Резюме: Тридцать лет назад, летом 1989 г., журнал The National Interest опубликовал статью чиновника Государственного департамента США Фрэнсиса Фукуямы, которой было суждено дать имя целому историческому периоду. Образ «конца истории» не только выразил, но даже и предопределил суть глобального политического мышления на годы вперед. Идея о том, что победа западной либеральной модели в острейшем соревновании с альтернативами необратима, была невероятно заманчива. Не хотелось допускать даже мысли о том, что это может быть не так.

Тридцать лет назад, летом 1989 г., журнал The National Interest опубликовал статью чиновника Государственного департамента США Фрэнсиса Фукуямы, которой было суждено дать имя целому историческому периоду. Образ «конца истории» не только выразил, но даже и предопределил суть глобального политического мышления на годы вперед. Идея о том, что победа западной либеральной модели в острейшем соревновании с альтернативами необратима, была невероятно заманчива. Не хотелось допускать даже мысли о том, что это может быть не так.

Правда, в конце статьи автор оставил лазейку для пессимизма. Мол, рационально-потребительский постисторический мир, неизбежность которого Фукуяма декларировал, будет настолько скучен, что появится «ностальгия по тому времени, когда история существовала», и она какое-то время «еще будет питать соперничество и конфликт». «Быть может, именно эта перспектива многовековой скуки вынудит историю взять еще один, новый старт?».

Фрэнсис Фукуяма зря беспокоился. За прошедшие тридцать лет скучно не было ни одной секунды, а «новый старт» история взяла, не успев отдышаться на предыдущем финише. Сегодня дух времени едва ли не диаметрален тому, что царил на рубеже последнего десятилетия прошлого века.

Даже самые убежденные адепты либерального устройства ушли в оборону, объясняя, что ренессанс его впереди, главное переждать реставрацию. Рассуждения о том, почему все так хорошо начиналось и так плохо заканчивается, стали общим местом и в публицистике, и в академии. Вынесение высокоумного спора о либеральном мировоззрении на самый высший уровень – свои суждения высказывают Владимир Путин, Борис Джонсон, Эммануэль Макрон и другие государственные деятели-практики – придает всей дискуссии налет некоторого абсурда. Классики либеральной теории вертятся в гробах не меньше, чем, вероятно, Карл Маркс в эпоху «социалистического строительства». Впрочем, за это отчасти можно поблагодарить того же Фукуяму – с его легкой руки философские категории превратились в политико-пропагандистский инструмент.

Мы не планировали специально отмечать годовщину «конца истории», но этот номер сложился как-то сам собой. Тон задает пресловутый Фрэнсис Фукуяма – коллеги из издательства «Альпина» любезно разрешили нам опубликовать главу из только что переведенной новой книги автора. Той, в которой он как раз и рассказывает, почему скуки пока не наступило. Вопреки мнению ряда комментаторов, эта книга вовсе не означает отказ автора от прославившей его интеллектуальной конструкции. Скорее он дает рекомендации, как ее отремонтировать, чтобы прибыть в искомый пункт назначения. Иван Крастев и Стивен Холмс объясняют, почему то, что должно было стать эрой великих реформ, обратилось эпохой грандиозной имитации с тяжелыми последствиями. Дани Родрик видит причины кризиса в торжестве – тридцать лет назад – концепции агрессивного гиперглобализма, которая не берёт в расчет особенности отдельных стран, загоняя всех в единую рамку. Игорь Истомин усматривает главную незадачу именно в универсализации одной идеологии, что непременно ведет к широкой мобилизации против нее. Фарид Закариа упрекает Америку, мирового лидера конца ХХ – начала XXI века, в высокомерии и интеллектуальной слабости, которые привели к подрыву ее собственной, гигантской на тот момент власти. Владимир Лукин ставит вопрос шире. Развитие событий последних десятилетий должно заставить человека очнуться от нараставшей долгое время самонадеянной уверенности, будто он способен творить мир по собственному изволению. Факторы непреодолимой силы напоминают об ограниченности человеческих возможностей во всех смыслах. Нестандартный взгляд на идеологическую палитру предлагает Даян Джаятиллека – миру и прежде всего России стоит вернуться к наследию Ленина.

«Конец истории» предполагал, что навсегда уходит страх ядерного Армагеддона, которым была пронизана мировая атмосфера второй половины ХХ века. Сегодня и от этого достижения ничего не остается. Эрнст Мониц и Сэм Нанн бьют тревогу по поводу исчезновения системы российско-американских договоров по стратегической стабильности – правил в ядерной сфере не остается. Сергей Караганов и Дмитрий Суслов тоже констатируют конец прежней модели и предлагают набор мер, которые нужно принять для снижения рисков и выработки новой формы мирного сосуществования.

Александр Аксенёнок подробно разбирает ход и последствия сирийского конфликта – регионального противостояния, втянувшего глобальных игроков. В определенном смысле именно Сирия подвела черту под «постисторическим» периодом, явив в полной мере все то, что, по мнению основоположника концепции, безвозвратно уходило в прошлое. Мария Ходынская-Голенищева объясняет причины успеха России в Сирии и на Ближнем Востоке в целом – гибкость и равноудаленность взяли верх над догматизмом и предвзятостью. Павел Гудев детально описывает правовую и политическую ситуацию в Ормузском проливе – точке на карте, которая превратилась в один из наиболее взрывоопасных мировых очагов.

«Либерализм победил пока только в сфере идей, сознания; в реальном, материальном мире до победы еще далеко, – предупреждал Фукуяма в 1989 г. – Однако имеются серьезные основания считать, что именно этот, идеальный мир и определит в конечном счете мир материальный». Наверное, в том, что идеальный мир так и остался идеальным, есть экзистенциальный смысл. Ведь воплотясь в реальность, идеалы перестают существовать. А как жить без идеала?