Как работает президент Владимир Путин на самом деле? Сколько у него власти и чего он хочет? В своей новой книге «We need to talk about Putin» («Нам нужно поговорить о Путине») британский эксперт по России Марк Галеотти (Mark Galeotti) формулирует тезисы о российском президенте. «Тенденция видеть в Путине манипулятора макиавеллиевского типа, стоящего за всеми проблемами Запада, приводит к ложному выводу, что все это есть часть общей российской стратегии, — пишет он. — В результате мы рискуем дать Путину слишком большую власть». Газета «Винер цайтунг» взяла у Галеотти интервью.

«Винер цайтунг»: На днях выходит в свет ваша новая книга о Путине. Почему именно сейчас понадобилось поговорить о российском президенте Владимире Путине?

Марк Галеотти: Россия вернулась в мировую политику. В книге я хочу доказать несостоятельность классических штампов, мешающих нам в поисках адекватной политики в отношениях с Россией.

— Вы имеете в виду прежде всего многочисленные дискуссии о российском влиянии на предвыборную кампанию в США, на Брексит или на рост влияния правых популистов в Европе?

— С моей точки зрения, влияние России на события на Западе невероятно переоценивается. Соглашусь, мы живем в хаотичную эпоху. В первую очередь Запад страдает от тяжелого кризиса легитимности, по многим проблемам не существует общественного консенсуса. Слабая, но стремящаяся использовать создавшееся положение в своих целях Россия решила действовать. Кризисы на Западе открыли для России возможность играть более активную роль в мировой политике.

— Почему Запад утратил способность правильно оценивать Москву?

— К моменту перестройки Запад еще обладал обширными экспертными сведениями о России. Но с тех пор интерес к стране ослаб. В этом частично виноват и сам Путин, совершенно закрытый для общества, если отвлечься от его эксцентричных фотосессий. Но настоящего, реального Путина мы не видели никогда. Все покрыто тайнами, взять хотя бы его семью (дочерей Путина никогда не представляли общественности). Поэтому в какой-то мере он превратился в объект, на которого люди стали проецировать свои представления о нем. У каждого появился свой собственный, личный Путин. В результате чего он вырос до фигуры невероятного размера.

— Образ большого влиятельного политика играет на руку Кремлю

— Россия — страна, считающая себя глобальной сверхдержавой. Но в экономическом отношении она находится на одной ступени с Испанией. Однако Кремль понял нечто важное: главное в политике — то, как тебя воспринимают. Поэтому Москва и пытается вести себя как супердержава. С ее точки зрения, лучше всего это делать, блефуя и восхваляя саму себя.

— Нам всем известно высказывание бывшего президента США Барака Обамы, что Россия — это «региональная» страна, а не супердержава. По вашему мнению, как должен был Запад вести себя с Путиным?

 

— Возможно, с профессиональной точки зрения правильно называть Россию региональной державой. Но в политическом отношении это высказывание было идиотизмом. Мы не должны были принижать Россию и провоцировать Путина, ведь эти слова глубоко задели его. Поэтому пока есть Путин, мы будем находиться в состоянии политической конфронтации с Россией. Но нам надо думать не только о Путине и дать понять, что мы не враги российского народа. Ведь центральный элемент путинского нарратива состоит в том, что весь мир настроен враждебно к русским. Мы должны вести себя жестко по отношению к Путину и Кремлю, но в то же время показывать, что у нас нет проблем с русскими. В этой связи я думаю, например, что можно было бы облегчить им возможность ездить за границу.

 

— Каковы, с вашей точки зрения, самые ошибочные представления о Путине?

— Тут существует масса клише. Например, что на него до сих пор оказывает влияние прошлая работа в советской спецслужбе КГБ. Что он — тип злодея из фильмов о Джеймсе Бонде, хладнокровный лидер, стоящий за всем происходящим. Из-за подобных представлений мы неверно оцениваем роль, которую играет Путин в системе власти. Если мы будем искать там какой-то большой план, то мы его не найдем.

— Тем не менее Россию едва ли можно назвать базисной демократией.

— Процессы принятия решений в России подчас более многогранны, чем может показаться на первый взгляд. На них влияют различные институты, олигархи, послы, шпионы и журналисты. Когда вы находитесь в России, то быстро становится ясно: это не тот режим, который способен контролировать все до мельчайшей детали. Кремль скорее задает тон. Это как в какой-нибудь фирме: все сотрудники стараются понравиться шефу. Так и игроки в российской системе стремятся понравиться Кремлю. Они постоянно ломают себе голову, пытаясь угадать, чего бы такого хотелось кремлевскому шефу, и об этом думают все, начиная с провинциальных губернаторов и главы Чеченской республики Рамзана Кадырова и кончая шефом Следственного комитета.

— За пределами России Путин стал идолом новых правых. Но вы пишите, что Путин не является той идеологической фигурой, за которую его принимают «сторонники правого крыла политического спектра».

— Это просто поразительно! То, что не существует настоящего, реального Путина, превратилось в весомый политический капитал. Путин может быть всем для всех. Для консерваторов он некто, защищающий традиционные ценности, хотя он и не против абортов. В то же время для левых он олицетворяет ценности старого Советского Союза…

—… и антиамериканизм.

— Именно. Некоторые видят в нем левого политика, хотя он таковым не является. Но они считают его альтернативным полюсом, оспаривающим доминирующее положение США в мире. Для националистов он — политик, поднявший свою страну с колен. «Make Russia great again». (англ. «Сделаем Россию вновь великой». Ироничный намек на аналогичный предвыборный лозунг Трампа). В рекламном бизнесе это называют сегментированием рынка: продукт продают разным целевым группам с разными рекламными посылами. Россия — постидеологическая страна со многими игроками, каждый из которых пытается продвигать путинский нарратив.

— Один из таких игроков — путинский советник Владислав Сурков. «Путинизм будет жить и в новом веке», — написал он недавно в своей статье. Насколько серьезно нужно воспринимать такие заявления?

— Думаю, что таким образом он хотел открыть дискуссию о времени после Путина. Своей статьей он обращается к трем целевым группам. Путину он говорит: не беспокойся! Твое наследие вне опасности! Системе он говорит: не беспокойтесь! Даже без Путина мы позаботимся о правильном порядке вещей. Русским он говорит: не беспокойтесь! У нас все под контролем, и мы думаем о преемственности.