Паника по поводу России основана на обвинении, имеющем прямое отношение к ключевому внешнеполитическому вопросу, важному для всех нас. Вот это обвинение: «Вступив в сговор с Россией, Дональд Трамп и его команда согласились предать интересы Америки, подстраиваясь под правительство Владимира Путина». Так говорят. В реальности, конечно же, всё наоборот: за последние два года отношения с Россией стали такими плохими, какими не были ещё со времён Карибского кризиса 1962 года.
Вопрос в том, принесло ли это какую-то пользу Америке. И что плохого в улучшении отношений с Россией? Улучшение отношений с Россией было предвыборным обещанием Дональда Трампа. А его, как помните, избрали.
ДОНАЛЬД ТРАМП, кандидат в президенты США: Разве не замечательно было бы, если бы нам удалось поладить с Россией? Разве не прекрасно? Если мы поладим с Россией, мы выступим заодно с другими и разгромим ИГ*. Разве не замечательно?
Сегодня с нами Стив Коэн — бывший профессор Нью-Йоркского университета, один из ведущих американских экспертов по России, автор книги «Война с Россией? От Путина и Украины до Трампа и «рашагейта».
Большое спасибо, что нашли для нас время, профессор!
СТИВЕН КОЭН, эксперт по России: Какие у вас сегодня гости! Все скептики…
Интересно, что в основе всего этого — реальный внешнеполитический вопрос! Поэтому мы так признательны за возможность поговорить с вами. И этот вопрос таков: получают ли Соединённые Штаты какую-то выгоду от демонизации России? Следует ли нам враждовать с Россией? Или нам был бы более выгоден какой-то гибкий альянс с Россией? Именно этот вопрос озвучил Трамп, и я начинаю подозревать, что этот взгляд был настолько непопулярен, что послужил причиной «российского расследования». По крайней мере, одной из причин. Как вы считаете?
СТИВЕН КОЭН: Это загадка нашего времени. И я обещаю вам, что ваши дети, мои внуки и историки их поколения, оглядываясь на эту ужасную эпоху, эпоху «рашагейта», будут спрашивать: «Кто это начал? Почему это получило такую поддержку? И почему нанесло такой ущерб?».
Одно объяснение — не уверен, что исчерпывающее – заключается в том, что, когда во время предвыборной кампании Трамп сказал: «Было бы замечательно сотрудничать с Россией», — враги такого сотрудничества увидели в Трампе своего врага. И начали выступать с этим совершенно бездоказательным обвинением: будто бы он каким-то образом под контролем Кремля. Но это же так навредило нашей национальной безопасности и нашим институтам…
Вы, возможно, единственный, кто задал этот вопрос — ручаюсь, его будут задавать историки: чего стоили эти два года «рашагейта»? За них мы заплатили страшную цену. Виктор Хэнсон указал на коррумпированность наших элит. Но как насчёт дискредитации наших институтов, президентской должности, выборов? В отношении этих базовых американских институтов были озвучены подозрения и сомнения.
Но больше всего меня беспокоит — я пишу об этом в книге «Война с Россией?», такую возможность я рассматриваю всерьёз, — что Трамп, в отличие от всех президентов со времён Эйзенхауэра, не свободен вести кризисные переговоры с Россией. А в скором времени обязательно будет кризис.
Я уже говорил об этом в вашей программе. По сути, в ядерную эпоху жизненно важный, конституционный долг президента — решать вопросы войны и мира с Россией, пользуясь свободы действий и всеми полномочиями. Как Джон Кеннеди. Карибский кризис… Представить себе не могу, что будет, случись у нас такой кризис. Трамп скован по рукам и ногам.
Помните, что было в июле? Может быть, мы с вами даже обсуждали это в эфире. Трамп отправился в Хельсинки на совершенно символический, обычный саммит с Путиным.
Да, мы там были. Я помню.
СТИВЕН КОЭН: Возвращается — и его обвиняют в государственной измене! Такова цена…
Позвольте спросить… У нас осталась всего минута, но этот вопрос меня так интересует, а ответа я не знаю. В чём заключается мотив? Помимо нелюбви к Трампу. Разумеется, есть и политические мотивы. Но есть и… Часть нашего внешнеполитического истеблишмента действительно верит, что мы должны занимать какую-то враждебную позицию по отношению к России. Почему?
СТИВЕН КОЭН: Я не знаю. А когда не знаешь, надо это признавать. Но некоторые в ответ на этот вопрос предложат вам следующую гипотезу. Когда в 1991 году Советскому Союзу пришёл конец, вашингтонская элита, определявшая внешнюю политику, представляла себе мир, в котором господствуют, которым правят Соединённые Штаты. По-видимому, так и было в 1990-е, когда в России был больной, а часто и пьяный президент, очень покладистый с Вашингтоном. И мы к этому привыкли. К России как к младшему, подчинённому партнёру в международных делах.
Так.
СТИВЕН КОЭН: А потом пришёл Путин. И это был шок. И на этот шок в виде Путина так до сих пор и реагируют. Я вам приведу одну цитату — Николас Кристоф, очень влиятельный обозреватель The New York Times в одном из номеров газеты сокрушался, что — вы только послушайте — Путин оказался не таким, как он ожидал, а именно — «трезвым Ельциным». Ельцин был президентом России в девяностые годы.
* «Исламское государство» (ИГ) — организация признана террористической по решению Верховного суда РФ от 29.12.2014.
