Конфликт в отношениях с китайским концерном «Хуавей» (Huawei) вновь пробудил страхи перед «желтой опасностью». Карл Маркс писал: «Человеческая голова для тайпина стоит не более, чем кочан капусты».

«Если желтый дракон однажды проснется, то мир содрогнется» — эти слова приписывают Наполеону I. Однако они оказались выдумкой, возникшей уже после его смерти. Но эта фраза отражает настороженность Запада по отношению к Дальнему Востоку. Во второй половине XIX века она выражалась в таких понятиях, как «желтая опасность», «желтый кошмар», «желтый призрак», «желтая угроза» и т.д. Имелся в виду Китай. Япония в качестве дальневосточного пугала возникнет лишь на гране веков.

Эти апокалиптические страхи подпитывались впечатлениями, полученными европейцами и американцами во времена Опиумных войн, а также восстания секты тайпинов в Китае. Эта гражданская война, бушевавшая в стране с 1851 по 1864 годы и унесшая жизни от 20 до 30 миллионов человек, дала не кому иному, как Карлу Марксу повод сделать следующее заявление: «Человеческая голова для тайпина стоит не более, чем кочан капусты».

Потому что «в качестве возмещения тайпины получают в течение первых трех дней после взятия города, жители которого не успели своевременно бежать, carte blanche (свободу действий) на какое угодно насилие над женщинами и девушками». Однако описание этих ужасов основано на информации из вторых или третьих рук. На самом же деле было крайне мало сведений о том, что происходило в Китае за пределами столицы и портовых городов.

Иная ситуация была в странах, куда китайцы переселялись в качестве рабочих-кули. Как дешевая рабочая сила они были готовы работать на сахарных плантациях Суматры и Явы, а также на сельскохозяйственных фермах Калифорнии и на строительстве трансконтинентальных железных дорог в США. Китайцы соглашались работать за меньшие деньги, чем коренные жители, что приводило к падению заработков последних. Но в то же самое время благодаря семейным и этническим связям они сумели практически монополизировать некоторые ремесла.

По этой причине в 1740 году произошла «резня в Батавии». Тогда, по достоверным данным, было убито 10 тысяч китайцев, на которых возложили ответственность за резкое падение цен на сахар. Схожая ситуация сложилась во время так называемой Долгой депрессии 1870 года в США. «Желтые грязные орды из Азии» были объявлены виноватыми в экономическом упадке запада Америки, где китайцы были рабочими или ремесленниками (большинство прачечных принадлежало им, что нашло отражение во многих голливудских фильмах), но в социальном смысле жили обособлено.

«Ужасающая численность этого народа помогает увидеть его способности в столь ярком свете, что перед возбудимыми натурами предстает образ „желтого кошмара", необоримого монгольского нашествия», — написал Фридрих Ратцель в 1876 году в своей книге о китайской эмиграции в разные части мира.

Другие авторы также предостерегали от обобщений: «Раньше французы заставляли кипеть нашу кровь, теперь же это то американская опасность, перед которой мы дрожим, то красный, то золотой Интернационал, то славянский медведь, грозящий нас сожрать, то английская гигантская змея, жаждущая нас удушить. После войны против гереро вошла в моду черная или коричневая опасность». На Всемирной выставке 1873 года в Вене люди с удовольствием рассказывали другу историю, будто китайский посол предложил какому-то французу, оказавшему ему любезность, выправить документ, который защитил был его том в случае, если однажды в Париж войдет китайская армия.

Но ни доводы рассудка, ни подобные анекдоты ничего не смогли сделать с предубеждениями к китайцам и с возникновением различных конспирологических теорий. Поэтому мало кто возражал против утверждения, что, в отличие от невежественных, но обучаемых черных африканцев, которым «открыт путь к приобщению к культуре белых», китайские иммигранты живут в своеобразном маленьком Китае и «ни в малейшей мере не связаны со страной проживания, они — язычники до мозга костей, вероломные, похотливые, трусливые и жестокие».

Следствием такого отношения были антикитайские беспорядки и бунты, спровоцированные клубами противников кули и поддержанные Рабочей партией Калифорнии, председатель которой Денис Кирни (Denis Kearny) любил заканчивать свои речи фразой «Что бы ни произошло, китайцы должны отсюда убраться». В октябре 1871 года толпа линчевала в Лос-Анжелесе более 20 китайцев. В 1877 году то же самое произошло в Сан-Франциско.

В Траки, городе золотоискателей, в 1878 году и в Денвере в 1880 году были сожжены китайские кварталы. А в 1885 году в Рок-Спрингс во время похожих беспорядков погибли 28 китайцев. Это произошло через три года после принятия Конгрессом США закона, запрещающего въезд китайцев в США. Этот закон оставался в силе до 1943 года. Пугая людей «желтой угрозой», можно было вести политику.

В Европе конца XIX века тезис о «желтой угрозе» муссировался не менее активно, хотя страх перед китайцами был, а самих китайцев в европейских странах не было. Во Франции Элизе Реклю (Èlisée Reclus) предостерегал в 1882 году, что «заинтересованность капиталистов в дешевой рабочей силе приведет к игнорированию благополучия белого пролетариата, а индустриализация Дальнего Востока будет иметь катастрофические последствия для рабочего класса». Август Бебель (August Bebel) в одной из своих речей в рейхстаге в 1898 году назвал «германский капитал в Китае» опасным конкурентом для немецких рабочих. Газета «Националцайтунг» (Nationalzeitung) также написала, что китайский кули — самый опасный соперник немецкого рабочего.

Тем не менее «желтая опасность» оставалась вплоть до китайско-японской войны 1894-1895 годов второстепенной темой. Япония после вынужденного отказа от самоизоляции в 1853 году и проведенных полтора десятилетия спустя реформ императора Мэйдзи считалась новой, но маловажной державой, которая хотя и копировала все западное, но в мировой политике никакой роли не играла.

В этом отношении мало что изменилось даже после победы Японии над Китаем, в результате которой в 1895 году на основании подписанного в Плимуте мирного договора западные державы получили возможность создавать в арендованных областях колониальные образования, — в случае с Германией это был Цзяо-Чжоу. При кайзере Вильгельме II большими тиражами выпускался рисунок, на котором архангел Гавриил с мечом в руке, указывая на фигуру Будды среди бушующего пламени на горизонте, взывал к аллегорическим образам, олицетворявшим Германию, Британию и другие европейские державы: «Народы Европы, защищайте свои святыни». Вскоре возникли и многочисленные карикатуры, пародирующие рисунок.

Лишь после так называемого Боксерского восстания весной 1900 года, целью которого было изгнание «всего чужеродного» из Китая, «желтая опасность», казалось, действительно стала угрожающей. После того как немецкий посланник был застрелен на пути в китайское министерство иностранных дел, «боксеры» на два месяца взяли в осаду посольский квартал в Пекине. «Ежедневно поступали новые сообщения о зверствах боксеров, — писала Паула фон Ростхорн (Paula von Rosthorn), жена временного поверенного в дела Австрии. — Беженцы рассказывают, что боксеры зверствуют и учиняют кровавые расправы. Только в миссии Юнь-Тань они зарезали 600 женщин и детей. И так продолжалось везде».

Лишь после вторжения войск западных держав — Вильгельм II проводил немецкий экспедиционный корпус своей печальной известной «Гуннской речью» — восстание было подавлено. Япония, уже участвующая в коалиции, чуть позже сама заявила о себе как о державе с имперскими амбициями. Это продемонстрировала ее победа в Русско-японской войне 1904-1905 годов. С тех пор, когда речь заходила о «желтой угрозе», все взоры направлялись скорее на эту островную империю, а не на континент.

При этом возникали странные ситуации. Во Франции считали, что «желтая опасность» — это фантасмагория, пропаганда, отражающая политический интерес России, которая таким образом стремится отвлечь внимание от собственных имперских устремлений. И когда депутат рейхстага Либерман фон Зонненберг (Liebermann von Sonnenberg) в декабре 1904 года заявил «Мы белые, а они там желтые, и все европейские нации должны объединиться против „желтой опасности"», ему возразили высшие офицеры, ранее принимавшие участие в военных экспедициях в Китай.

Фриц фон дер Гольтц (Fritz Freiherr von der Goltz) в своем исследовании «О желтой опасности в свете истории» выразил такую точку зрения: «Как бы то ни было, мы, немцы, являемся той нацией, для которой какая-то там желтая опасность существует в самой малой степени». А Вихард фон Виламовитц-Мёллендорф (Wichard Graf von Wilamowitz-Moellendorf) назвал ее в своей книге «Существует ли желтая опасность» фантомом. Как он написал, «есть два явления в нашей общественной и политической жизни, которые в большей степени указывают на упадок белой расы: 1. социал-демократия и анархизм, 2. движение за сохранение мира». А вот желтая раса, по его мнению, это «естественный союзник германской цивилизации в противоборстве с цивилизацией славянской».

После Первой мировой войны тезис «желтая опасность» вообще утратил актуальность. Он возникал как тема разве что в голливудских фильмах, где в качестве двуличных злодеев действовали Доктор Фу Манчу и ему подобные мрачные узкоглазые персонажи.

Но после нападения японцев на Перл-Харбор в декабре 1941 года эта ситуация мгновенно изменилась. Теперь Япония стала самой что ни на есть реальной «желтой угрозой». И так как американцы не исключали вторжения японцев, большинства проживавших в США японцев были интернированы, хотя у них и было американское гражданство.

А вот Китай, несмотря на опустошительную гражданскую войну между Гоминьданом и коммунистами, рассматривали как жертву. Причем американцы симпатизировали не гоминьдановцам, а коммунистам, которых они идеализировали, принимая за восставших крестьян.

Все вновь изменилось после капитуляции Японии и победы Мао, особенно спустя три года — с началом войны в Корее. И вот сегодня старый политический штамп вновь можно услышать на каждом шагу и в наших широтах.

Термины «синие муравьи» и «желтая опасность» используют не только юмористы для игры слов. «Желтую опасность», как и «желтых шпионов», можно увидеть на обложках журналов и книг. Потому что глядя на развитие экономики в послевоенной Японии, а с недавнего времени и в Китае, многие начинают верить, что «закат западного мира» предрешен.

Можно услышать фразы о больших ушах и широко открытых глазах, когда заходит речь о таких компаниях, как «Хуавей», которые могут перенаправить потоки цифровых данных в нежелательные каналы Пекина. Или о том, что из-за покупки Китаем крупных долей в таких фирмах, как «Даймлер», «Хайдельдрук» или «Бош», деловые секреты грозят перестать быть тайной.

И хотя слова «желтая опасность» в дипломатическом обороте являются табу, от скрытой угрозы, заключенной в них, становится не по себе.