Газета «Коммерсантъ» опубликовала интервью Александры Джорджевич с директором Федеральной службы по военно-техническому сотрудничеству (ФСВТС) Дмитрием Шугаевым. Наш блог предлагает ознакомиться с материалом.
Директор ФСВТС Дмитрий Шугаев (с) Глеб Щелкунов / Коммерсантъ
— Как можете оценить 2018 год в части выполнения контрактов? И сразу, если можно,— сколько составляет портфель заказов на продукцию российской оборонки?
— Мы сейчас завершаем подготовку всех документов, подводим детальные итоги за 2018 год. Точные объемы я вам не скажу: нужно свести много финансовых показателей и проверить отгрузочные документы, ну и, конечно, сначала доложить президенту Владимиру Путину. Но уже сейчас могу заверить, что, как и в предыдущие два года, объем экспорта мы держим на уровне $15 млрд. План выполнен: произведены поставки вооружения и оказание услуг в области ВТС в интересах заказчиков из порядка 50 стран. Портфель заказов в настоящее время составляет порядка $55 млрд.
— Какую главную задачу ставите себе на 2019 год?
— Главную задачу, которую мы, несмотря ни на что, продолжаем осуществлять,— это продвижение нашей продукции на рынки вне зависимости от того, каковы внешние обстоятельства работы. А в приоритете у иностранных заказчиков все то, что прошло боевое крещение в ходе российской спецоперации в Сирии, это и есть наши самые востребованные образцы. Как, например, знаменитые и ставшие уже даже в известной степени дефицитом ПТРК «Корнет». С одной стороны, это отрадно, а с другой стороны, наша промышленность вынуждена работать в очень напряженном состоянии, не говоря о том, что есть гособоронзаказ, который нужно выполнять. Конечно же, популярностью пользуется авиационная техника. Стабильно проявляют интерес к учебно-боевому самолету Як-130, всегда востребована вертолетная техника — вся линейка вертолетов семейства «Ми» и «Камов», несомненным спросом пользуются зенитные ракетно-пушечные комплексы «Панцирь», тоже доказавшие свою боевую эффективность. Естественно, системы противовоздушной обороны — начиная от ПЗРК «Игла» и до систем ПВО С-400. Стрелковое оружие, различного рода боеприпасы, бронетанковая техника, прежде всего танки Т-90... В совокупности начиная с 2017 года на топ-10 самых популярных отечественных образцов военной продукции мы получили почти сотню заявок, которые сейчас находятся в активной проработке.
— И проблем нигде не видите?
— Немного волнует тематика, связанная с техникой ВМС: нам бы хотелось увеличить долю, которую она занимает в общем портфеле заказов. С другой стороны, в прошлом году были и значительные успехи в этом направлении — это прежде всего подписание контрактов с Индией по фрегатам проекта 11356. Готовим еще ряд весьма интересных предложений, например, создание в той же Индии подводных лодок с воздухонезависимой энергетической установкой. Это новая современная тема, доказывающая, что и по морской тематике нам тоже есть что предложить. Главное — мы идем дальше взаимоотношений «продавец—покупатель». Так, если разобрать сотрудничество по 11356, то оно предполагает не только поставку из России, но и строительство на индийской судоверфи Goa Shipyard Limited. А это, в свою очередь, подразумевает технологическое сотрудничество и передачу определенных компетенций самой стране-партнеру.
— Но, наверное, Россия не готова с каждым партнером так строить отношения?
— На данный момент это не «тираж». Но мы будем эту тему расширять, предлагать партнерам технологическое сотрудничество по весьма серьезным проектам. Другой вопрос, действительно, с кем идти в эту историю, кто является стратегическим партнером и кто у нас в первоочередном резерве на это звание.
— Нельзя отрицать, что санкции накладывают отпечаток даже на эти предложения.
— Санкции — это теперь вечная история, я в этом не сомневаюсь. Иллюзий быть не должно. Не будет этих ограничений — будут новые. Нам просто необходимо быть более современными, чтобы оперативно реагировать на все вызовы. Прагматика должна взять верх. Тема, которая нас очень волнует в этой связи,— это нарастающая недобросовестная конкуренция.
Сами санкции — это ярчайшее, я бы сказал, вопиющее проявление этой недобросовестности. Это не противостояние и даже не битва, а неприкрытый бой без правил.
И хотя мы постоянно уделяем этой проблеме внимание и уже, честно говоря, адаптировались, все равно каждый день что-то новое происходит и нам приходится учиться работать все с более изощренными проявлениями недобросовестной конкурентной игры.
Одновременно продолжаем бороться и с теми трудностями, с которыми сталкиваемся уже давно, например, с нарушениями нашей интеллектуальной собственности. Не секрет, что в некоторых странах, особенно Восточной Европы, до сих пор предлагается продукция с явным копированием советских или российских разработок. Особенно часто это встречается в области производства стрелкового вооружения и боеприпасов. К сожалению, некоторые заказчики выбирают такой продукт из-за его заниженной цены. Однако потом выясняется, что гарантий должного качества производитель им дать не может. Аналогично происходит и в области послепродажного обслуживания: фирмы из стран бывшего СССР и Организации Варшавского договора участвуют в тендерах по ремонту российской техники в странах Юго-Восточной Азии и в Африке, не имея на то законных сертификатов.
— Выигрывают?
— И выигрывают порой, потому что банально демпингуют. У нас есть пример, когда украинский «Мотор-Сич» по запросам индонезийского Минобороны провел освидетельствование вертолетов Ми-17 российского производства, не имея на то законных прав.
— И как разрешается эта ситуация?
— Мы не пропускаем эту историю незамеченной, но в данном случае мы не можем диктовать Индонезии, а можем только разъяснять, чем это грозит партнеру. А грозит это, как правило, одним: до поры, до времени, пока все летает, никто не обращает внимания — что-то починили, что-то подправили, продлили сертификат годности и так далее. Но вдруг, не дай Бог, происходит какой-то инцидент, и тут выясняется, что упавший вертолет или самолет давно снят с гарантии, его не обслуживали, как должно. Кстати, нередко в таких ситуациях начинается и подогревается нашими конкурентами крик, что советская или российская техника ненадежна, что она только на словах эффективна. И сами факты несертифицированного ремонта, и попытки, воспользовавшись ситуацией, дискредитировать нашу технику — это самая что ни на есть недобросовестная конкуренция, и ничего с этим не поделать. Но нужно бороться, разъяснять, выявлять, а лучше и предвидеть.
— География поставок в связи с санкциями сильно изменилась?
— Россия сегодня осуществляет ВТС на основе соответствующих межправительственных соглашений со 107 государствами. В условиях санкций существенного изменения географии не произошло, что, по всей видимости, неплохо, потому что это говорит о стабильности. Есть и новые тренды: мы работаем по укреплению ВТС, в том числе в рамках программ по борьбе с общими угрозами не только на двусторонней, но и на многосторонней основе. В 2018 году мы подписали соответствующий документ между РФ и Сообществом развития Юга Африки. Другие региональные организации готовы вести с нами диалог в области ВТС — это новый вектор. Еще один важный тренд, который позволяет нам сохранять географию ВТС,— это совершенствование послепродажного обслуживания. Я заостряю на нем внимание, потому что это 10–15% нашего портфеля заказов, и эта доля, надеюсь, будет только увеличиваться. Ни для одного продукта, тем более высокотехнологичного, невозможно представить, что без должного послепродажного обеспечения можно кого-то уговорить его купить. Рынок ВТС в данном случае не исключение. Это направление постепенно становится для нас одним из ключевых. Предстоит оценить, как покажут себя так называемые малые субъекты ВТС, которым было предоставлено право внешнеторговой деятельности как раз в части комплексного обслуживания уже поставленной техники. Совершенствование послепродажного обслуживания дает предприятиям-производителям возможность планировать свою деятельность на более длительный срок, делать более выгодные предложения партнерам, эффективнее бороться с контрафактом.
— Это проще делать с клиентами, с которыми ты работаешь давно, чем с новыми партнерами?
— Нет, тут никакой прямой зависимости не наблюдается. Комплексное сервисное обслуживание будет краеугольным камнем наших взаимоотношений со всеми партнерами, за исключением, может быть, тех стран, которые находятся в активной фазе боевых действий и которым сегодня нужна только техника здесь и сейчас.
— Резюмируя: у нас топ-5 покупателей российского оружия в последнее время не изменился?
— По большому счету не меняется. Если брать 2018 год, показательно, что Индия наверняка войдет в первую тройку, конечно, благодаря подписанию знакового контракта на С-400. Контракт долгожданный, объемный, можно сказать, беспрецедентный. Также был подписан контракт по фрегатной теме — по 11356, есть документы по ремонту подводных лодок, на выходе еще несколько контрактов, наше предложение по «Игле-С» одержало победу в ожесточенной конкурентной борьбе в тендере на поставку ПЗРК. Все эти примеры говорят о том, что с Индией в прошлом году сделан серьезный шаг вперед. Совсем недавно индийская корпорация Bharat Dynamics объявила о получении нового заказа от Минобороны страны на производство дополнительной партии ракет к российскому ПТРК «Конкурс-М», которое осуществляется при техническом содействии с нашей стороны. Кроме того, все-таки мы надеемся, что вскоре в полную силу заработает наше совместное предприятие по Ка-226.
— А по этому проекту как работа идет?
— Продолжаем работу по согласованию юридических технических вопросов, процесс немного затянулся, прямо скажем. С учетом общего объема работ это, наверное, нормально. Надеемся, что в этом году будет прорыв. Думаю, что счет идет на месяцы.
— Есть прогресс по созданию совместного производства в Индии автоматов Калашникова? Удалось ли согласовать с Ordnance Factory Board облик предприятия?
— Ведутся переговоры, как вы знаете, решение о создании совместного предприятия было принято на самом высоком уровне, в ходе двусторонних встреч. Сегодня подготовлен и фактически согласован проект межправительственного соглашения, а именно на этой основе будет строиться будущее СП. Параллельно готовятся необходимые по индийскому законодательству документы для учреждения СП — в частности, акционерное соглашение. Известно, что предприятие будет функционировать на одной из имеющихся у Ordnance Factory Board производственных площадок. По процентам в уставном капитале, думаю, договорятся на паритетных началах, насколько это позволяет индийское законодательство. В декабре во время поездки министра обороны Сергея Шойгу все акценты были расставлены, сейчас идет технический процесс. Конечно, «Калашников» как главный разработчик и производитель всего оборудования будет участвовать в СП полноценно. Предполагаемый объем работы там — несколько сотен тысяч новых автоматов.
— Есть ли решения по модернизации индийского авианосца Vikramaditya и корабельных истребителей Миг-29?
— По авианосцу: в 2013 году он был приписан к пункту постоянного базирования в Индии, гарантийное обслуживание осуществляется путем поставки оборудования и командирования российских специалистов, срок его материально-технического обеспечения — порядка 40 лет. Что касается МиГ-29К и МиГ-29КУБ, поставленных по контрактам, которые были заключены еще в 2004 и 2010 годах, более четырех десятков машин, они все уже там. От индийцев с 2017 года начали поступать просьбы об обеспечении более высокой надежности.
— Обоих типов?
— Да, и были приняты все необходимые меры по взаимодействию участвующих в производстве и обслуживании этих самолетов субъектов ВТС. Мы поставили ряд задач, основная из которых была повысить надежность двигателей, радаров и отдельных приборов, наиболее уязвимых при эксплуатации в условиях перегрузок. Здесь нужно отметить, что вопрос носит двусторонний характер: надо учитывать особенности эксплуатации индийскими пилотами и тот факт, что пилотирование палубных самолетов требует более высоких навыков.
Мы на примере «МиГа» предлагаем работать по системе одного окна. В прошлом году по линии ОАК передали индийцам проект рамочного контракта по техническому содействию в эксплуатации «МиГ» в так называемый послегарантийный период. Контракт проходит согласование, кроме того, вскоре встанет вопрос о модернизации этих самолетов и целесообразно будет создавать технический центр по их обслуживанию.
— Это пока только обсуждение?
— Да. Но мы настоятельно это предлагаем. Эта тема постоянно обсуждается, потому что с индийской стороны есть определенные вопросы и даже претензии. Мы разъясняем свою позицию, принимаем все меры для того, чтобы устранить недостатки, но одновременно говорим: «давайте системно подойдем к проблеме». Очень много локальных ситуаций, которые создают нервозность и общее негативное впечатление, что чуть ли не весь парк стоит, а это не так. И далеко не везде там только наша вина.
— Сложности с расчетами заказчиков по контрактам есть?
— Вопрос расчетов стоит отдельным блоком. Доллар перестал быть универсальной валютой.
В нашей отрасли, например, долларовые платежи уже не проходят, и никто даже не будет тренироваться, потому что в итоге деньги заблокируют и это будет только подарком «дяде Сэму».
Поэтому на повестке стоит переход на расчеты в национальных валютах и использование других форм взаиморасчетов. Самое главное — сообща разработать комплекс мер для того, чтобы мы полностью перестали оглядываться на доллар как некую универсальную валюту.
— Недавно Сергей Шойгу заявил, что приоритетными направлениями ВТС для России являются такие страны, как Китай, Алжир, Индия, Вьетнам и Египет. Вы с обозначенной географией согласны?
— Для нас очень важный сектор — это Ближний Восток и страны Северной Африки, примерно половина нашего экспорта военной продукции приходится на эти регионы. Китай и Вьетнам также важны не меньше: Китай точно войдет в пятерку по итогам 2018 года. Еще мы рассматриваем Индонезию как страну, которая для нас приоритетна.
— В январе представитель Венесуэлы в ОАГ Густаво Брисеньо заявил, что страна пересмотрит ВТС с Россией, и обвинил нас в невыполнении обязательств по ранее заключенным контрактам. Как это все понимать в свете последних событий?
— Мы с 2005 года осуществляем военно-техническое сотрудничество с Венесуэлой. За это время туда было поставлено большое количество нашей техники, прямо скажем. Это вертолеты, Ми-35 и Ми-17, самолеты Су-30МК2, стрелковое оружие, бронетехника и даже средства ПВО, включая «Антей-2500», «Бук-М2Э», ПЗРК «Игла».
— И все выполнено в срок?
— Все давно выполнено. Поэтому в последнее время в основном осуществляется сотрудничество по обслуживанию и ремонту ранее поставленного вооружения, поддержанию в боевой готовности, а также в рамках создания военных объектов на территории страны. Прежде всего речь идет о центре по техническому обслуживанию и капитальному ремонту вертолетов типа «Ми», поэтапный ввод в эксплуатацию запланирован на этот год. В перспективе можно говорить о создании стационарных и мобильных сервисных центров для «послепродажки» и других видов техники. Кроме того, мы реализуем строительство заводов по производству автоматов АК-103 и боеприпасов к ним. Поэтому обвинения совершенно голословны и сделаны кем-то, кто явно не в теме наших отношений. Наша техника себя весьма позитивно зарекомендовала как в Венесуэле, так и в близлежащих странах: Перу и Бразилии. И мы будем прилагать все усилия для того, чтобы поддерживать ее в боевой готовности. Вот наша основная цель. Мы следим за политической ситуацией в Венесуэле. Она нас весьма и весьма беспокоит, но мы не склонны сворачивать сотрудничество.
— В конце октября “Ъ” сообщал, что Россия предоставит Кубе госкредит объемом €38 млн, который должен пойти на приобретение российской военной техники. Все процедуры уже завершены?
— Кредитное соглашение подписано и уже прошло внутригосударственные процедуры с российской стороны. Вообще, наше межправительственное соглашение по ВТС с Кубой действует с 2006 года, мы ранее поставили туда значительный объем вооружения и военной техники, в том числе и в качестве военно-технической помощи. Там есть и самолеты, и бронетанковая техника, и артиллерийские системы, и средства ПВО, и морская техника нашего производства. Сейчас взаимодействие реализуется в рамках программы так называемого технологического сотрудничества. Оно предполагает прежде всего проекты по развитию оборонного сектора Кубы. Такое взаимодействие носит стратегический характер, дает Кубе возможность на долгосрочной основе развивать свой ВПК. И эти деньги в рамках госкредита, о которых вы говорите, пойдут именно на развитие технологического сотрудничества и на оказание технического содействия кубинской стороне.
— Сообщалось также, что между Россией и Бангладеш достигнуто соглашение о поставке партии ЗРПК «Панцирь» в счет кредита от 2013 года. Это правда? Что вообще поставляется в эту страну?
— Первые контакты с Бангладеш велись еще в 1972 году, как раз после обретения страной независимости. За долгие годы сотрудничества туда были поставлены МиГ-29, вертолеты семейства «Ми», несколько сот БТР, самолеты Як-130, управляемые и неуправляемые ракеты. Сейчас портфель заказов не так велик, и главная тема двустороннего ВТС касается опять послепродажного обслуживания той техники российского производства, которая уже стоит на вооружении. А вот покупка систем «Панцирь-С1» не обсуждалась. Хотя, не спорю, вполне возможно, что эта система вызывает интерес у Бангладеш, как и у многих других партнеров. Однако все средства в рамках одобренного в прошлом кредита уже идут и будут дальше использоваться на послепродажное обслуживание. Новый кредит не обсуждался.
— В силе ли контракт на истребители Су-35 с Индонезией, которую вы назвали в числе приоритетов? Тема санкций как сказывается на его реализации?
— Контракт никто не отменял, мы подписали его ровно год назад, в феврале 2018 года. Это было достаточно логичное решение, потому что в их ВВС есть Су-27 и Су-30, и поставка Су-35 способствовала бы укреплению ВВС Индонезии. Контракт не только поставочный, но имеет и офсетную программу, которая касается техобслуживания и обучения специалистов, а еще он имеет кредитную часть и подразумевает программу встречной торговли. Обе стороны сегодня намерены продолжать поиск путей его реализации.
Но надо понимать, что Индонезия находится, как и многие другие страны, под очень серьезным прессингом. Мы знаем, что идет нагнетание обстановки вплоть до прямых угроз даже с участием дипломатического корпуса.
С пониманием к этому относимся, в том числе учитываем, что индонезийские партнеры не могут так открыто, как нам бы хотелось, действовать и высказывать свою позицию по этому контракту. Однако идут и соответствующие сигналы, что его никто не отменял и так или иначе он будет исполнен.
— С Индонезией обсуждалось также сотрудничество по морской тематике — в частности, по теме дизель-электрических подлодок проекта 636. Переговоры на какой стадии находятся?
— По лодкам тема не мертвая, но и не могу констатировать продвижение. Нам важно реализовать контракт по Су-35, это первоочередный вопрос, своего рода сигнал для дальнейшей работы.
— Вопрос по Китаю, сотрудничество с которым принято считать привилегированным: что с поставками Су-35 и С-400? Как была решена ситуация с оборудованием «Триумфа», которое было повреждено при транспортировке морским путем?
— Китай — один из важнейших наших стратегических партнеров, и ВТС подтверждает этот статус. С 1992 года, когда было подписано межправительственное соглашение, мы провели более 20 заседаний двусторонних комиссий по ВТС. Портфель заказов этой страны превышает $7 млрд. Поставлено несколько сотен самолетов типа «Су», организовано лицензионное производство самолетов Су-27. Мы поставили Китаю системы С-300, исполняется контракт на С-400, есть там и другие системы ПВО, более десятка подводных лодок проектов 877 и 636, надводные корабли, вертолеты, корабельные системы — всего не перечислишь. На долю Китая приходится 10–15% объемов нашего оружейного экспорта. Ну и, конечно, пусть это будет уже немножко навязчиво звучать, но я опять повторю тему эффективности послепродажного обслуживания (смеется). В Китае открыт центр по ремонту комплексов «Тор», ведем переговоры по созданию центра ремонта систем ПВО большей дальности, центра по вертолетной технике и в части двигателестроения. Кроме того, действует программа технологического сотрудничества, которая включает в себя несколько десятков тем.
— Совместные разработки туда включены?
— Да, конечно. Что касается вашего вопроса по поводу С-400: все недостающее имущество будет поставлено заказчику в срок. Контракт будет полностью реализован. Мы свои обязательства выполним, я в этом проблем в настоящий момент не вижу, равно как и по поставкам Су-35.
— После поставок С-300ПМУ-2 в Иран проявляет ли Тегеран интерес к другим системам ПВО (типа «Тор-М2» или «Бук-М2»)? Как в целом ведется ВТС с Ираном, с учетом того, что на него распространяются санкции Совбеза ООН?
— Соглашение о ВТС с Ираном действует с 2001 года, одновременно есть ограничения, наложенные резолюцией Совбеза ООН от 2015 года №2331. Поэтому до 2020 года ВТС с Ираном имеет ограниченный характер, что касается наступательных вооружений. Системы ПВО сюда, как известно, не входят: в 2016 году мы осуществили поставку, в 2018 году завершили гарантийные обязательства, а сегодня продолжаем сервисное обслуживание в рамках создаваемого в Иране СТЦ. Какое-то количество поставок было по тематике средств радиоэлектронной борьбы, это тоже не запрещено. А интерес к различным системам ПВО у партнеров никуда не ушел, так как, помимо того что наши системы имеют высокие характеристики, они могут быть интегрированы в единый контур. В частности, мы могли бы предложить Ирану проект создания системы комплексной охраны и обороны побережья Персидского залива.
— Мы могли бы или мы предложили?
— Могли бы предложить. 2020 год не за горами, в этой связи мы полагаем, что начнется новый этап взаимодействия с Ираном. Сегодня мы исполняем свои международные обязательства и не нарушаем их.
–– С Ираком складывается впечатление, что сотрудничество сократилось и это связано с завершением выполнения пакета контрактов на поставки ЗРПК «Панцирь-С1» и вертолетов Ми-28НЭ? Впечатление ложное?
— Не сбрасываем со счетов Ирак, портфель заказов у этой страны составляет порядка $1 млрд, идет исполнение контракта по бронетанковой бригаде, которое имеет долгосрочный характер. Мы оцениваем будущее позитивно: Ирак по-прежнему остается в поле нашего пристального внимания и постоянного взаимодействия.
— Правда ли, что Пакистан проявляет интерес к поставке истребителей Су-35? С учетом негативного отношения Индии к поставкам российского оружия в Пакистан как удается соблюсти баланс интересов?
— Во-первых, мы исходим из того, что Индия сотрудничает не только с Россией. Мы адекватно относимся к ее стремлению диверсифицировать свои закупки. Во-вторых, у нас с Пакистаном сотрудничество происходит в рамках укрепления безопасности в регионе в целом и противодействия террористической угрозе. Это есть общая проблема для России, Пакистана и Индии, сотрудничество в этой области на пользу всем. В 2018 году завершили поставку небольшой партии Ми-35 в Пакистан. Что касается Су-35, то этот вопрос пока не обсуждается. Вообще, к этой машине проявляют интерес многие страны: действительно, это один из лучших, если не самый лучший, самолет в классе 4++. Но для того, чтобы мы вступили в переговоры с конкретным заказчиком, нужен не только его интерес, но и выполнение ряда условий, в том числе и подписание определенных межправсоглашений. Поэтому сегодня с Пакистаном по теме Су-35 пока не сотрудничаем.
— Как продвигается проект создания совместного истребителя с ОАЭ? Приостановлено ли обсуждение контракта на поставку Су-35, к которому Эмираты проявляли интерес ранее?
— В данный момент с Эмиратами реализуются контракты по обслуживанию ранее поставленных систем, речь идет о «Корнетах» и «Панцирях». Что касается авиационной техники, мы достигли договоренности в феврале 2017 года, подписали несколько соглашений, в том числе по Су-35 и по легкому фронтовому многофункциональному самолету. Пока мы находимся в ожидании финального решения заказчика по этим темам, и говорить сегодня о каком-то прогрессе, увы, мы не можем.
— Не секрет, что Россия осуществляет военную помощь Сирии. Но еще до операции были подписаны два коммерческих контракта (на поставку самолетов типа МиГ-29 и Як-130), которые так и не были реализованы. Какова их судьба?
— Действительно, в Сирию осуществляются поставки различной техники как на коммерческих условиях, так и в рамках оказания военно-технической помощи по линии Минобороны РФ. В настоящее время по первостепенным потребностям заказчика мы выполняем контракты на поставку авиационных средств поражения, боеприпасов, легкого стрелкового оружия, проведение ремонта различных систем — например, «Печоры» и самолетов Миг-29. В связи с тяжелым финансовым положением заказчика по тем контрактам, о которых вы сказали, возможны корректировки сроков выполнения. Нельзя говорить, что они вошли в историю, но в то же время мы не в активной фазе.
— Как относитесь к поставкам Азербайджану белорусских комплексов типа «Полонез»? Есть ли в этом угроза российско-азербайджанскому ВТС?
— Да, Азербайджан сегодня сотрудничает не только с нами, но и с другими партнерами — в частности, с белорусами. Это нас не смущает: во-первых, мы за здоровую нормальную конкуренцию, во-вторых, обе страны входят в СНГ, поэтому как мы можем быть против? Если это все в рамках здравого смысла происходит, мы не можем ничего никому диктовать и не собираемся этого делать.
— Сотрудничество с остальными странами СНГ как развивается?
— ВТС со странами СНГ следует рассматривать в контексте укрепления как национальной, так и коллективной безопасности. Существует объединенная система противовоздушной обороны СНГ, и одновременно существует формат Организации договора о коллективной безопасности. Кстати, наиболее динамично отношения развиваются именно в рамках ОДКБ. Подписана программа военно-экономического сотрудничества государств—членов организации. Существует концепция стандартизации вооружений и военной техники — это те документы, которыми мы руководствуемся. Кроме того, ведется работа в рамках договоров о развитии ВТС. Всего их пять: Белоруссия (подписан в 2009 году), Армения, Казахстан, Узбекистан и Киргизия (подписаны в 2016 и 2017 годах соответственно). Эти договоры предусматривают безлицензионный порядок взаимных поставок, то есть когда предприятия могут работать напрямую. Причем речь идет о поставке техники и различных комплектующих с теми же характеристиками, что и для национальных вооруженных сил. Хотя это вовсе не исключает работу через госпосредника — «Рособоронэкспорт», особенно когда речь идет о крупных, комплексных поставках. В целом наличие договоров о развитии ВТС способствует наращиванию объемов сотрудничества со странами ОДКБ. А вообще, на эти страны приходится порядка 3–5% общего объема. Ну и ряд крупных контрактов в прошлом году был реализован: в Белоруссию мы поставили очередную батарею ЗРК «Тор», а в Казахстан — партию транспортно-боевых Ми-35.
— Турция позиционируется как перспективный партнер в сфере ВТС: какие типы вооружений и военной техники в Анкаре могут законтрактовать в ближайшие годы? Готовы что-то вместе производить?
— Портфель заказов Турции сегодня превышает $1 млрд, в 2017 году, как вам известно, был подписан контракт на С-400. Уже дважды мы пошли на корректировку сроков в сторону сокращения, и к осени 2019 года обязательства будут выполнены. Турция, конечно, имеет амбиции развития национальной оборонной промышленности, в ряде областей она в этом смысле уже значительно преуспела. Поэтому партнеров привлекают такие темы, как совместная разработка техники, в том числе авиационной.
— А нас это привлекает?
— Мы можем им предложить конкретные решения по интересующим проектам. Готовы к сотрудничеству по авиационной технике и по двигателям. Контракт на С-400 предполагает также и опцион, там речь идет о технологическом сотрудничестве. Мы готовы пойти на локализацию производства отдельных элементов этой системы. При этом никакой опасности передачи или копирования чувствительной для нас технологии не произойдет.
— Эксперты также ожидают заключения новых контрактов на поставку С-400. Кто еще кроме Китая, Турции и Индии может рассчитывать на получение систем?
— Да, кроме тех, что уже в работе, еще порядка десяти стран действительно находятся в списке интересующихся. Прежде всего это Ближний Восток, но есть и, пока не буду их называть, достаточно неожиданные партнеры. С-400 — это такая жемчужина нашей техники ПВО, к ней интерес по праву высок, хоть и не все могут себе ее позволить. Еще более важно то, что мы предлагаем возможность интеграции С-400 с другими нашими системами. И она может быть интересна тем странам — предвосхищая ваш вопрос про неожиданных партнеров,— у которых есть российские системы ПВО другого уровня, которым целесообразно при наличии средств создать полный и непробиваемый щит, закупив С-400. И, не побоюсь этого выражения, «спать спокойно».
