|
Изначально называние было длинным и нудным: "Роль Китая в поисках и формировании нового инвестиционного механизма легитимации хозяйственных связей за пределами зон национального контроля". Текст готовился для Международной научной конференции под эгидой Финансового университета при Правительстве России "Достижения и проблемы модернизации современного Китая". Ниже мелким шрифтом:
(к 40-летию начала социально-экономических реформ под руководством Дэн Сяопина).
На пленарном заседании, все говорили, что Китай проснулся. Что Китай куда-то нацелился. Все задавались вопросом, куда идет Китай? В рынок или социализм? Как будут развиваться отношения Китая с США? Новый Китай это новые угрозы или новые возможности для России?
Складывалось ощущение, что мы обсуждаем снежного человека. Йети долго от нас прятался в пещере высоко в Гималаях. Теперь он вырос, окреп и вышел из укрытия. Потягивается и оглядывается вокруг. Предсказать его действия невозможно…
Китай, безусловно, совсем другая культура, отдельная цивилизация, инопланетный разум. На этот счет было много интересных выступлений. Но нельзя 1000 лет жить рядом (дружить-воевать, ссориться-мириться, делать совместный бизнес) и ничего не знать про своего партнера, кроме его загадочности и непредсказуемости.
В условиях неопределенности выстроить сколь-нибудь устойчивую собственную стратегию затруднительно. Вопрос об угрозах и выгодах развития отношений России и Китая, разделил участников конференции на две половины. После этого я сразу же изменил название своего доклада (в заголовке). Попробую обосновать…
2 ПИШЕМ, 7 НА УМ ПОШЛО
К 2008 году Китай сформировал огромный объем золотовалютных резервов (3,8 трлн. $). Коньюктура мирового рынка стала напрямую зависеть от китайских инвестиций, а значит от целей Пекина.
Накануне кризиса была создана China Investment Corporation (CIC) с первичным уставным капиталом в 200 млрд. $ (резервы ФРС США на тот момент составляли 12 млрд. $). В задачи CIC входило проникновение в уставной капитал транснациональных корпораций, вывод на мировой рынок китайских торговых марок, участие в стратегических нефтегазовых проектах.
До кризиса основная доля инвестиций Китая приходилась на США и Канаду (59%), после – на Виргинские и Каймановы острова. Офшоры скрывали направление финансовой экспансии Пекина. Антиофшорная компания, проведенная в целях борьбы с терроризмом, вскрыла все денежные пути-дорожки. Последующие действия США в Афганистане и на Ближнем Востоке показали, где Китай добился наибольших успехов (или где он представлял наибольшую угрозу для мирового финансового центра).
Масштабная эмиссия ФРС США (количественное смягчение) разбалансировала рынок. Инвестиционный потенциал Китая, а вместе с ним и его возможности влиять на будущее мировой экономики, был экстренно урезан. Пекин выдавили из глобального финансового пространства.
В 2008 году мироустройству на основе экономического редукционизма зачитали приговор – финансовую сферу оторвали от производственного сектора. В современной политический географии этот разрыв прошел между Западом и Востоком, между трансатлантическим и евразийским контуром.
Сегодня рынок капитала не нуждается в реальной экономике, которая, в свою очередь, обходится без финансового сектора. Банки генерируют прибыль за счет разницы процентных ставок, перекидывая деньги с одного рынка на другой. Например, в России объем валютных спекуляций превышает ВВП, по словам Сергея Глазьева, в 10 раз.
Для банков реальный сектор экономики слишком низкодоходен на фоне спекулятивных прибылей. Промышленность стонет, несет убытки, но продолжает сама себя финансировать по своим (только ей известным) законам.
Инвестиции в реальный сектор это, по факту, недополученная на финансовом рынке прибыль.
Была дискриминационная модель финансового рынка целью монетарной политики США или эффект возник случайно (как побочный) уже неважно. По факту мы имеем то, что есть. Ресурсный и промышленный сектор (Восток) лишены прямого доступа к кредиту (Запад), право на который они должны доказать своей лояльностью.
С одной стороны, рынок остро нуждается в ребалансировке производящего и финансового сектора. А с другой – кто ее оплатит?
Если производящий сектор примет условия финансового, то в цену товаров и сырья автоматически войдут все долги Запада (не только настоящие, но и будущие). Нужна такая ребалансировка ресурсным и производящим странам? Во что она встанет? Может, дешевле создать свою транзакционную систему?
Тут главный вопрос для производящих и ресурсных стран. Ответ на него, похоже, получен. Во всяком случае, мы видим, как страны БРИКС в рамках взаимных договоренностей создают копии финансовых институтов англосаксонской модели. Говорить надо даже не о БРИКС уже, а о новой "большой тройке" Россия-Индия-Китай ("евразийская G3", РИК).
Чисто математическая модель, выстроенная на основе свободных курсов валют, показывает, что простое сложение финансовые потенциалы опустит кредитную ставку в странах РИК (аббревиатура легитимирована на последнем саммите G20) ниже 2%.
Проблема Запада в том, что обладая развитой мировой транзакционной системой, он не контролирует источник происхождения мировых денег (сбережения генерируют производящие и ресурсные страны). Главный мировой должник силовым путем фактически узурпировал роль глобального инвестора.
Необходимо понимать, что финансово-кредитные отношения напрямую связаны с аппаратом принуждения и механизмом легитимации применения силы. Проще говоря, без устойчивого пространства безопасности (единый свод правил, с которым будут согласны – или вынуждены будут согласиться – все участники мировой цепочки обмена стоимостями), перезапустить мировую экономику не получится.
Что здесь важно? Важно жестко отфиксировать: подход производственного и финансового сектора к "общему пространству безопасности" прямо противоположны. Одни видят глобальное управление инклюзивным (Вестфальский мир и Ялтинские соглашения), где обязательства гарантируются широким кругом межгосударственных соглашений. Другие стремятся убрать из мировой экономики конституирующую роль государства (новый "Вашингтонский консенсус").
Позиция сторонников нового "Вашингтона" носит лукавый характер. Из сферы регулирования экономики предлагается убрать все государства кроме одного – самого демократичного и справедливого. В корпоративном мире равных бизнес-возможностей кто-то все равно должен будет обеспечивать порядок (легитимный контур), сохраняя иерархию.
После 2008 года англосаксонская модель долгового роста экономики потеряла доверие ключевых игроков. Китай и Россия осознали ее как установку США на геополитическое господство. Парадокс в том, что кризис доверия мировых субъектов был вызван не замедлением роста мировой экономики, а расширением ее перспектив.
Между новыми (Китай, Россия, Индия) и старыми (США, ЕС) участниками гонки за лидерство нет общего понимания целей и принципов раздела эффектов роста (разноголосица). Однако при этом они тесно связаны текущими финансовыми операциями (сидят в общей модели развития).
Вместить в единую экономическую матрицу противоположные стратегии роста невозможно. За политическим разводом, который по факту уже произошел, неизбежно должен произойти раздел имущества (капитальные активы), и систем управления долгосрочными рисками (кредитно-денежная модель).
Модель международного разделения труда, сформированная на волне финансовой глобализации, предусматривает единый эмиссионный (он же правовой/легитимирующий) центр. Она не способна капитализировать других глобальных игроков. Это тоже необходимо "зарубить на носу" – раздел неизбежен.
1000 И 1 КИТАЙСКИЙ СЕКРЕТ
Необходимо понимать, что речь идет не о новом способе управления потоками стоимости, а о новых социально-экономических форматах и военно-политических союзах. Дискуссия о модели роста мировой экономики вышла за рамки экономического знания в междисциплинарное пространство. На смену узкому экономизму идет культурология, социология и политэкономия.
Предметом исследования становится не подсчет производимых товаров и услуг, а управление всем контуром национального богатства, куда в первую очередь входит социальный (человеческий) капитал. Томас Пикетти подорвал основы либеральной догматики. "Капитал в 21 веке" вызвал острые дебаты во всех интеллектуальных центрах мира (кроме России), буквально вынудил начать переоценку рыночных принципов.
Мировой рынок больше не рассматривается национальными системами как способ извлечения прибыли (товарная конкуренция). Критерием эффективности становится способность общества масштабировать себя (историческая конкуренция). Концептуально мировой рынок сегодня – это площадка для реализации национальных интересов (рамочное пространство, ограничивающее необоснованные амбиции).
Переломным моментом в подходах стал доклад Секретариата конференции ООН по торговле и развитию (UNCTAD) "О торговле и развитии, 2014". Начну с цитаты, неожиданно точно характеризующей модель развития по Дэн Сяопину (дешевая рабочая сила в обмен на технологический прорыв):
"С учетом реальной и финансовой отдачи должно быть ясно, что устойчивую и стабильную модель роста с опорой на спрос необходимо, прежде всего, формировать на национальном уровне вместо того, чтобы в каждой отдельной стране пытаться добиться конкурентного сокращения расходов и импорта для обеспечения процесса оживления за счет чистого экспорта".
О чем здесь? Здесь о том, что строить национальную модель роста на экспортных доходах за счет сокращения внутренних (прежде всего, государственных) расходов это путь в никуда. Именно "расходная" модель является базовой для экономики России. Еще проще, речь о царице финансовой системы РФ – о "бюджетном правиле".
Основная мысль доклада: рост благосостояния развитых стран определялся не рыночными силами, а национальной политикой, преследующей интересы, прежде всего, своего населения. Повторить этот путь сегодня, по мнению авторов, не может никто. Развитые страны создали такой механизм регулирования мирового рынка, который блокирует возможности развивающихся стран проводить политику в своих интересах.
Бреттон-Вудская система защищает инвестора и работает только на его интересы. Яркий пример, Китай обеспечивает около 1/3 мировой торговли электроникой, а объем прибыли китайских компаний в этой отрасли составляет всего 3%.
Вывод доклада буквально требует придать авторов либеральной анафеме. Вывод следующий: "Необходимо отказаться от инвестиционных договоров и вернуться к национальному законодательству. Национальная стратегия развития должна опираться на внутренние источники и способы инвестирования, иностранные инвестиции должны дополнять, но не заменять внутренние".
В 1992 году к сходному выводу о невозможности повторения западной модели развития другими странами и приоритете национальных подходов пришла Конференция ООН по экологии. А вышедший в конце прошлого года юбилейный доклад Римского клуба, оформил эту мысль в мировоззренческую концепцию.
Приоритет фундаментальных основ (общественные ценности) над экономическим редукционизмом стал обретать вид новой политической философии. Суть ее в увеличении общего блага, а не максимализации частной выгоды. последние саммиты АТЭС и G20 следует рассматривать в этом контексте. Отсутствие общей декларации свидетельство ожесточенной дискуссии. Расширился круг стран, считающих себя ответственными за мировой порядок.
Новая политическая повестка тестируется по широкому кругу. Доклад ЮНКАД цитирует энциклики Папы Франциска, где основной мыслью отказ от "сакрализации существующей системы". Речь идет о ликвидации международной монополии США, в частности, и либеральной доктрины развития мира, в целом.
Угроза потери лидерства в институтах глобального управления заставила США пойти на сознательное их разрушение. Односторонние действия Вашингтона на основе коалиции условного большинства под эгидой НАТО подменили собой согласительные процедуры СБ ОНН.
Мир вступил в эпоху сильной политической волатильности (неопределенность параметров и принципов легитимации хозяйственных связей за пределами зон национального контроля). Сегодня это главная проблема.
Эпоха Дэн Сяопина завершилась. Развитие Китая в форме "промышленного оффшора" западной экономики достигло предела. Модель морально устарела. Следует забыть о былых заслугах и достижениях (чем быстрее, тем лучше). Китай больше не может "играть вторым номером", действуя по-конфуциански в тени других конфликтов.
Объявленная Трампом торговая война лишила Пекин возможности скрываться за "горячим" противостоянием США и России, двигая свои интересы в обоих направлениях, как он это делал последнее время. Обстоятельства вынуждают (обязывают) Китай взять на себя часть ответственности в большой игре.
Пекин чувствует, понимает и отвечает на вызов. Политические "похороны" эпохи Дэн Сяопина прошли в прошлом году на 19-м съезде ЦК КПК (отмена двух сроков пребывания у власти и "канонизация" теоретического наследия Си Цзиньпина вслед за наследием Мао и Дэна). Экономический разворот произошел еще раньше – с появлением программы перевода экономики на внутренний механизм инвестирования.
После кризиса 2008 года доля иностранного участия в промышленном производстве Китая стала быстро снижаться (пик, 2003 год – 35,9%), а доля совместных предприятий со 100-процентным участием иностранцев расти (около 90% СП). Цифры выглядят парадоксально: процент чисто иностранных СП растет, а доля иностранцев в производстве падает. Парадокс мнимый.
Китай "выходит" из СП и создает 100-процентно "китайские" предприятия на базе тех же технологий. Китайские предприятия через стоимость (качества сохраняется) выдавливают СП с рынка. Иностранная доля в положительном торговом сальдо Китая падает, а национальная доля растет. Думаю, не будет преувеличением сказать, что именно этот процесс стал причиной объявления Трампом войны Пекину.
Китай не просто переходит на внутренние инвестиционные механизмы роста. Китай хочет сделать свой внутренний рынок источником роста всего региона (центром новой модели роста), что требует воссоздания в регионе полного хозяйственного цикла (ресурсы, производство, потребление).
Целям формирования китаецентричной модели роста служат стратегии "Азия для Азии", "Один пояс – один путь" и курс на интернационализацию юаня. Сможет ли Пекин стать новым (вторым, еще одним…) кредитно-денежным центром, создав механизм стратегического (долгосрочного) управления рисками?
Уверен, что в одиночку не сможет. Дело не в ограниченном объеме ресурсов или недостатке воли. Дело в том, что инвестиционную пирамиду венчает не хозяйственный или торговый режим, а согласие всех участников обмена стоимостями с общими правилами. При существующих в регионе противоречиях добиться согласия будет непросто.
Соседей по АТР пугает мощь Китая, а для Европы он, как отмечалось на конференции, принципиально иная (инопланетная) цивилизация. Китаю необходим противовес в Азии, и проводник (шерпа) на Европе. Иначе проект "Один пояс – один путь" превращается в нелепицу. Большая Евразия в очередной раз подтвердит статус нереализуемого проекта (Чингисхан бил-бил, Сталин с Мао били-били, Си и Путин били-били…).
Пекин навстречу Москве толкает не сырьевой, а Евразийский фактор (и, кажется, это понимают в политическом руководстве России). Создание новой модели роста для Китая носит характер эсхатологического вызова (либо создаст, либо голова в кустах). Если в Кремле этого понимания нет, и переговоры с Пекином идут исходя исключительно из его интереса к углеводородам, то нас ждет смена мыла на шило. Сырьевой придаток Запада, пожалуй, даже лучше, чем рудиментарный отросток Китая.
Надо признать, что в складывающемся альянсе Россия-Китай-Индия заключается исторический шанс сохранить внутреннюю альтернативу мировой повестки (метафизика роста). Шанс не только для участников РИК, но и для всех остальных стран, включая Европу и, как ни странно, США. На этом пути есть свои риски и опасности.
Главный риск – гегемонизм Китая, клонирование "американского супермаркета" в евразийском варианте ("Пекинский консенсус"). Справедливости ради следует сказать, что "Пекинский консенсус" возможен только в том случае, если другие страны РИК проявят безволие, как это произошло в случае с послевоенной Европой. Что вряд ли.
В конце полагается доброе слово о "почившем".
Главный для нас урок уходящей эпохи Дэн Сяопина (секрет китайского чуда) состоит в том, что политический и экономический рост страны напрямую связан с ростом национального сознания. Попытка низвести государство до роли "ночного сторожа" (наш случай) превращает страну в территорию для освоения более сильным субъектом истории.
Внутренне отмобилизованное общество поглощает слабопроектные пространства. Однако рано или поздно приходит "отрыжка". Как показывает практика, национальные государства иногда возвращаются, что всегда ведет к краху империи. Это уже тот исторический урок, который должен помнить новый (будущий) Китай.
Автор - доцент Финансового университета при Правительстве России
|
