|
Эпидемия коронавируса меняет наш мир. Это уже банальная очевидность. Но как и почему меняет?
Многочисленные комментарии в соцсетях, посвященные происходящим событиям, могут быть сведены к трем основным позициям:
1) коронавирус — новая чума, вселенская катастрофа, которая всё перевернет, после чего всё изменится, но на самом деле останется по-старому: такое же точно общество, только работать будем удаленно, учиться дистанционно и всюду будут летать дроны;
2) коронавирус — совершенно не опасная инфекция, что-то вроде эпидемии гриппа, а паника раздута искусственно, истерия и карантины нанесут больше ущерба, чем сама эпидемия;
3) коронавирус — повод для закулисных манипуляторов, глобальной элиты и правителей мира, чтобы ввести новый фашизм, поставить всех под контроль и укрепить свою власть.
Легко догадаться, что ни одна их этих версий не опирается на анализ фактов — социальных или медицинских, а отражает лишь собственные представления говорящих и пишущих о жизни.
Итак, посмотрим на факты. Коронавирус и впрямь не слишком страшен, если его сравнивать с чумой XIV века или даже с эпидемией испанки в начале ХХ века. Оценочная вероятность летального исхода около 1%. Однако, как справедливо заметил экономист Майкл Робертс, эти цифры что-то значат лишь с учетом масштабов заражения. Если эпидемия охватит, например, в Европе 100 миллионов человек, то мы получаем миллион смертных случаев, что уже сопоставимо с результатами серьезной войны. А в планетарном масштабе ситуация может оказаться во много раз хуже. Так что данные о "всего лишь" одном проценте погибающих не должны нас успокаивать.
Главная проблема, однако, состоит не в процентном соотношении умерших и выздоровевших, а в состоянии медицины. Пока вакцины от коронавируса нет, врачи могут помогать больным, обеспечивая им необходимый уход, борьбу с симптомами и осложнениями, что и гарантирует низкий уровень летальности. Если медицинского ухода нет, то, как мы прекрасно знаем, смерть может наступить и от обычного гриппа.
А вот тут-то и обнаруживается главная проблема. Медицинские системы развитых стран, включая Россию, не только не готовы к борьбе с эпидемией, но и находятся сейчас в этом отношении на более низком уровне, чем 30-50 лет назад. И причиной тому социально-экономическая политика, проводившаяся почти всеми правительствами мира на протяжении прошедших десятилетий.
Неолиберальная концепция представляет медицину как одну из отраслей сферы услуг, ориентированных на текущий спрос. Иными словами, если люди пока не болеют, нет смысла держать "про запас" лишние койкоместа, нет необходимости оплачивать "лишний" медицинский персонал и готовить специалистов. Напротив, логика оптимизации требует постоянного сокращения расходов, уменьшения числа работников, что повышает рыночную эффективность затрат. Оптимизация здравоохранения, проходившая повсеместно, привела к стремительному сжатию всей системы, причем параллельно развивавшаяся коммерческая медицина была ориентирована на текущий платежеспособный спрос, а потому оказывалась сверх-специализированной и не имеющей потенциала быстрого развертывания в кризисной ситуации. Как раз наоборот, в кризисной ситуации, когда платежеспособный спрос падает, частные больницы не только не становятся дополнительным элементом медицинской защиты населения, но, напротив, страдают от экономического кризиса как и любые другие фирмы в сфере услуг.
Нарастающая система социального апартеида ведет к тому, что качественные "медицинские услуги" в принципе оказываются недоступными части населения. Но беда в том, что захватывая менее благополучные слои общества, эпидемии легко распространяются и на более богатых "клиентов". В ХХ веке здравоохранение развивалось не как отрасль сферы услуг, а как система обеспечивающая общественные потребности, не здоровье отдельного "клиента", а здоровье общества в целом. Именно поэтому все медицинские системы были в ХХ веке принципиально "избыточными" с точки зрения рынка, а неолиберальные реформы и оптимизации неминуемо вели к их свертыванию. Что в свою очередь не только стало причиной неготовности системы к массовым эпидемиям, но и само по собе стало одним из важнейших условий массового распространения эпидемий в среде, где текущие меры медицинской профилактики были устранены как "неэффективные" с организационно-хозяйственной точки зрения.
Главная угроза массовой эпидемии, как мы видим на примере Италии, состоит даже не в росте числа заболевших как таковом, а в том, что вместе с этим ростом возникает критическая нагрузка на систему здравоохранения. Происходит коллапс, после чего люди начинают умирать уже от обычного гриппа и пневмонии. Смертность на фоне коронавируса растет с "нормальных" 1-2% до 3-5% по отношению к числу заболевших.
Выход состоит в том, чтобы как в Средние Века остановить разрастание эпидемии с помощью карантинных мер. Но кто может осуществить эти меры? Структурами, способными справиться с ситуацией, оказываются военно-полицейские силы.
И тут мы обнаруживаем чудесный парадокс. Военно-полицейский комплекс оказался единственным сектором государственной системы, не только не подвергшейся массовым сокращениям и оптимизациям, но и разросшимся практически во всех странах в эпоху неолиберализма. Объясняется это вполне рациональными причинами. В отличие от медиков или учителей, которым постоянно приходится доказывать свою рыночную состоятельность, военные и полиция могут в любой момент обосновать не только необходимость своего существования как "защитников системы", но и накапливать резервы. Все прекрасно понимают, что армия в мирное время должна готовиться к войне. Генералов, в отличие от ученых, не получится перевести на работу по проектному принципу. А если у кого-то и возникнут сомнения в необходимости содержать толпы вооруженных людей, то можно всегда оправдать это реальными текущими угрозами — терроризм, международная напряженность, массовые волнения. Чем более "рыночным" является развитие общества и мировой экономики, тем острее конкуренция, тем сильнее конфликты и противоречия, как между элитами, так и внутри общества — между богатыми и бедными. Защита интересов правящего класса требует организованной силы, на этом не экономят.
Не удивительно, что именно к полиции, военным и репрессивной бюрократии обращаются за помощью правительства в сложившихся условиях. А уж эти службы работают так, как умеют, своими привычными средствами. Потому любой город, оказавшийся в карантине, напоминает территорию, оккупированную вражеской армией.
Эпидемия коронавируса разворачивается на фоне экономического кризиса и сама становится фактором этого кризиса. То, что рецессия была неизбежна в любом случае, предупреждали все ведущие эксперты задолго до того, как в Ухани был выявлен первый больной. Но тут сошлись несколько процессов, имевших один и тот же корень. Нарастающий общий кризис неолиберальной модели капитализма мы наблюдаем сразу во многих сферах (падение спроса из-за низких зарплат трудящихся, деградация науки, здравоохранения и образования из-за оптимизации, замена местного производства дешевым импортом с одновременным избыточным ростом международных коммуникаций, деградация политической культуры из-за концентрации власти в руках олигархии и т. д.). Эти процессы, дополняя друг друга, сошлись в одной точке.
Многие аналитики сравнивают текущие события с Великой депрессией 1929-32 годов, апеллируя к масштабам экономических потерь. И в самом деле спад производства и спроса грозит нам нешуточный. Однако куда более точной будет аналогия с другим кризисом, потрясшим мир в 1914-20 годах.
К счастью, о большой войне речь в данный момент не идет. Но важно то, что система либеральной рыночной экономики и стремительный рост финансовой глобализации, типичные для периода 1890-1910-х годов, привели к такому же накоплению и обострению противоречий, политических и социальных одновременно. В 1914 году назревал острейший экономический кризис, который, если бы ему дали развиваться "естественным" образом, скорее всего предвосхитил бы Великую Депрессию. Правящие круги попытались найти выход в серии политических импровизаций и агрессивных решений с непрочитанными последствиями, что привело к Мировой войне, а затем к революционным кризисам, кульминацией которых стали события 1917-19 годов.
Чрезвычайные обстоятельства были порожденны на глобальном уровне противоречиями самого же либерального экономического режима. Рынок рухнул не из-за чьих-то ошибок, а в результате логически развивашегося процесса. Но кто-то должен был склеивать "разбитые горшки". Большевики, пришедшие к власти в России, лишь смогли осуществить один из вариантов социалистических мер, неизбежность которых осознавалась на самых разных концах политического и идеологического спектра. Введение продразверстки в сельском хозяйстве обсуждалось уже царским правительством, государственный контроль над железными дорогами стал реальностью в первые же дни войны, экспроприации и национализации оказались необходимым условием поддержания производства и жизнеобеспечения в условиях, когда экономическая жизнь не давала компаниям получать прибыль.
Забота об общественных потребностях заменила ориентацию на потребление.
Стабилизировать капитализм удалось лишь к началу 1950-х годов за счет масштабных социальных реформ, отменой которых, собственно, и занимались неолиберальные правительства начиная с 1980-х годов по настоящий момент. Меры по демонтажу социальных завоеваний ХХ века оказались, несмотря на массовое сопротивление, в целом "успешными", благодаря чему мы и попали в ситуацию, во многом похожую на ту, что имела место сто с лишним лет назад.
В России, находящейся на периферии мировой капиталистической экономики, но остающейся в центре мировой политики, системные противоречия неминуемо принимают наиболее разрушительную форму. К этому надо добавить наши специфические "домашние радости" вроде череды непоправимых ошибок правящей бюрократии и олигархии. Коронавирус сочетается тут уже и с падением цен на нефть, и крушением рубля, и конституционным кризисом, с ростом массового недоверия к власти. Запутавшись в собственных импровизациях, правящие круги колеблются между соблазном использовать коронавирус как повод для усиления репрессивного контроля над обществом в условиях ими же спровоцированной политической неразберихи, и предлогом, чтобы отложить голосование по конституционным поправкам, которое стало центральным звеном этого рукотворного кризиса.
Объективные и субъективные факторы опять сходятся, как в 1914 году, когда реальность кризиса была дополнена чередой чудовищных ошибок. Однако это совпадение не случайно: растерянность правящих кругов, их моральная и интеллектуальная несостоятельность лучше всего проявляется именно в такие моменты.
Интеллектуалы и левые часто предрекают крушение реакционного порядка, но время от времени такие пророчества сбываются. Часто к изумлению самих же пророков, не готовых жить и действовать в новых условиях.
Однако так или иначе, процесс системного разрушения уже начался. Ближайшие несколько месяцев покажут, как далеко он зайдет. И насколько острой станет объективная потребность в принятии очередного пакета социалистических мер, без которых из данной ситуации вряд ли удастся выбраться.
|
