Что общего у этих историй, так это полная их бессмысленность. Премьер-министр встречается с владельцем газеты! И что? Что это говорит о вмешательстве, которое «могло» внести некий вклад, а могло и нет, и в любом случае он «не поддается количественному определению»? Вообще ничего. Так почему эти истории опубликованы? Логический ответ потому, что вставив в новость слово «Россия», вы автоматически придается ей некую ауру порочной тайны и заставляете выглядеть, словно происходит нечто неуместное. Иными словами такие истории дают заголовки, и не потому, что они действительно стоят попасть в новости, а потому, что соответствуют тому, что британский академик Марк Смит называет «Боязнью России».
В своей новой книге «Боязнь России: как её может излечить история» Смит описывает эту тревогу как комбинацию страха, презрения и неуважения. Иногда западники боятся Россию, в иные времена они просто смотрят на неё с презрением («бензозаправка, маскирующаяся под страну»), а в иные предпочитают её игнорировать. Тревога приобретает форму цикла: страх переходит в презрение, затем неуважение, затем снова возвращение к страху. И так «идёт и идёт» в соответствии с обстоятельствами. И всё же, говорит Смит, «Боязнь России исторически является глубоко укоренившейся чертой международных отношений» и оказывает крайне отрицательное воздействие на то, как западные страны относятся к России, что создает напряжённость, которая не должна существовать.
В самом центре боязни России, говорит Смит, лежит крайне ошибочное понимание истории России. Смит называет это «чёрной легендой» (одной из версий которой является «протокол Пайпса», названный в честь покойного историка Ричарде Пайпса). Чёрная легенда состоит в «представлении о том, что века репрессий создали покорное население, навеки обречённое быть обманутым тираном». Можно сказать, репрессивное правительство встроено в ДНК России. Близки к этому и другие идеи: что история России намного более жестока, чем других государств, что Россия наследственно экспансионистская, что Россия уникально агрессивна и склонна к войнам и так далее.
По словам Смита, избавление от боязни России лежит в развенчании этих исторических мифов. Далее он начинает с того, что показывает, почему все отрицательные утверждения об уникальной исторической отвратительности России неверны. Например, говорит он, неверное, что России судьбой предопределено авторитарное правление. В истории России было много поворотных пунктов, когда события могли пойти иначе, но случалось непредвиденное. Прошлое России явно не более жестоко, чем других европейских стран. Правление Ивана Грозного было некой аномалией, да и в любом случае не было более кровавым, чем других европейских правителей того времени. Смит отмечает, например, что завоевание Тюдорами Ирландии привело к гибели трети населения Ирландии. И не была Россия явно более экспансионистской или склонной к войнам, чем другие европейские страны. «Если бы западные европейцы когда-нибудь более тщательно занялись своим собственным имперским прошлым, они бы обнаружили, что намного труднее думать об истории российского экспансионизма, как о чём-то необычном», говорит Смит.
Всё сказанное неизбежно оставляет Смита открытым к обвинениям «критике в ответ на критику». Он с удовольствием принимает обвинения.
«Критика в ответ на критику» играет важную роль в демонстрации лицемерия и принуждении людей заниматься самоанализом, утверждает Смит. Она «разрушает чьи-то предположения» и «приглашает человека поэкспериментировать с мыслью, что ведущие державы… разделяют моральные провалы». «Самоанализ — вот один из антидотов к боязни России», заключает он.
Анализ Смитом русской истории приходит в прямое противоречие с утверждениями подобными Кейру Джилсу из «Чатем Хаус» в его книге «Московские правила», где описывается «вечная Россия», вечно авторитарная, агрессивная и экспансионистская. Нет сомнений, что те, кто следует другому взгляду на историю России, будут считать Смита русским (и советским) апологетом. Определённо, есть моменты, когда его интерпретации русской истории выглядят несколько щедрыми. Однако в целом он делает весьма сильное утверждение, что прошлое России необходимо рассматривать, как намного более сложное, чем обычно делается. Только уже по этой причине книга заслуживает большого внимания.
Если я на что и пожалуюсь, так это не то, что тематическая структура (которая разделяет книгу на главы по различным темам — таким, как мнимый авторитарный характер России, её мнимый экспансионизм и так далее) означает, что текст слишком часто скользит по времени туда и обратно. Только что вы в Советском Союзе, затем в древней Московии, затем в восемнадцатом веке, затем снова во временах Сталина и так далее. Так даже в отдельных главах. Я нахожу это несколько неудобным.
Более глубокая проблема связана с тем, что я обсуждал в другом недавнем обзоре книги — вопрос о том, существует ли на самом деле то, что кто-то изучает. Связывая страх, презрение и неуважение, Смит представляет более сложную модель западного отношения к России, чем обычно даёт так называемая «русофобия». Но стоит задуматься, действительно ли такие вещи, как страх, презрение, неуважение могут быть по праву скомбинированы как единое явление. К тому же признание Смита, что боязнь «приходит и уходит» как-то подрывает идею, что такая вещь, как боязнь существует на самом деле.
Несмотря на эти оговорки, «Боязнь России» очень нужная книга. Она содержит дерзкий и крайне необходимый анализ русской истории, который дает возможность показать слишком упрощенный характер большей части западного понимания России. «Боязнь России не может доминировать в международной политике, когда люди исследуют прошлое России критически и без предрассудков» заключает Смит. Я от всего сердца с ним согласен. Мы должны на это надеяться.
