И цена всей демократии, всем свободам, всем достижениям Майдана – скорченная мертвая женщина, прошитая пулеметными выстрелами, там, на севере Донецка, на оживленном когда-то вокзале. Пропахшая кровью улица Стратонавтов, искореженные дома, разросшиеся деревья.
26 мая 2014 года. Украинский ударный вертолёт в окрестностях ДАП.
Я помню улицу Стратонавтов в 2015 году. Тихая, словно не пережившая того ужаса, что случился с ней за год до того, словно навсегда омертвевшая, замолчавшая, с изломанными деревьями, с несобранными вишнями. С разбросанными гильзами, в которые не играли дети. Я подобрала несколько, забрала на память, теперь это всегда ходит со мной.
Странно было: солнечный день, неподалеку – какое-то действо, устроенное администрацией, а я ушла, и окунулась из живого Донецка, не замолкавшего никогда, даже в самые страшные годы, в эту опустошающую тишину.
Наверное, там кто-то оставался жить. Наверное. Вряд ли. Не было видно ни одной машины, ни шевеления в дупле.
Она стала водоразделом, эта улица, стала в 2014 году, когда ополчение надеялось еще, что с ними будут вести себя по-человечески, что взаимное противодействие останется локальным, но украинские самолеты и вертолеты начали наносить беспощадные удары и по жилой застройке. По улице Стратонавтов в том числе.
И тогда, 26 мая, для Украины Майдана началась война на уничтожение собственного народа. А для донетчан украинское государство окончательно стало смертельным врагом, чужой стороной.
Ходаковский, командовавший группой ополчения, заходившей в аэропорт, потом скажет: у ополченцев не было даже ПЗРК, чтобы сбивать вертолеты, потому что накануне были достигнуты договоренности с местными украинскими бригадами, что никто не собирался убивать друг друга. Но наверху был отдан приказ. У исполнителя – чистая совесть. У заказчика – чистая совесть. Но в этой войне ни у кого нет ни чистых рук, ни чистой совести.
Донецкий аэропорт не удалось взять, ополченцы чудом прорвались через кольцо украинских военных, трупов были десятки. Это, конечно, была очень наивная операция. Но ведь до того украинская власть, власть Майдана не применяла против своих граждан авиацию; никто не ждал, что это случится.
Выбоины, выбоины на улице Стратонавтов, улице с гордым названием, ведущей к донецкому аэропорту. Когда я шла по ней, аэропорт контролировали уже ополченцы, вышибив оттуда задержавшихся почти на восемь месяцев в мощных укреплениях «киборгов». Не было там уже боев. А запах – чувствовался. Такой густой запах смерти и крови, не тот, что можно учуять носом – существующий в других пластах, но от этого не менее настоящий.
Был бы мир сейчас другим, если бы тогда Украина Майдана не отдала приказ стрелять по живым людям с самолетов? Сложно сказать. Возможно, все пошло бы по пути договоренностей, как и хотел Ходаковский, один из командиров ополчения, и тогда война обошлась бы ценой куда меньшей крови, может, даже Минские соглашения уже реализовались бы…
Самолеты ведь тогда летали не только над аэропортом, они летали над Донецком, расстреливая громкий смешливый город из пулеметов. Они пошли от аэропорта дальше на Донецк, на Киевский район, я там потом прожила полгода – это даже не спальный район, а вполне нарядный, оживленный, смыкающийся с центральным. Люди кричали, машины звенели осыпающимся стеклом, по улицам и проспектам текла кровь; да, Донецк, он такой, квадратно-гнездовой там: улицы-проспекты, зеленые квадратики, и эти зеленые квадратики медленно краснеют от крови. В больницу воющие скорые везли раненых, обезноженных, обезрученных, истекающих кровью; медперсонал разрывался.
Возле вокзала лежало скорченное тело мертвой женщины.
Война пришла в Донецк, война, которую не хотели до последнего – ведь до последнего местные надеялись, что удастся договориться, как обычно, пободавшись, поборовшись, давя друг на друга, уговаривая, пройдясь по краю. Что-то близкое к такому бывало уже в истории этой несчастной страны. Но никому, ни единому здравому человеку, ни одному благополучному европейскому бюргеру, ни одному русскому интеллигенту тогда бы не пришло в голову, что вместо того, чтобы продолжать разговаривать со своими гражданами, Украина попросту начнет их убивать.
И цена всей демократии, всем свободам, всем достижениям Майдана – скорченная мертвая женщина, прошитая пулеметными выстрелами, там, на севере Донецка, на оживленном когда-то вокзале. Пропахшая кровью улица Стратонавтов, искореженные дома, разросшиеся деревья.
Потом-то, задним умом, придется убедить себя в том, что это нормально – тем, кто захочет себя убедить. Было бы желание: можно доказать себе практически все. Было бы желание: можно доказать, что эти люди, дончане, жители Украины, сами виноваты, что их расстреливает собственное государство, расстреливает с вертолетов и самолетов, пускает длинные линии пулеметных выстрелов по солнечному смеющемуся городу, да, это делает их государство, и поэтому оно вправе, мы же не вправе судить, это не наше дело, это их государство.
Да: все это делало их, дончан, государство.
Государство, которое с первым выстрелом перестало быть – их.
Анна Долгарева
Рейтинг публикации:
|
