Развенчивая некие мифы, мы одновременно рискуем оказаться рабами новых идеологем, как это случилось во времена «перестройки».
Например, в целом симпатизируя европейской цивилизации и старясь перенимать её лучшие достижения, скатываемся в дешёвое подражательство, механически перенимая чужой опыт вне собственного исторического контекста. Запрограммированная второсортность приводит либо к копированию чужой общественной модели, либо истеричной защитной реакции в виде ультранационализма, либо причудливой смеси вышеперечисленных факторов, как это происходит сегодня на Украине.
Сегодня об Украине мы знаем почти все — из ежедневных телешоу, выпусков новостей, бурления в социальных сетях. Но в сформированной и насыщенной картине тоже не обходится без мифов — реальный мир не всегда совпадает с нашими устоявшимися представлениями. Сколько раз мне приходилось сталкиваться с мнением о моем Харькове, как о месте сугубо промышленном, предположительно некрасивом, изуродованном трубами и всяческими индустриальными сооружениями. И каково же было всегдашнее изумление гостей города, когда они оказывались в современном мегаполисе, с большим и красивым историческим центром, множеством храмов и прочих образцов прекрасной архитектуры различных стилей. Это называется «разрыв шаблона».
То же самое касается якобы запрограммированной «украинскости» второго по величине города украинского государства. В России выросло уже несколько поколений людей, для которых Украина это устоявшаяся «заграница», и их представления о «загранице» соответствующие: приблизительные, причерпнутые из СМИ или Сети, а свете последних событий — так и довольно безапелляционные. Каково же их изумление, когда выясняется, что подавляющее число «заграничных» харьковчан спокойно продолжают говорить на русском языке, вполне в курсе российских реалий (город все-таки приграничный), а сам Харьков вовсе не пребывает в разрухе, но продолжает активно строиться, реконструироваться и прихорашиваться.
Так значит ли это, что Харьков однозначно русский город? Но здесь тоже выросло несколько поколений людей, выросших вне общего с Россией государства! Несмотря на всю свою русскоязычность, город имеет ярко выраженные украинские черты, и меньше всего это проявляется в написании вывесок (такое было и при СССР) или натыканных глуповатыми «патриотами» государственных флагах. Просто за четверть века значительно увеличилось количество проживающих в городе выходцев из Центральной и Западной Украины, а также серьёзно подорвана приоритетность экономических и культурных связей с Россией. Даже русский язык харьковчан имеет свои характерные диалектные особенности, щедрый украинский акцент, густо замешанный на украинских реалиях юмор, а пригород Харькова погружается в суржик, от которого он раньше предпочитал избавляться.
Синонимом Харькова является словосочетание «Первая столица», что подразумевает его официальный статус в УССР в двадцатые-тридцатые годы прошлого столетия, большую экономическую и образовательную роль в жизни независимой Украины и политическую альтернативу столице официальной. Харьков и область являются одними из базовых регионов русскоязычного спектра украинской политики, он дал многих узнаваемых политиков антимайдана, которые и сейчас выступают с критических позиций по отношению к нынешнему курсу официального Киева. Бывший губернатор Харьковшины и известный оппозиционер Михаил Добкин, лидер парламентского выборного списка «Оппоблока» Евгений Мураев, один из лидеров «Оппоплатформы» Вадим Рабинович, и многие другие оппозиционеры-харьковчане настойчиво говорят о необходимости нормализации отношений с Россией. Как показывают результаты выборов и соцопросов, эту точку зрения разделяют большинство горожан — и это важнейший задел на будущее.
Значит ли это, что абсолютно все харьковчане в данном вопросе единодушны? Тоже нет. В Харькове ещё с дореволюционных времён громко слышен голос различных украинофилов, а многие элементы современной украинской культуры неразрывно связаны со столичным статусом города в разгар большевистской украинизации. И доныне часть интеллигенции вполне подвержена привычным для данного слоя населения галлюцинациям. А поскольку каждый второй харьковчанин имеет высшее образование или учится в ВУЗе, в отсутсвие альтернативных информационных источников и идеологических влияний, они подвергаются интенсивной идеологической обработке — как со стороны клиентов западных грантодателей, так и оголтелой официальной пропаганды. Известные (если не сказать знаковые) фигуры майдана и постмайданной Украины — министр МВД Арсен Аваков, лидер «Азова» Андрей Билецкий, поэт-майданщик Сергей Жадан — тоже из Харькова.
Основой очередного мифа является категоричность тех, кто утверждает, будто Украина (в частности, Харьков) являются навсегда потерянными для политического или культурного влияния России территориями. Такое представление базируется на однозначности оценок или упрощении сложных процессов, происходящих в зоне политической турбулентности. Например, несмотря на фанатичные усилия постмайданной власти, украинский язык по всей Украине доминирует исключительно в формальной сфере, а значит неизбежно становится языком самого тупого официоза, что даёт интересные возможности для контрпропаганды. Более того, русский язык продолжает преобладать в неформальном общении с друзьями и знакомыми (52%), а также в Интернете (56%). Разумеется, в интернациональном русскоязычном Харькове ситуация и того лучше. Вот и не молчите: диалог дешевле танков, а часто — и эффективней.
Во избежание окончательной победы мифотворцев, Харьков нуждается в значительно большем количестве объективной информации об окружающем мире, и более полном знании окружающего мира о нем самом — весьма красивом городе с богатейшей историей, неразрывно связанной с судьбами России.
Почти два десятилетия, со времён легендарного харьковского политика Евгения Кушнарева, Харьков называли «столицей украино-российской дружбы», где неоднократно проходили важнейшие форумы бизнесменов и политиков двух стран, включая встречи на высшем уровне. Считать, что эти десятилетия, как и предыдущие три с половиной века общей истории, могут быть стёрты из памяти всего за пять лет — тоже миф, причём весьма вредный.
