«Фигаро»: Россия впервые спустила на воду вооруженный ракетами ледокол. Является ли это признаком напряженности при том, что американцы реактивировали в 2018 году 2-й флот, который охватывал Северную Атлантику до 2011 года?

Мика Меред: США и Россия восстанавливают военные возможности в Арктике. Как бы то ни было, пока что размещенные там силы представляют собой лишь малую долю того, чем они располагали во время холодной войны. У каждой стороны есть существенное сравнительное преимущество: США — лидер в сфере подлодок и скрытных действий, а у России намного большие возможности по надводному развертыванию благодаря подготовленному к операциям в холодном климате персоналу и флоту ледоколов, который с большим отрывом является первым в мире.

США не строили ледоколов вот уже 40 лет. В результате у них может уйти восемь лет на строительство всего одного такого судна за более чем 800 миллионов долларов, что в два-три раза дороже современного российского или китайского ледокола. Кроме того, они растеряли операционные навыки. Моряка для плаваний в Арктике не подготовить за год! Кстати говоря, Китай сталкивается именно с такой проблемой, хотя быстро продвигается вперед в строительстве флота ледоколов.

— Новая «очень холодная война», «северная лихорадка», «полярный эльдорадо»… Об Арктике существует множество метафор. Как вам кажется, это оправдано?

— Информационно-политический сенсационализм вокруг торговли и возможности вооруженного конфликта великих держав в Арктике избыточен, но привлекает внимание. Некоторые политики занимают карикатурную позицию по защите окружающей среды, используют шокирующие цифры и изображения, которые в некоторых случаях являются ложными. Это касается, например, популяции белых медведей, которая отнюдь не сокращается. Существует мнение, что с помощью экологической тематики они могут помешать экономическому развитию Арктики. Глупости! Наши предприятия уже присутствуют там и являются лидерами в некоторых областях, например, связи, строительстве, транспорте и энергетике, а арктические народы стремятся к развитию.

Наконец, с медийной стороны вопроса, скажем прямо: Арктика — это манна небесная. Во скольких репортажах забывают упомянуть некоторых гренландских рыбаков, которые стали первыми климатическими миллионерами? Для производителей все предельно ясно: сенсационализм — единственный способ выгодно продать арктическую тематику.

— Если отойти от сенсационализма, в чем заключается стратегия России, первой арктической державы?

— У нас Россию описывают исключительно как страну, которая воинственно ведет себя по отношению к НАТО и примирительно с Китаем. На самом деле все совсем не так. Хотя Москва действительно придерживается логики ограничения доступа стран Североатлантического альянса, она с осторожностью смотрит и на Пекин. Российское руководство ясно дает понять, что, если Китай займет слишком много места и станет неуправляемым в том, что Москва считает «своей» Арктикой, Россия должна будет стремиться к более тесному сотрудничеству с семью другими арктическими державами, в том числе США, чтобы противопоставить Пекину группу региональных игроков. Россия и Америка поддерживают достойное сотрудничество в арктическо-тихоокеанском регионе. Их совместный посыл прозрачен: мы контролирует Берингов пролив, и Китаю здесь не рады.

— Не могут ли все эти крики о российской угрозе на самом деле вызвать ее? Не получится ли нечто вроде пророчества, которое исполняет само себя?

— Именно так. Как бы то ни было, такие пророчества наблюдаются в первую очередь в экономике. Летом 2012 года было зарегистрировано рекордное таяние ледников. СМИ сразу же ухватились за тему под одним углом: Арктика непременно станет экономическим эльдорадо. Издания вроде «Файнэншл Таймс» и «Экономист» проявили чрезмерный оптимизм. Все это породило наплыв инвесторов, банкиров и финансистов на специализированные конференции по Арктике, которые до того были конфиденциальными. Влияние СМИ повлекло за собой ускорение развития промышленной деятельности.

— Сейчас много говорят о Северном морском пути, который позволит добраться из Азии в Европу вдоль Сибири. Может ли он стать конкурентом для южного маршрута, который проходит через Малаккский пролив и Суэцкий канал?

— В этой сфере сохраняется большая неопределенность, но две вещи можно утверждать наверняка. Во-первых, охваченные этим проектом страны весьма заинтересованы в нем и очень активны. Во-вторых, мы наблюдаем формирование экономической модели. Вышедшее в 2018 году китайское исследование показало, что Северный морской путь является рентабельным в течение трех летних месяцев для судна на 3 500 контейнеров без усиленной кормы на маршруте Шанхай-Роттердам. За этот период оно может совершить три ротации между Азией и Европой против двух с половиной по южному пути. Кроме того, большую часть дополнительных арктических расходов (страхование, трудности со связью, большая зарплата для экипажа) можно сгладить. Таким образом, эта перспектива рассматривается как многообещающая и стала отправной точкой для «полярного шелкового пути» Китая.

— Но Арктика никогда не заменит южный маршрут?

— Этого точно не будет. В то же время арктический маршрут может отвлечь на себя часть роста объемов мирового судоходства. По прогнозам ОЭСР, он утроится к 2050 году. По данным различных нидерландских, российских и азиатских исследований, Арктика может в перспективе взять на себя 5-20% трафика между Европой и Азией. Перевозимые товары могут исчисляться сотнями миллиардов долларов в год. Это не укрылось от Москвы, которая сделала весьма интересное предложение: чтобы сделать этот рынок возможным, замминистра по развитию Арктики и Дальнего Востока предложил создать арктическую транспортную компанию с челноками от Берингова пролива до Атлантики на протяжении всего года. Эту роль должны взять на себя ледоколы-контейнеровозы. Кроме того, государство может в течение десяти лет субсидировать дополнительные затраты на страхования для иностранных компаний.

— Вы упомянули китайский проект «арктического шелкового пути». Где здесь проходит черта между представлениями и реальностью?

 

— Китай насыщает арктическое пространство своим дипломатическим, научным и финансовым присутствием: он развивает двусторонние и асимметричные отношения со всеми восемью арктическими государствами, а также с регионами и городами. Северная китайская провинция Хэйлунцзян — это 40 миллионов жителей (в десять раз больше населения Арктики) и 250 миллиардов долларов ВВП (половина арктического ВВП). То же самое касается и городов: когда Вэйхай с его 2,5 миллионами жителей договаривается о побратимстве с гренландским Илулиссатом (4 500 жителей), тот соглашается без раздумий, поскольку ослеплен потенциалом обещанного экономического развития. Что касается Китая, этот ловкий подход позволяет ему минимизировать последствия потенциального отказа.

 

— Эстония решила стать кандидатом на членство в Арктическом совете, политической структуре из восьми стран, значительная часть территории которых находится в северной полярной зоне. Почему это имеет большое значение?

— Эстония входит в НАТО и исторически настроена против России. Это первая прибалтийская страна, которая претендует на членство в Совете и открыто говорит, что была затронута «геополитическими изменениями» в Арктике. В этой связи наибольший интерес в ближайшие месяцы будет представлять реакция Москвы, которая, кстати, не обязательно должна быть отрицательной. Кроме того, все это подчеркивает дальнейшее расширение арктического пространства на юг. Когда Швейцария подала в 2015 году заявку на статус наблюдателя в Арктическом совете, она назвала себя «вертикальной арктической страной».

— «Вертикальной арктической страной»?

— Швейцарцы имели в виду, что сталкиваются с теми же климатическими проблемами, что и арктические страны, только на высоте в 3 500 метров, а не на уровне моря. Китай и Индия утверждают то же самое, называя Тибет и Гималаи «третьим полюсом» наравне с Арктикой и Антарктикой. Арктика превращается из чисто географического понятия (пространство вокруг северного полюса) в более широкую и абстрактную концепцию, которую можно было бы назвать «криогеополитической». Другими словами, речь идет в первую очередь о льде, а не территории.

— Климат важнее географии?

— Нужно понимать, что главная неизвестная — это климат: мы знаем, что Арктика разогревается в четыре раза быстрее остальной части планеты, но мы не можем контролировать все последствия этих изменений. Так, в России очень опасаются таяния гренландских ледников. Если это приведет к замедлению Гольфстрима, в перспективе это может быть чревато новым оледенением Баренцева моря, которое играет стратегическую роль для России и сегодня свободно ото льда на протяжении всего года. Эта неопределенность подчеркивает абсурдность прогнозов о том, будет ли в Арктике конфликт или нет. Все эти вопросы зависят от климатических изменений, масштабы которых нам неизвестны. В любом случае, лучше всего с ними справятся те, кто сегодня активно вкладываются в полярные исследования и дипломатию, которые позволят им наилучшим образом предугадать эти события. К сожалению, к Франции это не относится, поскольку бюджет Полярного института был вновь урезан на 3,7% в этом году.

* Микаа Меред (Mikaa Mered) — преподаватель геополитики арктического и антарктического региона в Парижской школе международных отношений (ILERI)