Резюме: Россия, догоняя наиболее развитые страны по технологическому обеспечению информационного общества, серьезно проигрывает по стратегическому влиянию на глобальное информационное пространство. Это связано с нацеленностью на решение тактических задач в отрыве от проблематики стратегической трансформации окружающего мира.

Планета стоит на пороге комплексного кризиса системы общественных коммуникаций, в которой мы жили последние 30 лет. Переломный момент в развитии информационного общества обостряется противоречивыми процессами в глобальной политике и экономике. Современный мир, вероятно, ждет период нарастающего хаоса, ведущего к разрушению многих институтов, созданных глобализацией. 

Одним из таких институтов, ставшим одновременно и продуктом глобализации, и инструментом ее относительно целостного развития, является мировое информационное общество (далее – ИО). Его актуальная версия построена на технологиях глобальных интегрированных цифровых коммуникаций. ИО как модель взаимоотношений человека и информационного пространства и как инструмент освоения человеком этого пространства развивалось с начала 1970-х гг. (само понятие ИО возникло в 1940-е гг. с появлением кибернетики). На пике глобализации именно ИО, под которым понимается «пользовательский интерфейс», совокупность каналов коммуникаций, технологий, алгоритмов развития и моделей потребления информации, стало рассматриваться в качестве инструмента вовлечения человека в социальные процессы, а затем и в экономическую деятельность. Вершиной отождествления ИО и глобализации стала идея социокоммуникационной мобильности, сформулированная британским социологом Джоном Урри. Ее можно назвать концепцией сетевизированной глобальности, основанной на представлении о снижении роли не только государства (что для глобализации нормально), но и всех иерархических социальных институтов, например, института собственности. Эта концепция определяла ИО как основу социально и экономически осмысленной деятельности человека. 

Реальность, однако, оказалась более сложной и неоднозначной. 

Постановка вопроса 

Современное информационное общество в виде «интерфейса глобализации и социализации» неспособно справиться с вызовами, вставшими перед крупнейшими странами мира, и процессами внутри самого глобального информационного пространства. Назовем важнейшие: 

• Политизация вопросов информационного обмена, возрастание пропагандистского воздействия.
• Резкий рост востребованности современного ИО как инструмента экономических и политических манипуляций. Ряд важных отраслей мировой экономики (энергетика, финансы и даже логистика) стали ареной манипулирования.
• Разновекторное структурирование информационного пространства с учетом привнесенных алгоритмов.
• Попытки создать механизмы управления сетевизированными информационными пространствами (социальными сетями).
• Попытки ряда стран ограничить вовлеченность национальных сегментов в глобальное информационное пространство. 

Это внешние признаки кризиса ИО. Кризис характеризуется нарастающим разрывом между глобальностью, опирающейся на универсальные каналы коммуникаций, с одной стороны, и мозаизацией и локализацией – внешним и внутренним проявлением распада общеглобальных и упадка кросскультурных коммуникаций, с другой. С точки зрения глобальных процессов этот кризис отражает конкуренцию между сетевизированными и иерархическими структурами (государствами). Сейчас преимущество у государств, стремящихся взять реванш за свое ослабление в 2000-е гг. и первой половине 2010-х годов. Но это ставит под сомнение многие постулаты, положенные в основу концепции ИО в современной социальной трактовке и технологическом воплощении. 

Нынешнее развитие ИО может создать серьезные издержки для экономических процессов, и без того подверженных глубокой политизации и искажающихся из-за доминирования краткосрочных колебаний инвестиционной конъюнктуры. Но главное – при определенных условиях возможен распад единого информационного пространства и утрата им актуальности как главного средства социализации человека. 

Насколько реален такой сценарий и по какой модели будет тогда развиваться ИО в странах и регионах с наиболее совершенной коммуникационной культурой и институтами? Как Россия должна относиться к кризису ИО, попыткам управления процессами в информационном пространстве? 

Информационное общество эпохи торможения глобализации: тенденции и противоречия 

Развитие информационного пространства, повышение информационной вовлеченности человека в социальные процессы, расширение возможностей для человека и человечества – процессы взаимосвязанные, но различные. Опережающее развитие информационного общества на фоне стагнации социальных процессов отражает всеобъемлющие диспропорции, обусловленные, среди прочего, и технологической логикой. 

С технологической точки зрения развитие ИО на последнем этапе глобализации, когда еще никто не представлял, что оно станет предкризисным, базировалось на трех столпах. 

Первый – это максимально возможное сокращение социального и географического расхождения между глобальным информационным пространством и ИО. Полный охват «интерфейсом» всего человечества вплоть до «четвертого мира» – тех, кто исключен из процесса догоняющей глобализации, но включен в глобальное информационное пространство. Цель – формирование благоприятных для «цивилизованного мира» моделей поведения и потребления. 

Второй – нейрофикация человека, превращение его в часть «интерфейса», расширение коммуникационных возможностей за пределы «базового» биологического потенциала, о чем писали идеологи «давосского консенсуса», в частности немецкий экономист Клаус Шваб. Нейрофикация человека, встраивание его в институциональную структуру ИО рассматривалась в качестве важнейшего условия реализации потенциала «четвертой промышленной революции». 

Третьим столпом была социализация через коммуникацию (это условие индивидуального участия в процессах глобализации). Коммуникация через интерфейсы цифровизированного ИО, встраивание в него для замены классической модели социализации и формирования моделей поведения через участие в общественных институтах. 

Нельзя сказать, что торможение глобализации в нынешней форме сводит на нет перечисленные направления развития ИО. Замедление коснулось пока лишь сферы нейрофикации. Это связано с технологическими факторами, но имеет и цивилизационный аспект: люди еще не готовы становиться постчеловечеством. 

Складывающаяся ситуация предлагает две возможности. Сохранение глобальности и универсальности информационного пространства, но также и накопление предпосылок для введения ограничительных барьеров и алгоритмов. Сочетание этих тенденций отражает противоречивость структуры современного ИО, а также связано с деконструкцией глобальной системы в целом. 

У современного ИО есть ряд особенностей. Так, оно преимущественно моноцентрично, служит компонентом «мягкой силы» Соединенных Штатов и опирается на контролируемые ими каналы коммуникаций. Американоцентричность обеспечивается и сохранением регулирующих механизмов в зоне американского законодательства, применяемого экстерриториально. Но информационная однополярность постепенно разрушается, в частности за счет появления относительно независимых от США региональных информационных систем. Попытки введения национальных ограничений и вычленения страновых информационных пространств из глобального можно рассматривать и в качестве средства противодействия американскому доминированию.  

Всеохватность финансовых коммуникаций, интегрированность мирового финансового пространства становятся важнейшим фактором, обеспечивающим сохранение глобализации как полноценного феномена. Это делает приоритетом не только глобальность ИО, но и универсальность его функционирования и доступа человека к важнейшим сервисам, в том числе и определяющим его социальный и социально-экономический статус. Разрушение универсальности и глобальности информационного пространства чревато распадом ИО в сегодняшнем его виде. Сохранение глобальности информационного пространства также будет поставлено под вопрос. 

Определяющий фактор политических и экономических процессов – борьба за сохранение глобальной повестки дня: тождественного набора информационных приоритетов, обрастающих схожими интерпретациями. На этапе подъема глобализации это обеспечивалось доминированием глобальных или субглобальных каналов коммуникаций, воспроизводивших глобальный или локализованный глобальный (модель глокализации) контент. Главная проблема современности – выхолащивание общемировой повестки дня. Одна из причин – замыкание США на самих себе и собственных внутриполитических процессах. А наиболее перспективные в политическом и экономическом плане центры силы не способны заполнить возникающий вакуум универсально приемлемым контентом. Результат – сравнительно быстрая регионализация содержательного наполнения информационного пространства. 

В сетевизированное информационное пространство внедряются различные алгоритмы управления информацией. Как правило, они коммерчески мотивированы, но были примеры и политической направленности (казус Cambridge Analytics и так далее). Происходит апробация алгоритмов управления на базе искусственного интеллекта для регулирования, сегментации и фильтрации информационного потока. Актуальная версия ИО, в частности его основа – цифровизированные социальные сети, становятся одной из главных платформ для тестирования важнейших технологий ИИ. В итоге, с одной стороны, происходит утрата «пользовательского приоритета» в доступе к контенту, а с другой – сегментация глобального информационного пространства в зависимости от технологической наполненности кастомизированной (адаптированной под конкретного человека) и локализованной версии ИО. Возникает эффект информационных асимметрий, обусловленных технологическими, а не политическими и социальными факторами. 

Классическая медийность сохраняется в качестве базиса ИО. «Декаданс медиа», предсказанный западными социологами, например, Джоном Кином, имеет место, но исчезновения медийной составляющей из информационного пространства не произошло: СМИ, или то, что можно считать СМИ в условиях интегрированных цифровых коммуникаций (прежде всего мультимедийные информационно многопрофильные платформы), утрачивая монополию на организацию информационного потока, не теряют значения и влияния как инструменты структурирования пространства социального действия. В этом на уровне прикладного понимания и проявляется «социокоммуникационная гибридность». 

Кроме того, происходит повышение значимости идентификационных инструментов. Словарный запас, задействованный в коммуникациях, показывает, как современное общество структурируется в смысловом плане. Информационное пространство на глобальном и региональном уровнях наполнено внедренными через ИО словами-маркерами, они обеспечивают не только семантическое, но и социально-политическое обустройство общественных отношений. Эти слова-маркеры обладают свойствами процесса «фиксации», если использовать терминологию футуролога Джарона Ланира, и упорядочивают и социальное пространство, возникающее вокруг информационного потока. 

Уровень манипуляции современным ИО достиг опасной степени. Попытки ограничения внешних воздействий и повышения возможностей для внутренних становятся естественными. Развитие ИО сталкивается с нарастанием «асимметрий доверия». Внутри глобального информационного пространства возникают относительно замкнутые «анклавы» с более высоким уровнем доверия к информации, признаками иерархичности в организации (например, структурированным «членством» и доступом к различным уровням информации, что по механизму напоминает секты). Такие анклавы способны перерасти в гибридные социокоммуникационные пространства. Это не просто шаг к разрушению принципа универсальной доступности информационного пространства и единоформатности коммуникаций, но и возможность возникновения в среднесрочной перспективе дополненной социальной реальности, что  усугубляет «асимметрии доверия». 

Итак, ИО находится в промежуточном состоянии: с одной стороны, оно основывается на модели американоцентричной глобализации, которая все менее актуальна. С другой – внешний контекст создает стимулы как минимум к частичному изменению модели развития. И наиболее понятным направлением становится регионализация ИО, что, естественно, приведет к утрате части его глобальной универсальности. 

«Точки разрыва» в информационном пространстве и будущее информационного общества 

Попытка управления многослойным и внутренне противоречивым феноменом относительно простыми инструментами чревата непредсказуемыми последствиями. Резко возросшая манипулятивность отражает опережающее развитие технологий управления информационным потоком. Но она же показывает и степень социальной и образовательной незрелости современного общества, даже тех его сегментов, что вовлечены в глобальное социоинформационное взаимодействие. Анклавизация по признаку близости контента или социального круга подтачивает внутреннее единство информационного общества, а это ведет к возникновению устойчивого запроса на внедрение ограничивающих и контролирующих механизмов. 

Кризис ИО ставит под вопрос его целостность и цели, заявленные идеологами открытого общества и информационной свободы. Информационная свобода становится управляемой и сегментируемой, открытой для манипуляций со стороны игроков, контролирующих алгоритмы управления информацией как на технологическом, так и на содержательном уровне. И это, вероятно, главная информационная манипуляция современности, причем имеющая стратегические последствия. 

США и другие страны коллективного Запада неспособны принять принцип универсальности инструментов, методов и интегрированности глобального коммуникационного пространства. Возможность использовать созданное ими технологически и идеологически ИО против них самих стала крайне неприятной неожиданностью. Это подстегнуло процесс деуниверсализации коммуникационных инструментов. 

США исходили из того, что для поддержания единства информационного пространства, выступавшего важнейшей опорой глобализации, достаточно лидерства в области информационных технологий вкупе с финансово-инвестиционной взаимозависимостью. Последняя, в свою очередь, опиралась на передовые цифровые каналы финансовых коммуникаций. Но при таком подходе резко выросла значимость контроля каналов коммуникаций, и вокруг них сформировался очаг конкуренции. При этом выяснилось, что лидерство само по себе не защищает глобальное информационное пространство от организационного и тем более содержательного распада, в том числе и под воздействием административного структурирования. 

Отметим несколько важнейших конкурентных «точек», оказывающих существенное влияние на расклад сил в глобальном информационном пространстве: 

• Конкуренция на уровне независимых технологических каналов коммуникаций по мере размывания принципа универсальности цифровых технологий.
  Удешевление технологий, а главное – кардинальное сокращение объемов уникального оборудования для коммуникаций, делает возможным возникновение если не «параллельных интернетов», то каналов интернет-взаимодействия, объединенных в пространства, не контролируемые США. Это гармонирует с процессами регионализации глобальной экономики и формированием ориентированных на регионы систем новых финансовых коммуникаций.

• Конкуренция между тенденциями информационной глобальности и регионализации.
  Доминирующей на обозримую перспективу останется глобальность, но и процесс возникновения региональных информационных пространств необратим, хотя бы из-за стремления ограничить внешнюю манипулятивность. Главный вопрос – в каком юридическом (регулятивном) и технологическом формате они будут существовать. Дополнять глобализированные каналы коммуникации или служить инструментом изоляции отдельных стран или групп стран? Ведь глобальность коммуникаций была обеспечена за счет глобализации не только каналов коммуникаций, но и контента. И именно вокруг контента предстоит наиболее жесткое противоборство между глобальностью и регионализацией ИО. 

• Борьба если не за доминирование, то за право голоса в системе глобальных бизнес-коммуникаций.
  Наряду со сферой цифровизированных инвестиций эта сфера становится важнейшей зоной конкуренции на уровне контента, прикладной информации и технологий – для определения наиболее востребованных каналов и форматов экономических коммуникаций. Обострению конкуренции способствует нарастание информационной манипулятивности в экономике. России в этой связи необходимо закрепить единый формат финансовых коммуникаций в ЕАЭС и с его партнерами, а также сократить возможности внешнего воздействия на инвестиционные процессы в Евразии. 

• Технологии, механизмы и форматы управления структурированием информационного пространства.
  Спор о допустимых формах регулирования может сместиться в этом направлении. Например, защита детского сегмента информационного пространства – вероятно, наиболее назревший вопрос, где возможен относительный консенсус на международном уровне. Регулятивные меры, выработанные в процессе подобного диалога, неизбежно станут прецедентными и в отношении других сфер, где возможно появление международно-правовых ограничений. России стоит попытаться стать лидером в данном вопросе, тем более что это не требует сверхусилий. 

• Определение наиболее востребованных форматов кибербезопасности.
  Вряд ли стоит надеяться, что возникнут механизмы регулирования манипуляций, но неизбежны попытки ввести информационное противоборство и связанные с ним технологические действия в какие-то рамки. Этот процесс чем-то схож с политической легализацией ядерного оружия и возникновением основ контроля над ним. Силы, способные инициировать диалог, получат фору при дальнейшем формировании постмонополярного цифрового информационного пространства. 

Трансформации информационного общества и возможности для России 

Противоречивое развитие информационного общества порождает еще более противоречивые сценарии будущего. Пространство ИО станет существенно более конкурентным. Соединенные Штаты, возможно, будут подталкивать «национализацию интернета» (см. статью Ричарда Кларка и Роба Нейка в этом же номере).

Цель – изолировать (или спровоцировать на самоизоляцию) наиболее проблемные сегменты, способные разрушить американоцентричность глобального ИО. В частности, это касается России, Китая и Ирана, имеющих возможность претендовать на роль оппонентов и даже конкурентов США. Изоляция/самоизоляция этих потенциально влиятельных игроков объективно облегчает американцам сохранение доминирования в каналах коммуникаций. Страны, выдавленные в информационную самоизоляцию, будут обречены на внутривидовую конкуренцию, не имея возможности реально ограничить американское влияние на развитие ИО. 

Сценарий управляемой фрагментации глобального ИО существенно сузит пространственное доминирование Соединенных Штатов, тем не менее он вполне реален. США оказались неспособны в полной мере контролировать глобальные информационные процессы, когда другие освоили ключевые технологии информационных манипуляций. Это доказали хакерские скандалы и интенсивная борьба Запада с альтернативными каналами коммуникаций, ведущаяся с использованием административных инструментов. Соединенные Штаты вполне могут попытаться пожертвовать охватом своего влияния, вернув информационную монополию, что, естественно, возможно только при условии восстановления консенсуса в американской элите. 

 Попытки взять под контроль современное ИО – свидетельство того, что социальные и государственные институты не готовы к сложному, всепроницаемому и неопределенному развитию данного феномена. Такие попытки на деле направлены на то, чтобы не сократить, а повысить степень манипулятивности информационными процессами, переведя их на национальный уровень. Это может не просто стимулировать возникновение национальных сегментов ИО, но и привести к распаду глобального информационного пространства. 

Используя современные технические средства, ИО как совокупность технологических инструментов можно взять под контроль – по крайней мере, в важнейших его точках. Еще более вероятным является временный разрыв глобальных технологических связей путем выведения из строя нескольких важнейших каналов коммуникаций, что приведет к глубокой дезорганизации ИО. Правда, такой контроль, как показали сбои в системах финансовых коммуникаций в различных странах, не бывает абсолютным.

Но контроль информационного пространства гораздо сложнее – он подразумевает и технологические, и социальные действия. Например, прямое участие в формировании общественных институтов, обеспечивающих продвижение определенной повестки дня. Это становится критически важной задачей, ведь налицо эрозия глобального политического и экономического мейнстрима, который был опорой «развитой глобализации». Борьба за информационное пространство подразумевает прямую конкуренцию ценностей, лежащих в основе развития общества. Это переводит задачу из области информационных технологий в сферу социально-идеологического конструирования. 

Иными словами, доминирование в информационном пространстве требует не только и не столько введения в оборот на национальном или глобальном уровне неких новых технологических средств, – оно подразумевает соперничество за доминирование в социально-востребованном контенте. Необходимо собственное «информационное лицо», обеспечивающее и социальную консолидацию, и конкуренцию за влияние в социальных институтах. 

Классическим (и пока удачным) примером управления информационными потоками является преобразование «казуса Греты Тунберг» в глобально значимый феномен. Но это достигнуто исключительно через интеграцию принципиально новых и заведомо радикальных подходов не просто в имевшийся леворадикальный дискурс о новом политическом экологизме, а в систему социальных концептов по продвижению в развитых обществах новых ценностей, изменению моделей потребления и социального поведения. 

Формулирование российских подходов к развитию национального сегмента ИО без социально-экономической и культурно-идеологической идентификации страны в целом приведет лишь к хаосу в информационной политике и ее стратегической неадекватности. Россия не должна формулировать позицию в отношении ИО, исходя из стереотипов нулевых и десятых годов, когда у нее не было достаточного пространства для стратегических действий в информационной области помимо продвижения собственной повестки дня. Теперь объективно возникла потребность в стратегическом и одновременно контекстном подходе. Речь идет не просто об информационном присутствии России в мире, но о системном и долгосрочном управлении информационными потоками и каналами субглобальных и региональных цифровых коммуникаций. Контрпропаганда как средство обеспечения интересов России устарела, хотя бы потому, что стремится встроить Россию в дискурсы, развитие которых Москва не контролирует и контролировать не может. 

Информационный изоляционизм в эпоху цифровых коммуникаций характерен для «государств-изгоев». С разной степенью успешности они способны информационно обыгрывать глобальных лидеров, однако не в состоянии формировать собственную повестку. Классические примеры – КНДР, в меньшей степени – Иран. Тяготение России к контрпропагандистским действиям в ущерб стратегическим коммуникациям, далеко не исчерпавшим свои возможности, сдвигает ее к этой парадигме. 

Переход к стратегически контекстной информационной политике потребует нового качества управления ею, совмещения внешних и внутренних информационных приоритетов, признания принципиальной неделимости современных коммуникаций на внутренние и внешние. Хотя технологическое и правовое разделение по этому принципу возможно. Охранительный (а на практике – оборонительный) подход к взаимодействию с глобализированным ИО, его институтами и локализованными проявлениями, построенный на ограждении собственного информационного пространства от внешней дестабилизации и заранее проигрышный, выводит Россию из конкуренции за влияние в еще только формирующейся архитектуре глобального информационного пространства. 

Россия, догоняя наиболее развитые страны по технологическому обеспечению ИО, серьезно проигрывает в плане стратегического влияния на глобальное информационное пространство. Это связано с нацеленностью всей информационной системы на решение тактических задач в отрыве от проблематики стратегической трансформации глобального пространства. А там использование социального конструирования цифровых интегрированных коммуникаций идёт исключительно интенсивно. Российский образ будущего, в том числе и связанный с информационным пространством и перспективами ИО, пока не сформулирован, а значит – и не востребован на глобальном уровне.

Отечественные подходы к развитию ИО, включая введение в него элементов упорядоченности и управляемости, должны отражать не только внутренние политические потребности (например, стремление ограничить внешнее воздействие на социальные и политические процессы в преддверии активной фазы транзита власти). Российским властям следует учитывать глобальные процессы развития ИО. С одной стороны, политика должна стать менее реактивной и более стратегически ориентированной. С другой – надо исходить из того, что изменения международного информационного пространства и его технологического и операционного обеспечения (информационного общества) неизбежно затронут и национальное пространство России. И лучше самим инициировать перемены, чем быть застигнутыми ими врасплох.