Несколько лет назад Роберт Кейган вызвал большую шумиху своим заявлением, что американцы происходят с Марса, а европейцы — с Венеры (Кейган 2005). Провокационный анализ Кейгана чересчур упрощал различия между американским и европейским отношением к миру и безопасности, но вызвал важный диалог по обе стороны Атлантики. Как же все обстоит на самом деле? В этом отношении показательны террористические акты в Мадриде и последующие испанские выборы. Испанские избиратели показали, что они думают, проголосовав против партии премьер-министра Хосе-Мария Аснара, верного сторонника Соединенных Штатов, и за кандидата, выступавшего за вывод испанских подразделений из Ирака и охлаждение отношений с Соединенными Штатами. Более 90 % испанцев было против войны в Ираке. Говорят, если бы испанцы не поддержали Соединенные Штаты в Ираке, этих терактов не было бы. При всей опасности таких рассуждений администрация Буша сама создала почву для них своим презрительным отношением к дипломатии и убеждению и своей тягой к использованию жесткой силы вместо мягкой. Не секрет, что европейские сетования на односторонность американской внешней политики усилились за последние годы. Даже до 11 сентября 2001 г. опросы показывали, что западноевропейцы считали администрацию Буша односторонней. Недовольство американской силой возникло задолго до Буша-младшего — вспомним заявления французского министра иностранных дел Юбера Ведрина о Соединенных Штатах как о «гипердержаве» в конце 1990-х гг., — но администрация Буша стала четко отождествляться с «новой односторонностью», если использовать выражение, предложенное колумнистом Чарльзом Краутхаммером (Krauthammer 2001).
Приверженцы «новой односторонности» выступают за агрессивный подход к распространению американских ценностей. Они стремятся навязывать свою волю и не желают извлекать преимущества из нашего господствующего положения. У Америки благие намерения, американская гегемония великодушна и на этом точка. Они отрицают, что проблема в американской заносчивости.
К сожалению, этот подход оказался не слишком убедительным. Привлекательность Америки для Европы в последние годы снизилась, и опросы показывают, что это связано главным образом с внешней политикой:
недавние опросы показали, что большинство в Британии, Германии и Франции желает, чтобы подход в вопросах дипломатии и безопасности был более независимым;
большинство европейцев считает, что Соединенные Штаты представляют не меньшую угрозу миру во всем мире, чем Северная Корея или Иран;
и впервые после окончания холодной войны подавляющее большинство в Европе считает американскую односторонность важной международной угрозой Европе в последующее десятилетие.
Из этого следует, что Соединенных Штатов и боятся, и не любят. В последние годы попытки превращения «новой односторонности» из случайной тактики в полноценную стратегию нанесли огромный ущерб американской мягкой силе.
ТЕКСТ АМЕРИКАНСКАЯ МЯГКАЯ СИЛА
Что такое мягкая сила? Это способность получать желаемое при помощи привлекательности, а не силы или денег. Вспомним о влиянии «четырех свобод» Франклина Рузвельта в Европе в конце Второй мировой войны; молодых людей по ту сторону «железного занавеса», слушающих американскую музыку и новости по радио «Свободная Европа»; китайских студентов, которые во время своего выступления протеста на площади Тяньаньмэнь использовали копию Статуи Свободы; недавно получивших свободу афганцев, которые попросили предоставить им копию Билля о правах; молодых иранцев, которые сегодня смотрят запрещенные американские фильмы и передачи со спутников. Когда ты можешь убедить других хотеть того, что хочешь ты, тебе не нужно слишком сильно тратиться на кнуты и пряники, чтобы направить других туда, куда нужно. Соблазнение всегда эффективнее принуждения, и многие ценности, вроде демократии, прав человека и индивидуальных возможностей, весьма привлекательны. Но привлекательность может смениться отвращением, если мы начнем казаться отталкивающими или лицемерными.
Жесткая сила, способность к принуждению, связана с военным и экономическим могуществом нашей страны. Мягкая сила возникает из привлекательности культуры, политических идеалов и собственно политики страны. Когда наша политика кажется легитимной в глазах других, наша мягкая сила возрастает. Жесткая сила сохраняет свое значение в мире государств, пытающихся защитить свою независимость, и негосударственных групп — таких, как террористические организации, желающих обратиться к насилию. Но мягкая сила становится более важной, когда возникает необходимость в том, чтобы помешать террористам в привлечении новых сторонников, и в решении транснациональных проблем, требующих многостороннего сотрудничества.
Серьезное ослабление мягкой силы Соединенных Штатов в Европе произошло в 2003 году. После начала войны в Ираке опросы показали, что в большинстве европейских стран Соединенные Штаты лишись в среднем тридцати процентов поддержки. После войны в 13 из 19 стран, где проводились опросы, большинство людей заявило о негативном отношении к Соединенным Штатам. А среди тех, кто выказал такое негативное отношение, большинство призналось, что они были недовольны политикой администрации Буша, а не Америкой как таковой (Pew 2003). Теперь на выборах в Европе поддержка Америки обходится очень дорого. Испанские избиратели отказались голосовать за партию Хосе-Мария Аснара, бывшего премьер-министра, который поддержал решение президента Буша о вторжении в Ирак, несмотря на выступления против войны в обществе.
Война в Ираке — это не первый случай того, как спорная политика безопасности снижает привлекательность образа Америки в других странах. До этого такое в Европе происходило четырежды: после Суэцкого кризиса 1956 г.; во время движения «против бомб» конца 1950-х — начала 1960-х гг. (преимущественно в Британии и Франции); во время войны во Вьетнаме в конце 1960-х — начале 1970-х и во время развертывания ядерного оружия среднего радиуса действия в начале 1980-х гг.
Вьетнамская война встретила широкое неприятие в Британии, Франции, Германии и Италии. Данные опросов свидетельствовали об ослаблении позиций Соединенных Штатов в Западной Европе. Это заставило президента Линдона Джонсона искать поддержки у других стран, а ослабление мягкой силы нанесло вред и другой политике. Во Франции, к примеру, Вьетнам обеспечил широкую поддержку все более антинатовским и антиамериканским действиям де Голля (Schwartz 2003: 85).
В начале 1980-х гг. большую озабоченность вызвала политика первой администрации Рейгана в области ядерных вооружений. Согласно опросу, проведенному в 1983 году журналом Newsweek, около 40 % респондентов во Франции, Британии и Германии неодобрительно высказались об американской политике. В то же время большинство в этих странах не имело предрассудков насчет простых американцев (Adler 1983). Президент Рейган смог получить европейское согласие на развертывание ядерного оружия среднего радиуса действия, но европейцы были против его попыток устроить экономическую блокаду Советскому Союзу.
Непопулярная политика оказалась наиболее изменчивой составляющей мягкой силы Америки. Образ Соединенных Штатов и их привлекательность для других состоят из множества различных идей и установок. Отчасти он зависит от культуры, отчасти от внутренней политики и ценностей, а отчасти от сути, тактики и стиля внешней политики. С годами эти три ресурса зачастую приводят к созданию мягкой силы — способности достигать результатов, желаемых Америкой, при помощи привлекательности для других, а не их принуждения. Все три составляющие важны, но суть и стиль политики наиболее изменчивы и наиболее зависимы от действий правительства.
Привлекательность Соединенных Штатов зависит также во многом от ценностей, которые мы выражаем в сути и стиле нашей внешней политики. Все страны преследуют свои национальные интересы во внешней политике, но мы можем широко или узко определять свои национальные интересы и средства, которыми мы преследуем их. В конце концов, мягкая сила связана с мобилизацией сотрудничества со стороны других без принуждения или денежных стимулов. Поскольку она опирается на привлекательность, а не на силу или выгоду, мягкая сила отчасти зависит от того, как мы описываем наши цели. Политику, основанную на широком включении и дальновидном определении национальных интересов, проще сделать привлекательной для других, чем политику, которая отличается узостью и близорукостью.
Поскольку суть мягкой силы состоит в привлекательности, основанной на общих ценностях и обоснованности и обязанности других поддерживать политику, согласующуюся с этими общими ценностями, многосторонние консультации скорее создадут мягкую силу, чем просто одностороннее утверждение ценностей.
Политика, которая выражает важные ценности, скорее будет привлекательной, когда такие ценности являются общими. Норвежский автор Гейр Лундестад описывал успех Америки в Европе во второй половине XX в. как империи по приглашению следующим образом: «Что касается ценностей, федерализм, демократия и открытые рынки представляли собой основные американские ценности. Это то, что Америка экспортировала» (Lundestad 2003: 155). И благодаря дальновидной политике «плана Маршалла» европейцы с готовностью приняли то, что им было предложено. Но возникшая в результате мягкая сила во многом зависела от близости культур и ценностей Соединенных Штатов и Европы.
Восхищение американскими ценностями не означает, что другие хотят подражать американцам во всем. Несмотря на восхищение американской свободой слова, страны, вроде Германии, имеют историю, которая вызывает у них желание ограничивать преступления на почве ненависти, которые не подлежат наказанию по первой поправке в Америке. И хотя многие европейцы восхищаются американской преданностью свободе, в своих странах они предпочитают проводить политику, которая сдерживает неолиберальные экономические принципы и индивидуализм и проявляет большую заботу об обществе. После окончания холодной войны две трети чехов, поляков, венгров и болгар считали, что Соединенные Штаты оказывают благотворное влияние на их страны, но менее четверти жителей этих стран желало импорта американской экономической модели (Times-Mirror 1991).
Во всяком случае, война в Ираке обострила воспринимаемое ценностное противоречие между Соединенными Штатами и Европой. Опрос фонда Германа Маршалла, проведенный в июне 2003 г. по обе стороны Атлантики, выявил согласие относительно того, что европейцы и американцы имеют различные социальные и культурные ценности (German Marshall Fund 2003).
Третьей составляющей является культурная привлекательность. В политическом влиянии популярной культуры нет ничего нового. Голландский историк Роб Кройс отмечает, что плакаты, выпускавшиеся специально для трансатлантических рейсов и эмиграционных обществ в Европе в XIX в., сделали американский Запад символом свободы задолго до потребительской революции XX в. Молодые европейцы «вырастали в мире, где американские символы играли важную роль». Он утверждает, что коммерческая реклама в 1944 г., отсылавшая к «Четырем свободам» Франклина Рузвельта и расширявшая их, имела такое же влияние, как и уроки гражданской культуры. «Поколение за поколением молодежь, которая росла в разных европейских странах к западу и востоку от “железного занавеса”, всегда имела культурную альтернативу… Такие простые вещи, как джинсы, “Кока-кола” или сигареты, приобретали дополнительную ценность, которая помогала молодежи выражать свою собственную идентичность» (Kroes 1999).
Эта привлекательность популярной культуры создала мягкую силу для достижения желаемых результатов, связанных по крайней мере с двумя важными американскими целями. Первый пример — демократическое восстановление Европы после Второй мировой войны. «План Маршалла» и НАТО были важными инструментами экономической и военной силы, направленной на достижение этого результата. Но популярная культура также составляла важное измерение мягкой силы. Австрийский историк Рейнольд Вагнлетнер утверждает, что «быстрое усвоение американской популярной культуры многими европейцами после Второй мировой войны… возродило и наполнило европейские послевоенные культуры элементарными коннотациями свободы, жизнерадостности, современности и молодости» (Wagnleitner 1999: 515). Доллары «плана Маршалла» сыграли важную роль в достижении американских целей при восстановлении Европы, но не менее важны были и идеи, которые несла в себе американская популярная культура.
Согласно средним показателям опросов, проведенных в десяти странах в 2002 г., почти две трети восхищались Америкой из-за ее популярной культуры и достижений в науке и технологиях, но только треть считала желательным распространение американских идей и обычаев в своей стране. В этом также нет ничего нового. В 1980-х гг. общественное мнение в четырех крупных европейских странах ценило Соединенные Штаты за хорошие экономические показатели, господство права, религиозную свободу и художественное многообразие. Но немногим более половины британских, немецких и испанских респондентов считали Соединенные Штаты желательной моделью для других стран (Smith and Wertman 1992: 108). Действия Америки внутри страны могли укрепить ее образ и воспринимаемую легитимность и тем самым способствовать достижению ее внешнеполитических целей.
Другой источник европейской фрустрации является структурным. Соединенные Штаты — это самая сильная страна в мире, и диспропорция в силе вызывает смешанное чувство восхищения, зависти и ненависти. Так, британский автор У. Т. Стед еще в начале XX в., когда Соединенные Штаты только начали становиться глобальной державой, предупреждал о грядущей «Американизации мира» (Stead 1901). Точно так же в середине 1970-х гг. большинство опрошенных в Западной Европе заявило, что они предпочли бы равное распределение влияния между Соединенными Штатами и Советским Союзом, чем американское господство (Crespi 1977). Но те, кто считает недавний рост антиамериканизма просто неизбежным следствием больших размеров, заблуждаются, полагая, что с этим ничего нельзя поделать.
Как заметил Теодор Рузвельт сто лет тому назад, когда у тебя есть большая дубина, разумнее говорить мягко. В противном случае ты подорвешь свою мягкую силу. Короче говоря, хотя размеры Америки создают необходимость в руководстве и делают ее объектом ненависти и восхищения, суть и стиль нашей внешней политики очень важны для нашего образа легитимности и, следовательно, нашей мягкой силы.
Американские скептики не беспокоятся насчет мягкой силы. Популярность эфемерна, и она ни в коем случае не должна служить руководящим принципом внешней политики. Соединенные Штаты могут действовать без одобрения со стороны остального мира. Мы — единственная сверхдержава в мире и потому вызываем зависть и ненависть. Иностранцы могут возмущаться, но у них нет выбора. Кроме того, Соединенные Штаты были непопулярными в прошлом, и это им не особенно мешало. Нам не нужны вечные союзники и институты. Мы всегда, когда нам это нужно, можем собрать добровольную коалицию. Проблемы должны определять создание коалиций, а не наоборот. Но такое отношение к недавнему падению нашей привлекательности ошибочно. Соединенным Штатам действительно не мешало проведение в прошлом непопулярной политики, но это происходило на фоне холодной войны, когда европейские страны боялись Советского Союза как большего зла. Кроме того, хотя размеры и связь Америки с разрушительной современностью реальны и неизбежны, продуманная политика может сгладить острые углы этой реальности и ослабить неприятие, которое она вызывает. Этим Соединенные Штаты и занимались после Второй мировой войны. Они использовали ресурсы нашей мягкой силы и привлекали других в союзы и институты, существовавшие на протяжении шести десятилетий. Мы победили в холодной войне с Советским Союзом при помощи стратегии сдерживания, которая сочетала нашу мягкую силу с нашей жесткой силой.
Поддержка демократии и прав человека, например, может сделать американскую политику привлекательной для других, когда эти ценности кажутся истинными и честно проводятся в жизнь. Администрация Буша подчеркивала важность распространения демократии на Ближнем Востоке. Но администрация не готова была согласиться с институциональными ограничениями. В этом смысле она отстаивала мягкую силу демократии, но ограничивалась главным образом сутью и не рассматривала в достаточной степени процессы. Не придавая значения легитимности, вытекающей из институциональных процессов консультаций с другими, она попросту растратила всю свою мягкую силу.
Единственным способом достижения целей, стоящих перед администрацией, является работа с другими и избегание негативной реакции, которая возникает, когда Соединенные Штаты начинают казаться односторонней имперской державой. Поскольку демократия не может быть навязана силой и для ее укоренения требуется значительное время, наиболее надежным способом достижения наших целей в долгосрочной перспективе служит международная легитимность и разделение бремени с союзниками и институтами. Неприязнь нынешней администрации к институтам и союзникам может помешать достижению поставленных целей.
Это забавно, потому что Соединенные Штаты создали несколько самых прочных союзов и институтов в современном мире, и они оставались важными для американской силы на протяжении более чем столетия. И Соединенные Штаты являются страной с полноценной общественной и культурной жизнью, которая создает почти бесконечное множество точек соприкосновения с другими обществами. Во время холодной войны Соединенные Штаты показали, что они знают как использовать свои ресурсы мягкой силы. Но мягкая сила не статична. Ресурсы меняются вместе с изменением контекста. Они менялись в прошлом и будут меняться в будущем. Исторические тенденции эпохи холодной войны могут оказаться бесполезными при прогнозировании изменений в американской мягкой силе в Европе.
ТЕКСТ МЯГКАЯ СИЛА В ЕВРОПЕ
Европа — один из наиболее серьезных конкурентов Соединенных Штатов в ресурсах мягкой силы. Европейское искусство, литература, музыка, дизайн, мода и пища долгое время притягивали многих. Европейские государства сами по себе обладают большой культурной привлекательностью: пять из десяти наиболее распространенных в мире разговорных языков являются европейскими. Испанский и португальский связывают Иберийский полуостров с Латинской Америкой; английский — язык широко раскинувшегося Содружества наций; и почти пятьдесят стран собираются на конференцию стран, для которых общим языком является французский.
В целом, Европа обладает впечатляющими ресурсами мягкой силы:
Франция занимает первое место в мире по числу полученных ею нобелевских премий в области литературы;
Британия занимает первое, а Германия второе место по количеству заявок от тех, кто просит предоставить им убежище;
Франция, Германия, Италия и Британия имеют более высокую среднюю продолжительность жизни, чем Соединенные Штаты;
почти все европейские страны превосходят Соединенные Штаты в помощи развитию зарубежных стран в процентах от ВВП (The Economist 2003);
будучи намного меньшими странами, Британия и Франция тратят на общественную дипломатию почти столько же, сколько и Соединенные Штаты.
Ни одно европейское государство не может сравниться с Соединенными Штатами по величине, но Европа в целом представляет собой сопоставимый рынок и имеет более многочисленное население. Сам символ единой Европы способствует увеличению мягкой силы. Идея, что теперь невозможно представить войну между странами, которые веками отчаянно воевали друг с другом, и что Европа стала островом мира и процветания, создает положительный образ в остальном мире.
О росте мягкой силы Европейского Союза свидетельствует широко распространенное представление о том, что он является важной силой для разрешения глобальных проблем. Накануне войны в Ираке жители Центральной Европы и Турции признавали, что Европейский Союз прилагает больше усилий, чем Соединенные Штаты, для решения множества различных проблем, простирающихся от борьбы с терроризмом до сокращения бедности и защиты окружающей среды. Несмотря на тот факт, что многие лидеры Центральной Европы поддержали войну в Ираке, общественность этих стран полагала, что Европейский Союз играет более позитивную роль при решении самых разных транснациональных проблем (Eurobarometer 2003).
Конечно, Европа по-прежнему сталкивается с множеством трудностей, как показали раскол по Ираку и голосование по проекту Европейской конституции. Она имеет единый подход в торговой, валютной и сельскохозяйственной политике и уделяет все больше внимания правам человека и уголовному праву. Она стремится создать сильную конституцию, которая предполагает существование единой внешней политики, но внутренняя и оборонная политика по-прежнему находятся в ведении национальных правительств. Деньги и оружие — традиционные козыри жесткой государственной силы — остаются в руках стран-членов.
Кроме того, бюрократические препоны и негибкие рынки труда могут помешать быстрому экономическому росту; демографическое положение также кажется не слишком благополучным. При сохранении нынешних тенденций к 2050 г. средний возраст в Соединенных Штатах составит 35 лет, а в Европе — 52 года. С населением, которое не только стареет, но и сокращается, Европа вынуждена будет принимать все большее число иммигрантов, которые способны доставить серьезные политические неприятности, либо смириться с ослаблением влияния в международных делах.
В то же время многие европейские страны в своей политике обращаются к молодому населению современных демократий. Смертная казнь, контроль над оружием, изменение климата и права гомосексуалистов — вот лишь немногие проблемы, которые наделяют Европу мягкой силой во всем мире.
В экономической политике, хотя многие восхищаются успехами американской экономики, далеко не все считают ее образцом для своих стран. Некоторые предпочитают европейский подход. В экономиках европейских стран играет большую роль правительство. Европа тратит (и собирает в виде налогов) около половины ВВП, а американское правительство — около трети. Сети социальной безопасности и профсоюзы в Европе сильнее, а рынок труда подвергается большему регулированию. Американские культурные особенности, законы о банкротстве и финансовые структуры придают больше значения частному предпринимательству, но многие в Европе не готовы согласиться с неравенством и неуверенностью в завтрашнем дне, которые неизбежно влечет за собой большая опора на рыночные силы. 10 % беднейшего населения Америки имеют только одну тринадцатую часть среднего дохода. В европейских странах положение значительно лучше. Одна только более высокая производительность труда в американской экономике не способна сделать ее более привлекательной для Европы.
В дополнение к своей привлекательной культурной и внутренней политике, Европа также черпает мягкую силу из своей внешней политики, которая зачастую направлена на достижение глобального общественного блага. Конечно, не все направления европейской политики столь дальновидны — вспомним ее протекционистскую сельскохозяйственную политику, которая наносит ущерб фермерам из бедных стран, — но Европа получает широкую поддержку в вопросах глобальных климатических изменений, международного права и соглашений о правах человека. Кроме того, на европейцев приходится 70 % помощи развитию бедных стран: они оказывают вчетверо большую поддержку, чем Соединенные Штаты.
Европейцы также вряд ли пострадают от выполнения сложных задач, связанных с нациестроительством, подобных тем, что первоначально ставила перед собой администрация Буша. Но численность европейских войск, принимающих участие в миротворческих операциях с участием многосторонних организаций — таких, как ООН и НАТО, — в десять раз превышает численность американских (Moravcsik 2003). Франция сыграла ведущую роль в выполнении миссии в Конго. В 2003 г. Франция и Германия имели в Косово вдвое больше войск, чем Соединенные Штаты; и европейцы составляли значительную часть международных сил безопасности в Афганистане.
Европейцы также более спокойно и благожелательно относятся к использованию многосторонних институтов. Отчасти это отражает опыт развития самого Европейского Союза, а отчасти — их собственную заинтересованность в наложении многосторонних ограничений на единственную в мире сверхдержаву. Но, какими бы ни были причины этого, в мире, где односторонность широко критикуется, европейская приверженность многосторонности делает их политику привлекательной для многих других стран.
Безусловно, европейцы используют многосторонние институты для ограничения американской мягкой силы, лишая Соединенные Штаты легитимирующих последствий такой поддержки. Так, Соединенные Штаты столкнулись с серьезными трудностями в получении резолюции Совета Безопасности перед началом войны в Ираке из-за противодействия Франции и Германии и предложенной ими альтернативной программы урегулирования кризиса. Соединенным Штатам следовало уделять больше внимания вопросам мягкой силы и последующим издержкам поддержания порядка и восстановления в Ираке.
Европа также тратит больше средств на свою общественную дипломатию. Европейцы имеют большой опыт в ней и вкладывают больше средств, особенно в международные культурные связи. Франция тратит 17 долларов на душу населения — почти вчетверо больше, чем следующие за ней Канада, Британия и Швеция. Для сравнения: расходы американского государственного департамента на финансирование международных культурных программ составляли всего 65 центов на душу населения (Wyszomirski 2003). Кроме того, европейские страны прилагали больше усилий для привлечения студентов в свои школы и университеты со всего мира.
Хотя европейская мягкая сила может быть использована для противодействия американской мягкой силе и осложнения односторонних действий, она может также служить источником помощи и увеличения американской мягкой силы и повышения вероятности того, что Соединенные Штаты достигнут своих целей. Мягкая сила может быть общей и использоваться совместно. Европейское содействие демократии и правам человека помогает распространению общих ценностей, согласующихся с американскими целями.
Большинство европейцев сознает, что многосторонняя дипломатия возможна и без многополярного военного равновесия, и они были бы рады поделиться своей мягкой силой с Соединенными Штатами, если бы они стали более открытыми в своей внешней политике. Степень, в которой рост европейской мягкой силы служит активом или препятствием для Соединенных Штатов, зависит от американской политики и выбора самой Америки. Европейская мягкая сила может использоваться во вред или во благо Соединенным Штатам; и это зависит от поведения Америки.
Как и в случае с замечанием Кейгана о Марсе и Венере, утверждение, что европейцы отказываются от использования силы, а американцы опираются на него, представляет собой большое упрощение. В конце концов, европейцы присоединились к военной операции в Косово в 1999 г., и, как показала война в Ираке, среди европейцев есть выходцы и с Марса, а среди американцев — с Венеры. Тем не менее успех европейских стран в создании островка мира после трех франко-германских войн, едва не стерших континент с лица земли, может создать у них большую предрасположенность к мирному решению конфликтов.
В отличие от предшествующих эпох в мировой политике, подобные островки мира, исключающие применение силы в отношениях между государствами, стали характерными для отношений между большинством либеральных демократий. Это описание ухватывает основную динамику отношений между Соединенными Штатами и Европой. Существование такого островка безопасности свидетельствует о растущем значении мягкой силы, когда существуют общие ценности, связанные с пониманием приемлемого поведения среди схожих демократических государств. В своих отношениях друг с другом все развитые демократии — выходцы с Венеры.
ТЕКСТ НЫНЕШНЯЯ ДИНАМИКА ОТНОШЕНИЙ МЕЖДУ США И ЕС
Европа получила наибольшую выгоду от утраты Соединенными Штатами международной легитимности после начала войны в Ираке. Когда лидеры Великобритании, Франции и Германии выдвигают свои инициативы по сдерживанию Ирана, они предлагают иранцам альтернативу, которой никогда не было у Саддама Хусейна: «Договаривайтесь с нами, а мы договоримся с Соединенными Штатами!» Европейские лидеры понимают нежелание иранского руководства выполнять требования администрации Буша, которая назвала Иран частью «оси зла». Европейцы, напротив, опираются на мягкую силу: они пытаются использовать свою международную легитимность для того, чтобы выработать программу, которую сможет принять Иран, не потеряв при этом лица.
В результате отношения между Европой и Соединенными Штатами выстраиваются по схеме «хороший полицейский/плохой полицейский». Несомненно, Соединенные Штаты должны уделять больше внимания своей мягкой силе, а ЕС должен развивать готовность и способность к применению жесткой силы. Но такие изменения не происходят внезапно. Необходимо также изменение общественного отношения, поскольку европейцы и американцы посылают своим демократически избранным лидерам подчас полностью противоположные сигналы насчет использования силы и дипломатии.
В XX в. европейцы считали Соединенные Штаты силой, действующей во благо. Как когда-то сказал Уинстон Черчилль, «весь мир рассчитывает на силу, волю и благоразумие Соединенных Штатов». Это признание было сделано благодаря сочетанию Америкой жесткой и мягкой силы. Парадокс американской силы в XXI в. заключается в том, что мировая политика меняется таким образом, что она не позволяет сильнейшей мировой державе со времен Римской империи достичь некоторых своих наиболее важных международных целей в одиночку. Ко многим ключевым проблемам современности — международная финансовая стабильность, контрабанда наркотиков, распространение болезней и особенно терроризм — военная сила попросту неприменима; и ее использование может вести к противоположным результатам. Поэтому Соединенные Штаты должны сотрудничать с Европой и остальными в решении этих общих проблем и противодействии этим общим угрозам. Америке удастся добиться больших успехов, если она, наконец, сбалансирует жесткую и мягкую силу в своей внешней политике.
текст Перевод с английского Артема Смирнова
текст Литература
Кейган, Роберт (2005) О рае и силе. Москва: Дом интеллектуальной книги, РОССПЭН.
Adler, Jerry, et al. (1983) “What the World Thinks of America”, Newsweek, July 11, p. 44.
Economist, The (2003), Pocket World in Figures 2003, Profile Books, Ltd., London, pp. 15, 41, 73, 76, 90–92.
German Marshall Fund (2003), “Transatlantic Trends 2003 Topline Data” (http://www. transatlantic. org), p. 49.
Krauthammer, Charles (2001), “The New Unilateralism», Washington Post, June 9, p. A29.
Krespi, Leo P. (1977), “Trends in the Image of US Strength in Foreign Public Opinion», USIA Office of Research, January 28, p. 13.
Kroes, Rob (1999), “American Empire and Cultural Imperialism: A View from the Receiving End”, Diplomatic History (Summer), pp. 468–474.
Lundestad, Geir (2003), The United States and Western Europe Since 1945: From “Empire” by Invitation to Transatlantic Drift, Oxford: Oxford University Press.
Moravcsik, Andrew (2003), “How Europe Can Win Without an Army”, Financial Times, April 3.
Pew Global Attitudes Project (2003), Views of a Changing World June 2003, Pew Research Center for the People and the Press, Washington, DC, p. 19, T132-T134.
Schartz, Thomas Alan (2003), Lyndon Johnson and Europe, Cambridge: Harvard University Press.
Smith, Steven, K. and Douglas A. Wertman (1992), US-West European Relations During the Reagan Years: The Perspective of West European Public, New York: Palgrave Macmillan.
Stead, W. T. (1901) The Americanization of the World or the Trend of Twentieth Century, London: Markley Publishers.
Times-Mirror Center for the People and Press (1991), “East-West Poll».
Wagnleitner, Reinhold (1999) “The Empire of Fun, or Talkin’ Soviet Union Blues: The Sound of Freedom and US Cultural Hegemony in Europe», Diplomatic History (Summe), pp. 499–524.
Wyszomirski, Margaret, Christopher Burgess, and Catherine Peila (2003), “International Cultural Relations: A Multi-Country Comparison», Ohio State University (http://www. culturalpolicy. org/pdf/MJWpaper. pdf, April), p. 19. Источник: intelros.ru.
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь. Чтобы писать комментарии Вам необходимо зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
» Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации. Зарегистрируйтесь на портале чтобы оставлять комментарии
Материалы предназначены только для ознакомления и обсуждения. Все права на публикации принадлежат их авторам и первоисточникам. Администрация сайта может не разделять мнения авторов и не несет ответственность за авторские материалы и перепечатку с других сайтов. Ресурс может содержать материалы 16+
