Предсказуемо при наблюдении Упадка и Разрушения Американской Империи разгорелись серьёзные научные дебаты вокруг работающей гипотезы историка Кайла Харпера, согласно которой вирусы и пандемии — особенно Юстинианова чума 6-го века — привели к концу Римской империи.

Что ж, история на самом деле учит нас, что эпидемии — это скорее моменты истины, чем социальные преобразователи.

Патрик Бушерон, выдающийся историк и профессор уважаемого Коллеж де Франс, предлагает очень интересную точку зрения. Между прочим, перед началом пандемии Covid-19 он готовился начать семинар по средневековой эпидемии «Чёрная смерть».

Взгляд Бушерона на, написанный в 1350 году «Декамерон» Боккаччо, рассказывающий о молодых флорентийских аристократов, бежавших в сельскую местность Тосканы, чтобы рассказывать истории, сосредоточен на характере эпидемии как «ужасном начале», который разрывает социальные связи, провоцирует смертельную панику и скатывание в беззаконие.

Затем он проводит историческую параллель с сочинениями Фукидида, писавшего об Афинской чуме летом 430 г. до н.э. Продолжая последовательность до конца, мы можем обнаружить, что Западная литература фактически началась с эпидемии — описанной в Книге 1 «Илиады» Гомера. 

Описание Фукидидом Великой Чумы — на самом деле брюшного тифа — тоже литературный шедевр. В наших сегодняшних условиях оно более актуально, чем спор о «ловушке Фукидида» — так как напрасно сравнивать контекст древних Афин с сегодняшней гибридной войной США и Китая.

Между прочим, Сократ и Фукидид эпидемию пережили. Они были стойкими и приобрели иммунитет, ранее контактировав с больными тифом. Периклу, самому уважаемому гражданину Афин, не так повезло: он умер в 66 лет, став жертвой чумного мора.

Город страха

Бушерон написал весьма интересную книгу «Заговорить страх» (Conjurer la Peur),  рассказывающую историю Сиены за несколько лет до Великой Чумы, в 1338 г. Это Сиена, изображённая Амброзио Лоренцетти на стенах городской ратуши — одна из самых впечатляющих аллегорических фресок в истории.

В своей книге Бушерон пишет о политическом страхе, перед тем как он был захлёстнут страхом биологическим. Современнее ничего быть не может.

В аллегории Лоренцетти «Дурное правительство», судом неправосудия управляет дьявол, держащий сосуд я ядом (сегодня это был бы «коронованный яд» — или коронавирус). Глаза дьявола косят, и одной ногой он опирается на  козлиные рога. Посмотрев выше его головы, мы обнаруживаем Алчность, Гордыню и Тщеславие (сравните их с современными политическими «лидерами). Слева от него восседают Война, Предательство и Ярость (американское «глубинное государство»?); справа — Раздор, Мошенничество и Жестокость (финансиализация капиталистического казино?). Правосудие связано, его весы упали. Вот вам аллегория «международного сообщества».

Бушерон уделяет особое внимание городу, изображённому Лоренцетти. Это город во время войны — в противоположность гармоничному городу Аллегории совершенного правления. Ключевой момент в том, что это обезлюдевший город — очень похожий на наши города во время карантина сейчас. На улице прохаживается один вооружённый человек и, как объясняет это Бушерон: «Мы догадываемся, что там за стенами умирают люди». Итак, картина сегодня не изменилась — пустынные улицы,  немало престарелых людей тихо умирает у себя дома.

Затем Бушерон проводит поразительную параллель с фронтисписом «Левиафана» Гоббса, опубликованного в 1651 году: «И снова здесь город, опустошённый эпидемией. Мы знаем это, потому что по краям изображения разливаем два силуэта с птичьими клювами, изображающих чумных докторов», в то время как люди засасываются вверх, раздувая фигуру государства-монстра Лефиафана, которое очень уверено в страхе, им внушаемом.

Вывод Бушерона состоит в том, что государство всегда способно добиться абсолютно беспрецедентной безропотности и покорности от населения. «Что ещё это усложняет, так это то, что даже если всё, что мы говорим об обществе надзора, это страшно и это правда, государство добивается повиновения во имя своей самой неоспариваемой функции, а именно защиты населения от ползучей смерти. Это то, что многие серьёзные исследователи определяют как «биолегитимность».

И я бы добавил, что сегодня биолегитимность усиливается за счёт широко распространённого  добровольного рабства.   

Эпоха боязни прикосновений

Считается, что Мишель Фуко был главным современным картографом общества надзора, основанного на «Паноптиконе».

Затем есть ещё Жиль Делёз. В 1978 году Фуко, как известно, заявил, что «возможно, когда-нибудь это столетие будут называть делёзовским веком». 

Ну, Делёз на самом деле это больше 21-й век, чем 20-й. Он продвинулся дальше, чем любой другой в изучении контролируемых обществ — тех, где контроль осуществляется не из центра или сверху, а истекает через микро-бдительность, даже активизируя желание каждого быть поставленным в рамки дисциплины и находиться под мониторингом: опять же, рабство добровольное.

Джудит Батлер, рассуждая о выдающейся книге «Некрополитика» философа и теоретика Ахилла Мбембе, отмечает, как он «продолжает с того места, на котором остановился Фуко, прослеживая фатальное развитие суверенной власти, когда она ввергает всё население в то,  что Фэнон назвал «зоной небытия».

Итак, большая часть предстоящих нам дебатов, с заимствованиями из Фэнона, Фуко, Делёза, Мбембе и других, обязательно должна будет сосредоточена на биополитике и широко распространённом состоянии чрезвычайной ситуации — которая, как показал Джорджо Агамбен, ссылаясь на Планетарный Локдаун, — сейчас полностью превращена в норму.

Мы даже не можем представить себе последствия антропологического разрыва, вызванного эпидемией Covid-19. Социологи, со своей стороны, уже обсуждают, насколько «социальное дистанцирование» — это абстракция, определённая и живущая в совершенно неравных условиях. Они обсуждают причины, по которым власти выбирают боевую лексику («локдаун») вместо форм мобилизации, управляемых коллективным проектом.

И всё это приведёт нас к более глубокому изучению Эпохи  Фобии Прикосновений: наша сегодняшняя обстановка широко распространённого страха физического контакта.  Историки попытаются проанализировать это в связи с тем, как социальные фобии развивались на протяжении веков.     

Несомненно, что исчерпывающее описание Фуко следует понимать как исторический анализ различных методов, используемых властями для управления жизнью и смертью населения.  В решающий период 1975-1976 гг., когда он опубликовал работу «Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы» (см. эпиграф к статье) и первый том «Истории сексуальности»,  Фуко, основываясь на понятии  «биополитики», описывает переход от «суверенного общества» к «дисциплинарному обществу».

Его главный вывод в том, что методы биополитического управления распространяются далеко за пределы правовой и карательной сфер, а сейчас и по всему спектру, внедряясь даже в сами наши тела.

Covid-19  преподносит нам огромный биополитический парадокс. Когда власти, которые действуют, будто защищая нас от опасного заболевания,  они отражают собственное определение сообщества, основанное на иммунитете. В то же время у них есть власть решать, какой частью сообщества пожертвовать (пожилые люди, оставленные умирать; жертвы экономического кризиса) ради их собственного представления о суверенитете. 

Состояние чрезвычайной ситуации, которой подвергаются сейчас многие районы мира, представляет собой нормализацию этого нетерпимого парадокса. 

Домашний арест

Итак, как Фуко рассматривал бы Covid-19? Он сказал бы, что эта эпидемия радикализирует биополитические методы, применяемые к национальной территории, и вписывает их в политическую анатомию, применяемую к каждому отдельному телу. Вот как эпидемия распространяется на политические меры по «иммунизации» для всего населения, которые раньше применялись только — добровольно  — к тем, кто считался «чужим», внутри и за границами национальной, суверенной территории. 

Неважно, имеет ли САРС-Covid-2  природное происхождение: либо это биологическое оружие; либо, — в стиле конспирологических теорий о ЦРУ — это часть плана мирового господства. Что происходит в реальной жизни это то, что данный вирус репродуцируется, материализуется, распространяется и усиливается — для сотен миллионов людей — и доминантные формы биополитического и некрополитического управления уже готовы. Этот вирус — наше отражение. Эпидемия и то, как мы решаем с ней бороться, это и есть наша сущность.

И в условиях такой крайней турбулентности, как отметил философ Поль Пресьядо, мы в конечном итоге достигаем новой некрополитической пограничной черты — особенно на Западе.

Новая территория политики границ Запада годами, тестировавшаяся на «Других» — чёрных, мусульманах, бедных — сейчас начинается дома. Как будто Лесбос, ключевой входной остров для беженцев в Восточном Средиземноморье, прибывающих из Турции, теперь начинается у входа в каждую западную квартиру.

При распространяющемся сейчас дистанцировании, новая граница — это кожа любого и каждого. Мигранты и беженцы раньше считались вирусами и единственные заслуживали заключения и лишения свободы передвижения. Но сейчас эта политика применяется ко всему населению. Изоляторы — вечные комнаты ожидания, которые лишают человеческих прав и гражданства — сейчас для всех изоляторы внутри собственного дома.

Не удивительно, что либеральный Запад погружается в состояние шока и ужаса.