Резюме: Жизнь в мире постправды формирует народные массы и условия, опасные для реальных целей и функций легитимного и процветающего общества. Популистская постправда создает мир не просто более глупой политики, но и, возможно, более глупых людей.

Данный материал – сокращенный и переработанный вариант академической статьи автора, которая будет опубликована на английском языке в журнале Russia in Global Affairs в №4 за 2019 год.

Если исходить из классического понимания популизма, власть должна спуститься с верхних этажей к фундаменту. Популизм обычно рассматривается как вера в возможности простых людей. «Простые люди» определяются в качестве группы, изолированной от власти и элиты, хорошо если не лишенной избирательного права. В этой статье мы рассмотрим феномен современных России и Америки, где подобные традиционные представления буквально перевернуты с ног на голову. Популизм возник как движение против политической элиты, но сегодня в США и России та самая элита присвоила популизм себе и выступает с позиции избранных представителей обездоленных.

Новый вид властного популизма весьма странен. Вместо ограничения власти государства в интересах масс он базируется на укреплении глобальной позиции этого самого государства, а либеральная интеллектуальная элита общества, где обычно есть сторонники традиционного популизма, игнорируется и подвергается нападкам. Прежде всего, отличия новой формы властного популизма от традиционных касаются сфер акцентированного внимания: вместо создания более справедливого общества и обеспечения более легкого доступа к внутренней политике властный популизм охвачен стремлением добиться успеха, повысить мощь и престиж государства в мире.

Краткое изложение идей популизма

С момента появления в XIX веке популизм как политическую концепцию захватывали, направляли или уводили в сторону различные группы, политики, организации и страны. Колебания были столь значительны, что в академических кругах периодически звучали призывы отказаться от термина из-за его непоследовательности и противоречивости. Несмотря на обоснованную критику, следует отметить и наличие традиционного представления о популизме, которое доминировало на политической сцене более 100 лет. Согласно этому представлению, популизм как идейная сила всегда рассматривает «народ» в качестве морально правильной основы общества в противовес «элите», которая представлена «плохими парнями», эгоистичными и коррумпированными. Таким образом, главная цель популизма – создать политические и социальные условия, при которых власть не была бы сконцентрирована в руках злонамеренной элиты, а перешла к народу, людям с благородными и храбрыми сердцами.

Проблема в отсутствии четких определений критически важных терминов – «народ», «элита» и «власть». Поскольку консенсуса по этим понятиям никогда не было, возникла вышеупомянутая несогласованность. Дело не в том, что популизм как концепция не вызывает восторга и одобрения. Просто каждая группа в той или иной степени позиционирует себя в качестве «народа» и называет собственную повестку благородной и праведной. Несмотря на проблему терминологии, популизм как политическое движение всегда поддерживал «маленького» человека и резко выступал против «больших» людей с их интересами. Вопрос в первую очередь стоял о строительстве более честного, справедливого, равного и процветающего общества для всех, а не только для верхушки (неважно 1, 3 или 5% на протяжении десятилетий вызывали ярость и презрение в этом проекте).

Почему популизм ассоциируется с демократией – понятно. Принципы равного представительства, открытого участия, прозрачности и верховенства закона сформировали политический импульс традиционного популизма. Как уже говорилось, популизм ведет борьбу против привилегированных слоев с большими связями, которые часто создают систему для собственной выгоды, продолжая эксплуатировать подавляющее большинство. Несколько запутаннее ситуация становится (и далее мы увидим, что это ключевой момент манипуляций с популизмом), если попытаться понять, как популизм – даже его традиционная, ориентированная на массы форма, – выдвигает харизматичных вождей. В отличие от эгоистичных, самовлюбленных шутов, а именно так популисты обычно изображают лидеров элиты, популистские вожди не пекутся о себе, но пытаются быть бескорыстными проводниками истинных желаний и интересов людей. Поэтому популизм часто оказывался на левом фланге политического спектра.

В последнее время популизм разделился на правое и левое крыло, но по-прежнему изображает своих приверженцев истинными блюстителями интересов народа. В той динамике, которую мы наблюдаем в зрелых западных демократиях, в частности в Европе и США, правый популизм придерживается стандарта борьбы простых людей против элиты. Инновация (не позитивная) заключается в переосмыслении сути элиты: теперь это не богатая и влиятельная коррумпированная клептократия, а ставшие идолами либеральные интеллектуалы с их вечными благородными целями, которые де-факто игнорируют тревоги и гнев народных масс. Многие правые одобряют такую характеристику, в то время как левые называют ее деформацией истинного популизма или попыткой скрыть расизм, сексизм, шовинизм и национализм, которые буйствуют на правом фланге. В ходе анализа современного популизма в России и Америке мы разберем контекст этой эволюции и поймем, насколько серьезными могут оказаться политические последствия для всего мира.

Очень-очень краткая история российского популизма в XX веке

Прежде чем рассматривать политические проявления популизма в современной России, стоит обратиться к советскому наследию. Критики и русофилы, скорее всего, ударятся в лирику и будут рассуждать о все еще существующем наследии прошлого, берущем начало в русском средневековье, но в связи с нашей темой более уместно вспомнить о русской революции (ленинской). Главной инновацией Владимира Ленина (если бы вы спросили Карла Маркса, он вряд ли назвал бы ее позитивной) была концепция создания народного авангарда. Можно по-разному объяснять значимость этой концепции, но для нашего исследования важно понять, почему четко выраженным элементом современного российского общества стала идея, что для достижения идеальной формы и эффективности популизм должен управляться сверху. Маркс, конечно, отверг бы и возненавидел эту мысль, поскольку его учение основывалось на том, что рабочий класс должен подняться естественным образом и сбросить ярмо эксплуататоров. С его точки зрения, авангард – волк в овечьей шкуре, где элита продолжает контролировать народные массы.

Но Ленин и его соратники считали подобный контроль жизненно необходимым, учитывая практически всеми признанную тогда идею, что российское общество, так называемые массы, совершенно неспособно организоваться и достичь такой благородной цели, как истинно коммунистическое устройство. Нет смысла перечислять коммунистических вождей, которые либо принимали эту исходное условие, либо гротескно искажали его в пользу контроля элиты, но факт остается фактом: Россия / Советский Союз на протяжении всего XX века учили свой народ тому, что широкие массы волшебным образом набирают мощь, если их рост контролируется в коридорах власти. Борис Ельцин, первый президент Российской Федерации после распада СССР в 1991 г., очень быстро перенял стиль и церемонии контроля сверху.

Даже при беглом взгляде на эволюцию президентской власти в России от Бориса Ельцина до Владимира Путина можно заметить некоторые нюансы в концепции властного популизма: его важность не вызывает сомнений, его легитимность углубляется и укрепляется сверху. Путину удалось успешно отстоять свое временное президентство после неожиданной отставки Ельцина 31 декабря 1999 г., хотя на деле легитимность власти в Российской Федерации находилась под угрозой.

Ельцина критиковали по многим пунктам, но главным было обвинение в том, что государством управляют олигархи. Мы не собираемся защищать Ельцина, но следует отметить, что 1990-е гг. были десятилетием государственной и демографической деградации в России: ослабление международного влияния, внутренняя нестабильность, прямое неповиновение и плачевная статистика в сфере здравоохранения. Некоторые эксперты на Западе даже стали сомневаться в том, что Россия выживет как государство. Поэтому альянс Ельцина с влиятельными олигархами отчасти может быть оправдан, хотя вряд ли одобрен.

Именно такая ослабленная и израненная Россия досталась в наследство Путину. Поворот, который он осуществил (хотя сегодня западные эксперты часто иронизируют по этому поводу) – от своекорыстных олигархов к послушной элите из сферы безопасности, воспринимался рядовыми гражданами как необходимый и огромный шаг в правильном направлении – причем для всех россиян, а не только для России как абстрактного государственного образования. Таким образом, нюанс заключается в том, что в 1990–2000-е гг. российский демократический популизм выражался в двух совершенно разных, даже противоречащих друг другу, формах, прежде чем приблизился к популизму западного образца. Будь то контроль олигархов или ФСБ, наследницы советского КГБ, обе группы провозглашали своей целью служение народу и обеспечение безопасности государства. Обе сначала получали искреннюю поддержку населения. Поэтому при рассмотрении основ современного популизма России – с инновации Ленина и до поворота, совершенного Путиным, – один факт неизменен: лидеры определяют и контролируют, что такое популизм, в чем он выражается и в каком направлении будет развиваться.

Путин – современный российский популист

Большинство западных экспертов считают гиперпрезидентскую систему в России прикрытием авторитарной диктатуры (или, по крайней мере, стремления к ней), поэтому игнорируют популистские маневры Путина, полагая, что большинство россиян разгадают уловку, как и они сами. Но проблема в том, что западные эксперты мыслят иначе, чем обычные российские граждане. Не потому, что россияне глупы и их легко обвести вокруг пальца (хотя это уничижительное мнение практически открыто звучит в дискуссиях о российском обществе на Западе). Просто очень сложно сделать выбор между безопасностью/стабильностью и грубым меркантилизмом, в котором отсутствуют какие-либо эгалитаристские черты. Когда западные эксперты включают эту дилемму в свои расчеты, народная легитимность Путина становится более понятной.

Как уже говорилось выше, деградация России как государства воспринималась многими как прямое следствие слабости Ельцина, который чрезмерно сблизился с западными экономистами и позволил олигархам распоряжаться страной как собственной игровой площадкой. Учитывая психологический настрой и научный багаж западных аналитиков, неудивительно, что появление Путина в 2000-е гг. с его гиперболизированным акцентом на безопасность и стабильность очень быстро заклеймили как реваншизм старой советской школы. Но для обычных граждан все выглядело иначе: Путин появился как трезвый лидер (в прямом и переносном смыслах), и его идея создания демократии, управляемой государством, совпала с тем, о чем задумывались в то время многие. Рекомендованная Западом демократия вышла из-под контроля, как показали 1990-е гг., и разрушала жизнь подавляющего большинства простых россиян. Классический вопрос, которым задавались тогда люди (и который игнорировался западными экспертами): «Что хуже? Деньги в кармане и пустые полки в магазинах или пустые карманы и заполненные полки?». По каким-то причинам на Западе полагали, что единственно возможный ответ – первый. Но для большинства россиян правильным казался как раз второй вариант. Быть окруженным богатством и товарами, символами демократической свободы, но не иметь возможности удовлетворить базовые нужды – это не просто жизненные невзгоды. По мнению многих простых жителей России, это унижение. Если кто-то забыл, тогда практически в каждом городе и даже в каждой деревне по всей России появились люди безмерно богатые и влиятельные. Но их число оставалось очень небольшим, а путь в группу богатых – очень узким, если не закрытым. По мнению рядовых россиян, именно такой была Россия, когда Путин пришел в Кремль. Эта Россия нуждалась в реформировании сильным лидером, который не будет игнорировать простых граждан.

Западные эксперты неспособны увидеть, насколько привлекательными были действия Путина и почему они воспринимались как истинный популизм. Путин не создавал собственный культ, не ставил себя выше обычных россиян. Наоборот, возвеличивание президента произошло потому, что его команде удалось убедительно доказать народу, переживавшему трудные времена: глава государства понимает проблемы людей и считает их критически важными для будущего российского государства. Западные эксперты, конечно, презрительно усмехнутся. Некоторые станут иронизировать над наивностью и легковерием россиян. Но это будет ошибкой. Нежелание принимать усилия Путина всерьез позволило в дальнейшем сделать эти меры еще более рельефными. Путин приобрел международный авторитет, к которому отчаянно стремился, его стали воспринимать как истинного демона, могущественного и несущего угрозу.

Этот феномен стал особенно заметен перед саммитом G20 в 2019 г., когда Путин в интервью The Financial Times уверенно заявил: «Современная так называемая либеральная идея себя просто изжила окончательно. <…> Вот когда началась проблема с миграцией, многие признали, что да, это, к сожалению, не работает, и надо бы вспомнить об интересах коренного населения». В качестве примера он привел проблему с миграцией в США и подчеркнул, что «руководящие элиты оторвались от народа».

Тогда общим ответом Запада стали насмешки и барственное предостережение: Путину, мол, не стоит забывать, что Россия – чрезвычайно многообразная страна с этнической и религиозной точки зрения, и было бы неразумно копировать политику Дональда Трампа. Стремление выдавать желаемое за действительное вновь помешало Западу правильно проанализировать ситуацию. Путин не копирует политику Трампа, он идет по пути, который сам выбрал для России еще в 2000 году. Большинство здесь всегда составляли русские, и, хотя все этнические группы принимаются, они должны уважать тот факт, что Российская Федерация – в первую очередь государство русских. Для русских это означает признание их фундаментальной этнической роли, а не неуважение к другим группам. После унижения и деградации на протяжении почти целого поколения трудно найти россиянина, который не согласен с этой идеей.

Гораздо важнее в приведенной выше цитате ловкий сдвиг в определении элиты. В данном случае не важно, копирует Путин Трампа или наоборот, либо оба лидера используют идеи Стивена Бэннона – трамписта-идеолога, который сделал себе карьеру на противоречиях между американским рабочим классом и так называемой интеллектуальной элитой побережий, которая управляет такими городами, как Нью-Йорк и Лос-Анджелес. Путин своим выступлением в контексте G20 узурпировал эту американскую идею и интернационализировал ее. Он уже давно, почти 20 лет, говорит о том, что американская модель – не единственная и отнюдь не идеальная форма выражения демократии. Тот факт, что в западных академических кругах просто игнорировали подобную мысль как авторитарную пропаганду, говорит о слабых аналитических способностях. Иногда важно не то, что фактически верно, а то, во что верит и что принимает значительная часть населения. Когда речь идёт о глобальных делах и национальной безопасности, понимать эту разницу и ее значение жизненно необходимо.

Путин всегда знал это на примере российской политики. Предвзятость западных аналитиков и умелая пропаганда России – вот причины множества примеров неточного анализа ситуации в Российской Федерации. Как мы увидим ниже, в разделе о Трампе, умение лидера перенаправить фокус внимания – это важный, недооцененный талант, характерный для правого популизма. В отличие от традиционных концепций исторического популизма, в которых централизация власти считалась опасной, команды, стоящие за Путиным и Трампом, подталкивают общество к нужному определению элиты, а потом возлагают на нее вину. Оказалось, что главная угроза для простых людей исходит не от богатых и влиятельных, а от либеральной элиты с ее интеллектуальным снобизмом и презрением к обычным гражданам. Команда Трампа подняла это умение до беспрецедентных высот, а команда Путина успешно глобализировала этот феномен, распространив понятие снобистской интеллектуальной элиты и за пределы Российской Федерации.

Трамповский бренд популизма

Первые ростки нового популизма немного увяли – по крайней мере в саду Трампа. Это не значит, что он обречен проиграть выборы 2020 года. Демократы не добились после его победы в 2016-м значимых результатов, которые убедили бы нужные группы населения в том, что их проблемы поняты, и таким образом помогли завоевать доверие. На сегодняшний день – к концу 2019 г. – в законодательной деятельности Трамп показал себя, скорее, республиканцем старой школы (когда-то таких называли «демократами Рейгана»), чем революционным новым правым популистом. Но сама вероятность того, что он может быть лидером популизма нового типа, обеспечила его неожиданную, шокирующую победу осенью 2016 года.

Либеральная интеллигенция в Америке с трудом отказывается от позиции высокомерного аналитика. Так произошло в ходе президентской кампании 1968 г., когда Джорджа Уоллеса, баламута-южанина, посчитали неотесанным расистом, не имеющим шансов за пределами Глубокого Юга. Либеральные аналитики и тогда, и теперь проигнорировали аналогичное географическое и культурное распространение недовольства, которым эффективно распорядился Трамп. В 1968 г. за пределами Глубокого Юга нашлись группы избирателей, которым понравилось отношение Уоллеса к таким вопросам, как принудительный басинг (перевозка автобусами детей определенной этнической группы из одного квартала в другой, имеющий иной этнический состав, с целью достижения этнического или «расового» равновесия в школах – ред.), культурный либерализм, выступления левых против войны во Вьетнаме, и к тому, как это отразилось на американской армии.

Здесь есть некая связь с электоральной платформой Трампа: избиратели «ржавого пояса» отдали предпочтение ему, а не Хиллари Клинтон. Либеральные аналитики ухватились за уродливую расистскую и квазирасистскую риторику, которую периодически использовал Трамп, но значимые группы избирателей гораздо больше тронули его слова об экономической изоляции, высокомерии интеллектуалов, которые сочли их «убогими» и не признали важным сегментом общества (Клинтон фактически не вела кампанию в тех районах, что в итоге оказалось стратегической ошибкой).

В России Путин, умело используя недовольство простых людей, сумел с мощных правых позиций переформатировать собственный имидж и стать действительно народным лидером, противостоящим крайне левой элите, которую обвинили в игнорировании судьбы обычных граждан. Стоит разъяснить, что в случае Путина крайне левая элита – это глобальное сообщество, охватывающее, в частности, Америку и интеллигенцию из некоторых крупных российских университетов. Трамп (или, по крайней мере, члены его команды) сделал то же самое: умело позиционировал себя как популиста-аутсайдера, не реагирующего на высокомерие левой элиты, этой Лиги плюща обоих побережий, которая провозгласила огромную территорию Америки между Восточным и Западным побережьем глухоманью, а ее население – нерелевантными гражданами.

Как уже говорилось в разделе о России, неважно, основано ли такое восприятие на фактах. В конечном итоге политическую повестку определяет политический нарратив. А значит, самое главное – эффективность формирования восприятия у избирателей. Путин делает это лучше, чем западное сообщество, настроенное против него, а Трамп – лучше, чем Национальный комитет Демократической партии и Хиллари Клинтон. Неспособность оппозиции признать собственную слабость и искать пути к совершенствованию означает, что Путин и Трамп продолжат обладать преимуществом, когда речь идет о народной поддержке. В обоих случаях оппозиционная элита никак не может поверить, что большая часть населения поведется на дешевую манипуляцию и пустую политическую риторику. Эта логика подпитывает критику, которую Путин и Трамп обрушивают на оппозицию: элита не воспринимает простых людей серьезно, а если ей что-то не нравится, она атакует или просто игнорирует рядовых граждан. Естественно, либеральная элита утверждает, что не делает этого и не стремится производить подобного впечатления. Но в обоих случаях ее переигрывают, в том числе и в пропаганде.

Сегодня, в преддверии выборов 2020 г., неспособность американских левых (демократов) вернуть свою традиционную электоральную базу очевидна. И это притом, что Трамп в первые годы президентства не преуспел по части популистских инноваций в законотворческой деятельности. Было вообще очень немного законодательных инициатив, касающихся улучшения жизни простых американцев – представителей рабочего класса. Казалось бы, это должно вызвать недовольство и раздражение базового электората, который обеспечил ему президентство, но вполне стабильные рейтинги Трампа, видимо, определяются его непрекращающейся популистской риторикой. И в этих условиях проблема заключается не в легковерии и невежестве избирателей, а в упрямом высокомерии и снисходительном отношении элиты, которая даже не пытается вернуть себе базовые группы Демократической партии. Поэтому усилия левых в основном направлены на то, чтобы добиться явки избирателей в 2020 г., то есть обойти по численности «убогих». Возможно, так и будет. Но в равной степени вероятно, что политическое высокомерие вновь нанесет разрушительный удар по левым силам политического спектра США.

Политика постправды и конкуренция в современном популизме

Сегодня принято сетовать на появление правого популизма и манипулирование с определениями элиты. Жалобы в основном звучат с либеральной стороны, поскольку инновации в популизме и их воздействие на современную политику явно лишили левых преимуществ и дезавуировали их традиционные представления о популизме. Однако проблема в том, что популизм с самого начала был концепцией, открытой к адаптивным изменениям, которую по-разному интерпретировали различные акторы.

Поэтому можно считать пустыми и безосновательными заявления, что ни в одной стране правые не должны иметь дело с популизмом. Уже давно доказано, что популизм не является исключительно левой идеологией. Но в этой статье, наверное, особенно важно подчеркнуть, что сдвиг от левых к правым не стал ключевым фактором негативного подъема так называемых правых популистских движений. На самом деле сдвиг полностью совпал с распространением политики постправды. Оба явления оказались пугающе действенны и продемонстрировали свои худшие стороны, что в итоге и привело к новой опасной эре соперничества в современном популизме.

Политика постправды распространилась по всему миру, но появление этой концепции удивляет людей. Оксфордский словарь назвал слово «постправда» словом года в 2016-м, аккурат после Брекзита и избрания Дональда Трампа президентом США, хотя сам термин был придуман еще в 1992 году. Тогда (в статье «Правительство лжи» для журнала The Nation – ред.) американский драматург сербского происхождения Стив Тесич заинтересовался долгосрочными поведенческими и установочными последствиями для американского поколения, выросшего после Уотергейтского скандала. И хотя это было не академическое исследование, а, скорее, эзотерически-философское эссе, автор пришел к интригующим выводам. Американские граждане после Уотергейта решили, что не хотят знать плохих или депрессивных новостей, даже если они правдивы и их необходимо обнародовать по политическим причинам или в интересах национальной безопасности. Правда часто связана с горьким разочарованием, поэтому, предположил Тесич, американцы предпочитают, чтобы им лгали. Такая циничная позиция имеет оговорку: ложь должна соответствовать заранее сформированным интересам, идеям и предпочтениям людей. Иными словами, продвижение обмана превратилось в философско-социальный ксанакс (популярный транквилизатор – ред.): Америка как свободное общество и американцы как свободный народ решили свободно жить в мире постправды.

Справедливости ради отметим: вряд ли кто-то мог представить, что термин обретет вторую жизнь в XXI веке. Возникнув как реакция на политическую коррупцию, с которой столкнулось поколение икс, сегодня он применим к нескольким поколениям, живущим в цифровую эпоху, и касается политического настоящего. В 2005 г. в своей сатирической передаче комик Стивен Кольбер популяризировал этот термин, использовав слово «правдоподобие» (truthiness – выдуманное слово, нечто похожее на правду, но не соответствующее реальности), чтобы объяснить склонность администрации Джорджа Буша – младшего в период глобальной войны против терроризма тщательно подбирать основанную на фактах и похожую на факты информацию, но со здоровой долей партийной субъективности, и все это ради формирования политической повестки. Слово настолько точно описывало современную политическую обстановку, что в 2006 г. издательство «Мерриам-Уэбстер» назвало его словом года (а десять лет спустя Оксфордский словарь, как уже говорилось выше, повторил эту же процедуру с похожим термином «постправда»).

Чтобы никто не думал, что академическое сообщество проигнорировало все эти разговоры о релевантности квазиправды и ее политическом значении, в 2011 г. в книге «Думай медленно… Решай быстро» (Thinking Fast and Slow) психолог и нобелевский лауреат Даниэль Канеман предложил концепцию «когнитивной легкости». Она обобщила идеи драматургов и комедиографов, но на более серьезной основе. Когнитивная легкость описывалась как превалирующая склонность людей избегать фактов, которые не соответствуют их представлениям. Иными словами, наука подтвердила, что человеческий мозг запрограммирован отвергать попытки заставить его думать по-другому или сомневаться в ранее полученных фактах.

Чтобы завершить рассмотрение эволюции постправды как концепции в глобальном обществе, давайте вспомним слова Дмитрия Киселева, кремлевского пропагандиста/московского журналиста, который в 2016 г., характеризуя «дух времени», предупредил всех, прежде всего американцев, об опасностях эпохи неограниченного доступа к информации. Он высмеял саму идею «нейтральной журналистики». По мнению Киселева, нейтральная журналистика, если она когда-либо существовала, фактически умерла. Мировое сообщество ошибочно предполагало, что мгновенный массовый доступ к информации в цифровую эпоху обеспечит объективность информации. Киселев подчеркивает, что информация, которую люди выбирают в интернете, уже субъективна, политически ангажирована и, следовательно, мотивационно предвзята. Это мнение привносит новые черты в понимание постправды.

Изначально казалось, что это самообман, стремление людей защититься от горькой правды, но сегодня ясно, что это активно продвигаемое, генерируемое цифровой машиной воздействие с целью заставить людей бездумно придерживаться специально созданной, предопределенной правды.

К сожалению, постправда влияет не только на общество и простых людей. Под ее ударом оказываются элита и интеллектуалы. Вредоносное воздействие постправды можно обнаружить в таких сферах, как охрана окружающей среды, глобализация, образование, разведка. Опасность велика: в мире постправды информация обесценивается, торжествуют эмоции, отвергается компетентность, объективная интеллектуальность рассматривается как элитарная пропаганда. Эти тенденции могут стать проклятием для академических дисциплин и интеллектуальных профессий, но особенно губительны они для целостности политики и легитимности низовой активности. Принципы обоснованных доказательств, объективности, аполитичности, высокой компетентности и рациональной интеллектуальности должны оставаться фундаментом, на котором строится политика и активность и который всегда обеспечивал релевантность, репутацию и воздействие на общество.

Одно дело, когда малоизвестные авторы малочитаемых журналов пишут о слабо распространенных теориях, которые подрывают академическую науку ради произвольных социальных конструктов, – они не оказывают особого воздействия и не должны беспокоить большинство граждан. Но в мире высоких технологий ученые и рецензируемые журналы в глазах глобальной аудитории также уступают мгновенному обмену информацией, что создает идеальный фундамент для роста и распространения популистской постправды. Очень важно понимать, что этот феномен не стал персонифицированным, привязанным к конкретным личностям. Хронология развития постправды доказывает, что тема возникла еще до того, как Дональд Трамп и Владимир Путин укрепили свои позиции на политической арене. Постправда не зависит от того, кто занимает руководящие посты в США и России. Оба лидера умело манипулируют этим феноменом в собственных целях, но они являются симптомом, а не причиной постправды.

Отстаивать то, во что человек верит, и обосновывать то, что он думает, – разные вещи. Но иногда мы игнорируем разницу между «верить» и «думать». Отстаивать убеждение – субъективный процесс, основанный на эмоциях, реже – на аналитике. Обосновывать мысль – процесс объективный, в котором отсутствуют эмоции, зато присутствует анализ. Исход этого интеллектуального противостояния зависит от того, одержит ли постправда победу или потерпит поражение в глобальном обществе. Жизнь в мире постправды важна и для политики, и для популизма, потому что она формирует народные массы и условия, опасные для реальных целей и функций легитимного и процветающего общества. Популистская постправда создает мир не просто более глупой политики, но и, возможно, более глупых людей.

Оглупление необязательно происходит намеренно, иногда оно является следствием двойственности. Мир не просто становится невежественным и дезинформированным. Он становится и более опасным. Ставки повышаются, поскольку реальное воздействие властного популизма в сочетании с политикой постправды проявляется медленно. Дело не только в том, насколько точная и непредвзятая картина складывается в социальных медиа страны и насколько справедливы ее лидеры. Под мощным влиянием сегодня российско-американские отношения. А в дальнейшем это может стать решающим фактором, определяющим, почему страны остаются союзниками или становятся противниками, поддерживают мир или вступают в войну.