«Продемократические протесты сотрясают Гонконг и Москву». «Спустя 30 лет после краха коммунизма волна протестов бросает вызов диктаторам от Москвы до Пекина». «Протестующие в Москве и Гонконге не отступают». «От Гонконга до Москвы — свобода вновь на марше?» Все это — заголовки мировой прессы последней пары дней.
Разумеется, выступления в российской столице и китайском городе были не единственными на планете в предыдущие дни. Так, пара десятков тысяч демонстрантов прошли в минувшую субботу по румынской столице Бухаресту, требуя отставки правительства. В Париже все было как обычно (уже 39-ю неделю подряд). В США вообще только что отгремело нечто экзотическое: тысячи евреев протестовали в знак солидарности против действий иммиграционной службы, выявляющей гастарбайтеров-нелегалов на складах корпораций.
Однако передовые СМИ вот уже несколько дней как по команде группируют события в Москве и Гонконге в тенденцию, не особо интересуясь остальными.
Почему — понятно. Россия и Китай — это два гнезда несвободы, а Париж, Нью-Йорк и даже Бухарест — гнезда свободы. Поэтому гонконгские и московские протесты усилием воли подгоняются под знаменатель «новой эпохи». Ну там — маятник качнулся, новые поколения свободолюбивой молодежи, не признающие ограничений, заявляют о себе, авторитарные режимы в Кремле и Пекине слабеют и не могут справиться с растущей волной, и все такое.
Конечно, при придирчивом взгляде аналогия немного сыплется. Гонконгу с 7,2 миллиона жителей приписывают до двух миллионов протестующих (судя по всему, преувеличивая чуть более чем безбожно). В 12-15-миллионной Москве, по гипероптимистичным оценкам самих организаторов, на самом массовом митинге было 49 тысяч посетителей, то есть в 40 раз меньше. И то вопрос, был ли это для пришедших митинг или бесплатный концерт рэперов (впрочем, эта подробность СМИ опускается как ненужная). В Гонконге, пользуясь слабостью местной власти и отсутствием силовиков с материка, воины свободы перекрывают улицы, блокируют метро и аэропорт и даже один раз каким-то странным образом берут штурмом парламент. В Москве смелые попытки сделать что-то похожее закончились массовыми заездами в отделения. Наконец, многие участники московских протест-ивентов не очень твердо знают, за что именно они выступают: смешные ролики с опросами протестующих, путающихся в реальности, широко доступны в Сети.
Однако что касается «ядра протестов», то тут, возможно, аналогия имеет смысл.
Штука вся вот в чем.
Гонконг перестал быть колонией Великобритании 22 года назад, после чего начался полувековой переходный период, основанный на подходе «одна страна — две системы».
Россия (и Москва как ее столица) 20 лет назад начала выруливать из состояния, по сей день коротко именуемого «девяностые». Из той самой эпохи, когда главными объектами нашего массового сознания, кавээновских частушек и новостей были Мишель Камдессю (глава МВФ, выдававшего нам кредиты), гуманитарная помощь (все помнят знаменитый газетный заголовок 1999-го «Россия попросит у США еще немного еды»?), подрывы жилых домов и, конечно, бандиты — много разнообразных бандитов.
Так вот: и в Гонконге до 1997 года, и в Москве до 1999 года, безусловно, имелись слои населения, которым такое состояние нравилось. Те, кто был включен в обслугу британской колониальной администрации в китайском городе и «интегрирован в мировое сообщество» в российской столице. Те, кто ездил стажироваться Туда, и возвращался с беглым английским и правильным взглядом на мир, и оказывался в числе доверенных представителей цивилизации среди земляков, и видел впереди власть, деньги и привилегии.
Ностальгию по этому периоду они, конечно, сохранили — и отчасти даже передали по наследству.
Поэтому, собственно, воины свободы, вломившиеся в парламент Гонконга, с целью пущей свободы содрали герб города и повесили флаг британской колонии.
У нас такой лобовой заход, конечно, не прошел бы. Однако у нас есть аналог. Если вы заметили, протесты против «жуликов и воров» происходят на фоне стихийной как бы кампании по реабилитации этих самых «девяностых».
Я серьезно. Молодняку конца 2010-х активно внушается, что «бояться девяностых» — нестильно и устарело. Что девяностые были, конечно, «жестким временем» — но что пугают ими зря. Ими пугают вас, молодых, чтобы вы, молодые, не думали о свободе. А время-то было по-своему стильное и веселое. И свободное.
Интеллектуалы пишут, например:
«Термин «лихие девяностые» был придуман в 2007 году, до этого граждане особо не подозревали, что они были лихими и что это было какое-то постыдное и позорное время».
Или:
«Поверив однажды в свободу 1990-х, от нее теперь не так-то просто освободиться; и чтобы западная «нирвана» отпустила, ее следует теперь оскорблять с особой силой, специальными словами и жестами — что мы и наблюдаем каждый день по телевизору, где ток-шоу напоминают древний обряд поношения».
…и так далее. И часть целевой аудитории, вероятно, ведется. И когда ей говорят, что было по-настоящему хреново, — хихикает: «Да-да, конечно, в девяностые убивали людей, и все бегали абсолютно голые, электричества не было нигде, только драки за джинсы с кока-колою».
Так вот. В принципе, эти «нестрашные девяностые», изображаемые как эпоха смешной моды и головокружительных социальных лифтов, — та же гонконгская тоска по белому господину, только не такая откровенная. Потому что это — тоска по времени экстремального презрения к обычным человеческим людям, «лохам» и «терпилам». И, конечно, субъективного величия тех, кто себя относил к избранным прослойкам.
И да, для этих экс-избранных большая трагедия, что они не отделены от российского государства и большинства сограждан каким-нибудь проливом. И таможней.
