мы признаем права ЛГБТ, а вы даете защиту «религиозной свободе». Теперь-то, когда консерваторы явно проиграли битву вокруг прав гомосексуалистов, они в центр повестки дня новой «войны культур» стали ставить защиту для своих верований. Но уже поздно — они проиграли войну.) Итак, перед либералами встает вопрос: уже не как выиграть битву, а что делать с проигравшими в этой самой войне культур? Это по преимуществу вопрос тактики. Мое предложение — быть жесткими. Принцип «Горе побежденным: проиграл — живи с этим» — этот принцип лучше милости к проигравшим. Напомню, что поигравшие в данном случае защищали позиции, не имеющие никакой ценности. Попытки быть милостивыми к проигравшим не привели ни к чему хорошему ни после гражданской войны в США в 1861-1865 гг., ни после казни Джона Брауна (Джон Браун, аболиционист и борец за права черных рабов, был казнен в 1859 году за попытку ограбить военный склад с целью вооружения чернокожих рабов в одном из рабовладельческих штатов США — прим. ред.) Зато жесткая линия довольно хорошо сработала в Германии и Японии после 1945 года. Я бы хотел отметить, что сами практикующие ЛГБТ-активисты предпочитают жесткий подход к проигравшим, в то время как либеральные представители научной общественности защищают более мягкие варианты. Я за жесткость, потому что для нее есть возможность: это раньше можно было изображать милосердие после какой-то победы по местному вопросу, потому что жестокость могла заставить врага бороться с мужеством отчаяния на других фронтах. Но сейчас можно не скрываться: война закончена, и мы победили".

Редакционная война в «Нью-Йорк таймс»

Тем временем в «Нью-Йорк таймс» (NYT) идет своя собственная редакционная гражданская война по поводу решения опубликовать на страничке мнений призыв сенатора Тома Коттона (Tom Cotton) ввести войска в города для подавления бунтов (в результате редактору отдела мнений NYT Джеймсу Беннету пришлось уволиться из газеты — прим. ред.). Бари Вайс (Bari Weiss), сотрудница «Нью-Йорк таймс», так описывает эту ситуацию:

«Гражданская война в „Нью-Йорк таймс" идет между молодыми поборниками бдительности в борьбе за права меньшинств (wokes) и традиционными сторонниками либерального (в смысле — ставящего в центр повестки дня свободу разных мнений — прим. ред.) подхода, большинству из которых за сорок. Такая же борьба идет во множестве других изданий и компаний по всей стране. Динамика всюду та же». (Сообщение опубликовано 4 июня).

Вот дальнейшие сообщения Бари Вайс:

"Старая гвардия живет по набору принципов который мы можем условно называть гражданским либертарианством — защитой гражданских свобод любого человека. Они наивно предполагали, что разделяют это мировоззрение с молодыми людьми, которых они наняли работать в своих газетах просто потому, что эти люди называли себя либералами и прогрессистами. Оказалось, что это было именно наивное предположение.

Молодая гвардия имеет совсем другое мировоззрение, которое хорошо артикулирует Jon Haidt. Они называют это мировоззрение safetyism (от английского safety, то есть безопасность, можно перевести как «секуритизм» — идеология, основанная на защите безопасности человека — прим. ред.).

Центральным элементом «секуритизма» является право людей чувствовать себя эмоционально и психологически защищенными. И в этом мировоззрении право на защищенность стоит выше основных либеральных ценностей — таких, как свобода слова.

Может быть, чистейшим примером этой динамики стало событие 2018-го года. Тогда Дэвид Ремник, находясь под давлением со стороны сотрудников [возглавляемого им журнала «Нью-Йоркер»] отменил приглашение [помощнику Трампа, консервативному журналисту] Стиву Бэннону выступить на сцене Фестиваля идей журнала «Нью-Йоркер». Но есть десятки и десятки других примеров таких ситуаций.

Надо мной много лет смеялись за то, что я пишу о «войне культур» на территории студенческих общежитий, мест проживания и встреч студентов (кампусов). Мне говорили, что это второстепенное событие. Но происходящее показывает, почему эти «войны на территории кампусов» были так важны: студенты, выходившие из этих кампусов после окончания своих занятий, потом поднялись по служебной лестнице, проникли в ключевые учреждения нашей жизни — и резко изменили их».

Я никоим образом не удивлена тем, что сейчас стало доступно общественному вниманию. По-своему это даже успокаивает: я не чувствую себя такой одинокой и такой безумной, когда пытаюсь объяснить людям, в какую ужасную сторону развиваются события. Эту динамику я знаю, я ей не шокирована. Я шокирована быстротой этой динамики. Я думала, эти процессы займут несколько лет, а они заняли несколько недель.

Вот один из способов, чтобы лучше представить себе, что стоит на кону. Официальный слоган «Нью-Йорк таймс» — «публикуем все новости, которые годятся для печати». Одна из борющихся групп делает ударение на слове «все». Другая — на слове «годятся».

Колонка-мнение сенатора Коттона (с призывом ввести войска, чтобы защитить города от бунтов — прим. ред.) вызвала споры по поводу решения редакции ее все-таки опубликовать. Я согласна с нашими критиками, обвиняющими «Нью-Йорк таймс» в лицемерии, когда мы представляем себя как людей, стремящихся к «абсолютно открытому рынку идей». Даже у открытого рынка есть пределы открытости — какой-то товар он все-таки не допускает. И это очевидно. Вопрос в одном: может быть, мнение сенатора Коттона — за пределами допустимого? Вполне может оказаться, что ответ — «да». Но если ответ именно «да», то это значит, что неприемлемыми являются и взгляды более половины граждан США".

(Конец цитирования сообщений от Бари Вайс.)

Очень влиятельное меньшинство

В подтверждение своей точки зрения Бари Вайс приводит материал из издания The Week, где приводятся результаты опроса населения США, по которому 58% американских избирателей в той или иной мере одобрили бы военное подкрепление для действий полиции, «и лишь 30 процентов сказали, что они в той или иной мере возражали бы против этого решения».

Так вот, пришло время — давно уже пришло время — для тех из нас, кто не превратился в очередного поборника бдительности в защите меньшинств, воспринимать этих самых поборников серьезно. Не отмахиваться и не отшучиваться, когда эти поборники угрожающе говорят, что неправильные слова, способные задеть чувства людей (естественно, чувства не всех людей, а лишь некоторых), — что эти слова являются эквивалентом насилия. Почему такой подход защитников меньшинств опасен? Потому что логическим выводом из такого подхода является следующее заключение: надо объявить преступными, криминализировать некоторые виды высказываний, политически некорректных высказываний. А потом идет и следующий вывод: надо криминализировать политически некорректные мысли.

Перед нами пример: в борьбе с «белой привилегией» работодатель оказывается вынужден пересмотреть решение напечатать колонку мнений от действующего сенатора США. Колонку не печатают, хотя она отражает мнение большинства нации.

Элита грядущего кошмара

Да что там, кого интересует ситуация в масс-медиа?— подумаете вы. Да и насчет студенческих кампусов — кого так уж заботят настроения в этих рассадниках борцов с небезопасной, неполиткорректной речью? А я на это постоянно повторяю: если вы не равнодушны к своей свободе, если вы хотите нормально жить в этой стране, то лучше уделяйте этим темам внимание. Масс-медиа и студенты престижных вузов — это официально утвержденная элита нашей страны. Вернее — люди, представляющие такую элиту. Это люди, о которых я пишу в своей книге «Жить не по лжи»:

«[Выросшая в веймарской, догитлеровской Германии женщина-философ] Ханна Арендт осуждала сложившиеся после первой мировой войны элиты, которые быстро отбросили такие принципы настоящего либерализма, как „честная игра" при спорах, нейтральность в вопросах расы, свобода слова плюс свобода людских объединений и союзов». Далее я цитирую Арендт, ею написанный текст:

«Члены тогдашней элиты не возражали против того, чтобы заплатить цену за просмотр кое-чего интересного. А именно: эти элиты были готовы увидеть уничтожение собственной цивилизации взамен удовольствия увидеть, как угнетаемые прежде массы насилием пробивают себе дорогу в общество».

А еще хочу предложить вам следующую мысль Арендт:

Пропаганда помогает изменить мир благодаря тому, что она создает ложное впечатление, будто мир устроен таким-то образом и с этим согласны все. Арендт пишет: «Силы тоталитарной пропаганды в следующем. Еще до того, как тоталитарный режим опустит по всему периметру железные занавесы, чтобы вашу мысль ничто не беспокоило, — еще до этого пропаганда уже имеет власть отключить массы от тревог реального мира. А уже потом, после опускания этого духовного занавеса, и физически существующие „железные занавесы" останавливают любую, даже самую очевидную реальность от того, чтобы нарушить этот такой убаюкивающий покой выдуманного тоталитарными правителями мира».

Захватывающая быстрота перемен

В 2019-м году Зак Гольдберг (Zach Goldberg), аспирант политических наук из Политехнического университета штата Джорджия, совершил настоящее погружение в крупнейшую в мире базу публично доступных документов, включая медиа-тексты. Используя систему поиска и классификации LexisNexis, он выяснил, что в течение минувшего девятилетнего периода количество медиа-материалов, использующих «прогрессивный» политкорректный жаргон, — это количество выросло со скоростью устремляющейся в стратосферу ракеты. И вот что важно: этот прогрессистский жаргон основан на «критических теориях» левого толка и примитивных концепциях обожествляющей меньшинства социальной справедливости.

Что все это значит? А вот что: средства массовой информации «мейнстрима» конструируют понимание событий простым народом под такой трафарет, который прежде был характерен только для крайне левых интеллектуальных элит.

Идеология дороже, чем жизнь

И вот еще такая мысль:

Почему люди так охотно верят очевидной лжи? Одинокие, живущие в атомизированном обществе люди отчаянно жаждут «истории», которая помогла бы им вновь придать смысл своей жизни. Этим и объясняется стремление поверить в тоталитарную ложь — она придает хоть какой-то смысл существованию и четко говорит, что надо делать. Для человека, отчаянно ищущего веры, тоталитарная идеология может оказаться еще более драгоценной, чем сама жизнь.

"Такой человек может даже согласиться помочь стремящимся уничтожить его прокурорам. Он добровольно помогает формировать свой смертны приговор. Он просит только, чтобы его статус как члена движения не был затронут и поставлен под сомнение",- писала Арендт. И действительно, относящиеся к 1930-м годам архивы судебных процессов времен сталинизма переполнены ложными самодоносами и покаянными признаниями верующих коммунистов. Все они скорее были готовы умереть, чем признать, что коммунизм был ложью.

Самые верные слуги тоталитаризма — это очень часто идеалисты, по крайней мере на первом этапе. [Чехословацкая левая активистка, узник гитлеровского концлагеря Геда] Марголиус-Коваль вспоминала, что она и ее муж поверили в коммунизм именно потому, что он был таким идеалистичным. Им, вышедшим из ада, коммунизм предлагал картину рая — да еще такую картину, в которую легко было поверить.

Личное? Общественное? Все — политика

У современного западного прогрессивизма есть такая любимая фраза, которая его адептами часто используется — «все личное — тоже политика». Между тем эта фраза просто ухватывает тоталитарный дух, стремящийся все сферы жизни пропитать духом своей идеологии. Так называемые современные левые проталкивают свою идеологию все глубже и глубже в сферу частного и личного. Все меньше и меньше сфер частной бытовой жизн остаются незатронутыми. А это, как предупреждала Арендт, как раз и означает: общество готово к тоталитаризму. Потому что вот эта штука и есть тоталитаризм — политизация всего и вся.

Как я отмечаю в своей книге, [покойный польский поэт двадцатого века] Чеслав Милош говорил, что народы Восточной Европы в первой половине двадцатого века в один прекрасный день проснулись — и узнали, что ими руководят идеи, которые прежде обсуждались только в среде интеллектуалов. Так что нам стоит придавать значение тому, что говорят и думают интеллектуалы сегодня. Как отмечает социолог Джеймс Дэвисон Хантер (James Davison Hunter), изменения в жизни общества почти всегда приходят от элит. В сегодняшнем обществе революционная идея никак не применяется, если только на не получит «сертификацию» от элит. Вернемся к описанной Бари Вайс истории конфликта в газете «Нью-Йорк таймс». Откуда, как вы думаете, бдительно защищающие меньшинства журналисты получили свое бдительное просвещение? Да в университетах они его получили. А может, даже и в средней школе, в старших классах. А еще — из поп-культуры. Она сейчас быстро меняется: в «Вашингтон пост» появилась статья, призывающая «положить на полку» политически некорректные полицейские фильмы, а новые — политизировать в соответствующем духе.

В газете «Филадельфия инквайрер» многие сотрудники протестуют против того, что их издание позволило себе опубликовать очевидную мысль, что уничтожение зданий города так называемыми протестующими вредит Филадельфии. В самой статье автор, женщина с белой кожей, старается подстраховать свою аргументацию, говоря, что жизни, конечно, важнее зданий. Но, отмечает она, сжигающие здания бунты оставляют на теле города раны, которые потом долго не затягиваются. Это вполне разумный и даже необходимый аргумент. Но восстание сотрудников вызвал даже не текст статьи в защиту зданий, а ее заголовок. Он был такой: «Здания тоже имеют значение». Поскольку заголовок играл на параллелизме с названием организации «Черные жизни имеют значение», сотрудники редакции с черной кожей устроили целый протест. Они написали открытое письмо. Вот отрывки из него:

«Это не случайность, что страдающие от системного расизма кварталы навещаются журналистами только в тех случаях, когда там убивают людей или сжигают здания. Нужна верность журналистскому долгу, чтобы скорректировать и улучшить сложившуюся в этой сфере ситуацию. И вот мы видим этот заголовок — это оскорбление нашей работе, нашим кварталам и общинам, нашим соседям. Мы видим, как [под предлогом защиты зданий] создается ситуация, при которой еще больше вероятность, что мы столкнемся с угрозами и агрессией. Равнодушие к этой теме нашего руководства затрудняет нашу работу, а в худшем случае — подвергает и наши жизни опасности.

Мы утомлены тем, что вынуждены тащить на своей спине тяжесть этого 200-летнего института [расового рабства]. Институт этот, пинаясь и вопя, проходит вместе с нами и в более цивилизованную эпоху. Мы устали слышать, что, мол, „наша компания добилась существенного прогресса в борьбе с расизмом". Устали от банальностей насчет „диверсификации и инклюзивности" — они звучат всякий раз, когда мы говорим о своих озабоченностях. А еще — нам надоело, что нас по журналистским правилам заставляют показывать разные точки зрения на проблему, хотя на самом деле двух правильных мнений тут нет — есть только одно».

Перемены — до конца

Продолжаю цитировать чернокожих сотрудников газеты «Филадельфия инквайрер»:

«Это не начало разговора, данный разговор начинался уже несколько раз — снова и снова. Мы требуем плана, причем с крайними сроками для выполнения того или иного шага. Мы требуем изменений в то, как работает редакция. Никаких больше „внутренних регуляций". Никаких больше тихих исправлений в тексте. Если мы хотим войти в лучший мир, мы должны идти туда с поднятой головой, грудью вперед. Нужно признавать и те случаи, когда мы делаем ошибки (с заголовком „Здания тоже имеют значения" — прим. ред.). А потом нужно публично показать, как мы на этих ошибках учимся. Так что ваше (обращение к автору статьи о зданиях — прим. ред.) смущенное унижение не должно иметь большего значения, чем сохранение нашего человеческого достоинства». Конец цитаты.

И все это — по поводу заголовка из трех слов.

Естественно, руководство газеты извинилось и простерлось перед таким протестом ниц. Еще в прошлом году владельцы издания «Филадельфия инквайрер» предупредили сотрудников редакции: тираж издания падает, в продаже рекламного места наступил и вовсе коллапс, так что у газеты есть пять лет, чтобы измениться, — или закрыться. Ну, а теперь у хозяев наверняка будет другой план: они собираются капитулировать перед требованиями протестующих — и отказаться от базовых журналистских стандартов честности. А значит, издание разорится еще до конца подаренной прежде хозяевами пятилетки. Потому что кто же согласится платить по 195 долларов в год за то, чтобы его подвергали пропагандистскому давлению?

Сотрудник журнала Reason Матт Уелч (Matt Welch) написал сильную статью о том, как в США происходит на самом деле отход от истинного либерализма (принципа свободы печатать все интересное). При этом Матт Уелч отвергает и взгляды требовавшего ввести войска сенатора Тома Коттона, и самого сенатора, но тем не менее пишет:

«Победный марш бдительно защищающих права меньшинств леваков по нашим учреждениям, захват ими институций — от кампусов экспериментального искусства до престижнейших СМИ — этот марш был просто захватывающим. Это война поколений, и старшее поколение, пока еще не сделавшее политкорректный язык естественным средством общения, ему предстоит выбор. Этим старичкам надо будет или выучить этот новый революционный язык, или оказаться на положении парий в своих собственных ньюсрумах. Самые известные в США главные редактора — Джеффри Гольдберг в „Атлантике" и Дэвид Ремник в „Нью-Йоркере" столкнулись с редакционными восстаниями. И вдруг выяснили, что их устарелые преставления о дискуссиях — что там могут быть разные точки зрения — так вот, эти их устарелые представления более терпимы быть не могут».

Конец ненужного разнообразия

СМИ, которые прежде махали флагами провокативного разнообразия выражаемых в них точек зрения, — Salon, The New Republic, Vice — с некоторых пор тоже стали частью этого безрадостного бездискуссионного пейзажа. Вот, сегодня буквально — сотрудник либерального издания Vox Зака Бошампа подверг себя «добровольной самокритике» после того, как его младшие сотрудники редакции отчехвостили его за «некорректный» твит. Бошамп написал: «Извините, но выражение „Уничтожь полицию!" выглядит непродуманной идеей, обретшей популярность с шокирующей быстротой».

И что было такого неправильного в этом его высказывании?

Тем не менее сотрудник журнала «Атлантик» Конор Фридерсдорф (Komor Friedersdorf) поделился следующим наблюдением-прогнозом: «Идет растущее давление на журналистов с целью заставить их занять позиции, разделяемые лишь меньшинством публики, но при этом имеющие поддержку агрессивного супербольшинства журналистов. Если эта тенденция возобладает, она никак не продвинет социальную справедливость. Эта тенденция сделает структуры масс-медиа, защищающие социальную справедливость, менее влиятельными».

На все это просто стыдно смотреть.

Разоружись и раскайся. Явка обязательна

Вот что склонный к лево-либеральным взглядам журналист Джесс Сингал (Jesse Singal) написал о ситуации с Заком Бошампом:

«Это нехороший знак, что Зак почувствовал необходимость извиняться за свой твит. Его почему-то нужно „перевоспитать", заставить раскаяться».

Вот извинения самого Бошампа:

«Я поговорил со множеством уважаемых мной людей. Обсуждали форму, которую я придал своему первоначальному твиту, и тут я реально чувствую, что она была ошибкой. Этот твит был слишком высокомерным, а потом я позволил себе иронически пожаловаться на критику. Ну что, мы все порой пишем плохие твиты. Это был мой плохой твит».

Правильно пишет Джесс Сингал: Бошампа заставили раскаяться.

Это нечто вроде религиозной войны. То, что мы сейчас видим, — это ситуация, когда леволиберальные идеологи берут на себя роль современной «всеобщей церкви», «институциональной религии». Эссеист Кертис Ярвин называет ее «Собором» — хотя тут важно отметить: в отличие от обычной религиозной организации, нынешняя левая ортодоксия не имеет центрального органа управления. Но это не делает эту новую «псевдоцерковь» более приятной в общении.

Восходящее поколение «мягких тоталитаристов» вызывает противодействие, провоцирует сопротивление — и в журналистике, и в научных кругах. Это восхождение порождает неореакцию. В чем она состоит? То, что раньше было маргинальной позицией крайне правых, сегодня может стать ближе к мейнстриму, может стать более приемлемым. Потому что это будет восприниматься как реакция на воинственный иллиберализм (нетерпимость) со стороны левых. Сегодня правоцентристски настроенные «нормалы» могут быть вытолкнуты в сферу неореакции — в процессе самообороны. Все это будет очень противно, причем противнее все станет намного быстрее, чем многие ожидают. Это опасно, когда «большая журналистика» теряет авторитет в массах, а обращается только к элитам. При этом элиты, считающие свою точку зрения единственной имеющей право на существование, берут на себя роль своеобразных привратников при входе в профессии, включая профессию журналиста.

Буквально сегодня я услышал следующую историю: человек, работающий в медицинской фирме, распространил сообщение, что на этой неделе в фирме состоится антирасистский протест. Всех работников «убедительно просят» не отказывать от участия. А те, кто не поучаствует, естественно, уже самим фактом своего неучастия разоблачат сами себя как презренные расисты, кандидаты на то, чтобы быть подвергнутыми антифашистскому «депрограммированию». Причем никакая причина отсутствия на протесте не будет считаться уважительной. При надвигающейся на нас волне [нового тоталитаризма] такие истории будут случаться со множеством людей, да они уже случаются. Такова будет цена за разрушение традиционных свобод, нормального либерализма.

Для своей новой книги я взял интервью у одного нового американца — человека, который не родился в США, а приехал к нам из-за железного занавеса. Так вот, вчера он написал мне письмо, в котором согласился с моей концепцией нового мягкого тоталитаризма, но указал лишь на одну мою ошибку: «В этом тоталитаризме не будет ничего мягкого».