Проверка на зрелость, или кто колеблет стены недвижного Китая

Проверка на зрелость, или кто колеблет стены недвижного Китая

В последнее время Китай вновь стал центром всеобщего внимания. Это связано как с активностью на экономическом фронте, так и с обострением ситуации в политическом аспекте. Однако на фоне текущих событий не должно уходить из поля зрения и еще одно. Китай впервые за последние столетия вошел в «высшую лигу» мировых держав и ему придется играть по-крупному. Предыдущая попытка завершилась опиумными войнами и фактической утратой Китаем своего суверенитета. Нынешняя только начинается и закончится либо с прекращением суверенитета Китая, либо с его укреплением, как самостоятельного игрока международной политики.

Когда у Китая появился суверенитет? По большому счету это произошло тогда, когда Си Цзиньпин решился положить конец практике чередования на должности председателя КНР представителей северных и южных кланов. По сути такое чередование было попыткой найти компромисс между интересами крупнейших международных политических групп интересов по поводу Китая, которые осуществляли финансовые вложения в экономику Китая. Именно приток иностранных инвестиций и необходимость их защиты сделала такое чередование (Председателя КНР избирались не более чем на 2 срока и вслед за представителем юга к власти приходил представитель севера и наоборот). Такая схема позволила соблюсти интересы центров влияния без использования методологии государственных переворотов, смут и иных излишних Дело в том, что Китай изначально был государством, которое контролировалось сразу несколькими иностранными центрами влияния. Даже в период подавления Ихэтуаньского восстания в Китае отдельные державы (по сути представлявшие центры влияния) были вынуждены соседствовать друг с другом. Напомню, что в этой «операции по принуждению к покорности участвовали сразу 8 государств (Япония, Россия, Великобритания, Франция, США, Германия, Италия и Австро-Венгрия). Но это вопросы минувшего прошлого, а сейчас Китай, снова обретший суверенитет, одновременно получил и проблемы, которые приходят одновременно с суверенитетом. А если учесть, что Китай при этом замахнулся не только на защиту своего суверенитета, но и на обретение своего собственного места в мировой иерархии центров влияния (через создание особых финансовых институтов, например, Азиатского банка инвестиций, через активное проникновение в Африку, через размещение военных баз на критических точках транспортной инфраструктуры, через создание новых транспортных путей в рамках проекта «Один Пояс, Один Путь»).

Как бы то ни было с того момента, как Си Цзиньпин разрушил механизм чередования северного и южного клана во главе Китая произошел дисбаланс серьезно изменивший характер отношений между мировыми центами власти. Британские группы длительное время вкладывавшие капиталы в южный Китай (начиная с периода торговли через порт Кантон) и отдельные американские группы остались без рычага воздействия на политику Китая. Китай же, фактически заявил о своей претензии на то, чтобы стать одним из мировых центров власти. А такие претензии всегда приводят к последствиям. Собственно, их мы и видим сейчас.


Все сложности с которыми приходится иметь дело Китаю это плата за то, чтобы стать самостоятельным центром силы.

Гонконгский капкан.

Мы в Гон-Конге видим процесс развивающегося политического кризиса, купирование которого без особых мер системного характера невозможно в принципе. Одной полицией на улицах города и привлечением армии можно справится с конкретным протестом, но не системой, влекущей порождение новых волн протеста.

То, что происходит в Гон-Конге имеет два ракурса, основанных на истории и политической реальности этой территории Китая. Оба ракурса влияют в равной степени и привносят специфические аспекты в полотно развивающейся политической ситуации.

Первый из этих ракурсов это историческое прошлое неотделимое от периода британской колонизации. И если в свое время по договору между Китаем и Великобританией Гон-Конг ушел из Британии и стал частью Китая, то «Британия» никуда из Гон-Конга не делась. Торговые связи, представительства, культурные традиции и традиции образования все это на протяжении многих лет будет нести след британского колониализма. Только полное замещение кубатурного пространства когда-то выветрит этот британский дух из Гон-Конга. И Великобритания, точнее группы интересов, связанные с Великобританией, этим активно пользуются. Что бы ни происходило в Гон-Конге, британский след, или хотя бы британское внимание к событию будет обязательно.

Второй ракурс, это развитие гражданского общества. Если весь остальной Китай является пространством более-менее закрытым от влияния зарубежных фондов разной направленности, то вновь приобретенные Китаем территории Гон-Конг и Макао оказались напичканными фондами, представительствами, при этом не только британскими, но и американскими и даже более экзотичными. В результате активность таких структур является для Гон-Конга нормальной. Где еще в Китае представитель посольства США может встречаться с «лидерами», а на деле марионетками протеста? Только в Гон-Конге и Макао. В остальных частях Китая и спецслужбы КНР бдят куда строже и население к чужакам относится гораздо подозрительней.

Все это делает Гон-Конг прекрасной стартовой позицией для активности, связанной с антигосударственными выступлениями. И конца этому не будет пока эти два ракурса не будут побеждены.

В древнем Китае с проблемой бы разобрались просто. Приселили всех гонконгцев куда-нибудь к монгольским степям, а город заселили крестьянами из долин Янцзы и Хуанхе. Лидеров протеста (и их родственников и соседей) по народной традиции бы казнили. Но времена не те, да и социум Гон-Конга сейчас так просто никуда не денешь.


Что же делать? Замещать британскую традицию влияния (это сложный вопрос, т.к. культурный пласт практически столетней глубины очень трудно изменить) на собственно китайские концепты. Но пока что даже китайская «одна страна - две системы» для Гон-Конга не очень помогает. Совершенно другое дело иностранные фонды и иные формы влияния. Вряд ли я ошибусь если скажу, что в ближайшие пару лет в Китае будет изменен законодательство и многие их этих фондов лишатся в Гон-Конге вольготного существования. Только в этом случае Гон-Кнг лишится статуса горячей точки, которых у Китая и так хватает, достаточно вспомнить Тибет и Восточный Туркестан с неразрешенной уйгурской проблемой, отдающей эхом вплоть до уйгурских банд среди террористов в Сирии.

Средняя и Центральная Азия

Еще одной точкой напряженности, где будут одновременно испытывать на прочность и китайский и российский проект центра политического влияния - это Средняя Азия. Это регион чувствителен и для России, и для Китая. Для России тем, что, во-первых, большинство стран Средней Азии входят в интеграционные объединения, совместные с Россией – СНГ, ОДКБ, ЕАЭС, ШОС и т.д. а, во-вторых, чувствительна более чем вековая традиция российского присутствия на этой территории, да и то, что в случае любой заварухи поток беженцев потечет в том числе и в Россию забывать нельзя. Для Китая это регион имеет три аспекта значимости.

Первый, это перенос процессов в Центральной Азии на восток Китая, так называемый Восточный Туркестан никуда не делся и его поджога Китай опасается всерьез. Удобным способом для поджога мог бы быть конфликт в Средней Азии, например, в Таджикистане или Киргизии.

Второй, это то, что через Среднюю Азию проходит ряд новых торговых маршрутов, активно продвигаемых Китаем. Не, разумеется, даже крупные проблемы в Средней Азии не остановят проект «один пояс – один путь», но сделают его создание более трудоемким и сопряженным негативным медийным шумом.

Третий, это объем инвестиций Китая в Среднюю Азию. Потеря в случае конфликтов данных инвестиций вполне ожидаема. И застраховать риски практически невозможно. В таком случае, конечно Китай не получит смертельную экономическую рану, но этот удар будет достаточно чувствителен, да и оценивать его последствия нужно будет на фоне иных событий.

То, что Среднюю Азию попытаются расшатать это безусловно. Делать это будут и американские группы с использованием как 5 колонны, так и радикального Ислама из Афганистана и европейские (в том числе немецкие группы), которые вовсю в своей стратегии рисуют в качестве очередного приоритета (вслед за разрушительным Восточным Партнерством) регион Каспийского моря и Среднюю Азию, и Великобритания, которая имеет некоторые аспекты влияния в Припамирье, а в последние десятилетия активно пробралась в корпоративные структуры Казахстана.


Готовыми к вызовам в Средней Азии должны быть и Россия, и Китай, так как упущение ситуации из-под контроля чревато крайне болезненными последствиями.

Подрыв сухопутных мостов
Но срывом инфраструктурных проектов в Средней Азии (если, конечно, осилят) противники Китая как центра силы не ограничатся. Безусловно будет проведена попытка расшатывании ситуации вокруг всего проекта «один пояс – один путь». Дело в том, что данный проект дает Китаю возможность продвигать концепты планетарного масштаба, что является отличительной чертов любого глобального центра политического влияния.

Против идей одного пояса уже высказывались американские представители, полагающие, что создание таких транспортных коридоров позволит Китаю вести более независимую торговую политику и преумножит китайское политическое влияние. Принципе они не далеки от истины. Для Китая такие проекты не только способ доставки товаров на интересные им рынки, но и форма проникновения в политическую сферу государств, вовлеченных в проект. И Китай особо данную заинтересованность не скрывает.

Мы видим рост напряжения в Южно-Китайском море, мы слышим заявления США о стремлении противодействовать России в рамках Северного морского пути (но тут Россия загодя подготовила инфраструктуру, которая должна обеспечить недоступность для других интересантов срыва проекта использования СМП для активных перевозок).

В эту же канву укладывается возможное обострение ситуации в Средней Азии, да и разжигание индо-пакистанского конфликта тоже может имеет инфраструктурные аспекты, учитывая, какова степен проникновения Китая в пакистанские транспортные проекты.

Есть ли у Китая способ противодействовать этим тенденциям? По большому счету нет. Дело в том, что при планировании «одного пояса – одного пути» Китай в первую очередь исходил из потенциальной эконмической целесообразности данного проекта, но не из его безопасности и гарантированности. Даже создание Азиатского банка инфраструктурных инвестиций является второстепенным фактором и инструментом локального применения. По большому счету обеспеченными иными формами поддержки являются в наибольшей мере проекты российских транспортных коридоров и Северного морского пути. Многие иные части пояса и пути имеют сложную структуру и практически не защищены от угроз и рисков. При этом изобретать на ход какие-либо механизмы гарантий целостности маршрутов уже поздно, а формировать под них консорциумы для Китая слишком рискованно, так как Пекин хочет видеть пояс и путь в первую очередь как китайский проект для мира, а не как-либо иначе.


В таком случае, вероятность дальнейших эскалаций напряженности в отдельных узлах «пояса и пути», очевидно, будет только нарастать.

Очередной раунд экономической войны
Наконец последнее, но главное поле сражения. Китай для обретения статуса международного центра влияния провел несколько десятилетий поступательного развития собственной экономики за счет внешних капиталов. Эта стратегия хороша для зависимого государства, которое в нужный момент готова занять позицию более удобную для экономических партнеров, но не для центров международного влияния.

Для таких центров важна собственная позиция и собственный интерес. По большому счету на протяжении более чем 20 лет Китай выступал не как игрок, а как площадка для других игроков продавая свою сравнительно дешевую рабочую силу в обмен на инвестиции. Инвесторы получали дешевый товар и возможность определять добавленную стоимость при экспорте товаров в свои страны. Китай получал возможность трудоустроить миллионы человек и провести индустриализацию. Это было сделано. Но теперь Китай сталкивается с проблемой вывода производств с его территории и отношением к себе не как к площадке, а как к конкуренту со всеми радостями и последствиями такого представления. Более того, определив себя в качестве одного из центров политического влияния Китай попал в высшую лигу экономической борьбы где санкции против Хуавей, отказ Японии в поставках некоторых видов полупроводников и валютно-инвестиционно-тарифная война с США - это норма.

Пока что Китай эту войну пытается выдержать. При этом применяется вполне оправданный метод – государственное регулирование плюс предельное открытие экономики. Но тут есть два негативных момента. Китай в условиях государственного регулирования все равно вынужден обращать внимание на уровень жизни населения, а это будет одним из определяющих факторов будущего экономики Китая. Многие китайцы привыкли уже жить обеспечено, ездить за границу, покупать красивые вещи. В этом нет ничего плохого, если бы не то, что на этот вопрос будут обращать пристальное внимание конкуренты. А это значит, что последствия для Китая могут оказаться куда более серьезные, чем просто экономическая борьба.

Что касается открытия экономики, то этот метод спорен. Сейчас Китай максимально убирает барьеры для притока инвестиций. Но, значительная часть этих инвестиций - это финансовые потоки под контролем центров политического влияния. А, следовательно, заместить их «свободными» деньгами неимоверно сложно если не невозможно вообще.


Проблема Китая заключается в том, что Китай еще не готов к длительному противостоянию с другими центрами политического влияния. В первую очередь в связи с тем, что в отличие от других центров политического влияния китайское руководство не имеет «старинных денег» не основана на финансовых потоках, которые находились бы веками под их контролем и могли бы сглаживать любые острые углы борьбы между кланами. Нынешняя попытка Китая стать самостоятельным центром влияния фактически основана на накоплениях последних 20 лет, а это крайне мало. И с этой проблемой придется считаться. Гипотетически у Китая есть способ решить данную проблему за счет жесткого административного контроля и эксплуатации экономических возможностей населения Китая. Но выдержит ли китайская система такое напряжение в социальной сфере? Этот вопрос на который Китаю предстоит дать ответ в будущем.