хитрость, которая обернулась потерей лица
65 ЛЕТ НАЗАД, 9 АВГУСТА 1945 ГОДА НАЧАЛАСЬ СОВЕТСКО-ЯПОНСКАЯ ВОЙНА
Когда Черчилль в Потсдаме узнал от Трумэна об успехе первого атомного испытания США, он пришел в состояние эйфории и рисовал себе «прекрасную» картину «окончания всей войны одним или двумя сильными ударами». «Кроме того, нам не нужны будут русские», - прибавлял он. И это положило начало утверждениям о том, что помощь СССР не очень-то и была необходима Западу для победы над Японией. Впрочем, эта англосаксонская легенда бледнеет на фоне японского мифа о «подлом» Советском Союзе, который «ударил в спину» «благородную» Японию, не совершившую по отношению к нему такой же вероломный поступок, пока он отражал гитлеровскую агрессию.
В Стране восходящего солнца на протяжении десятилетий стремятся доказать, что вступив в войну с Японией ранее середины весны 1946 года, СССР нарушил режим, обусловленный Пактом о нейтралитете, заключенным двумя государствами 13 апреля 1941-го. Но так ли это на самом деле? И действительно ли официальный Токио оставался «сторонним лицом» в ожесточенной борьбе, развернувшейся на советско-германском фронте?
ОТВЕТ ОДНОЗНАЧНЫЙ
Декабрь 1941 года. Несмотря на опознавательные знаки, японцы обстреляли стоявшие на ремонте в Гонконге наши торговые суда «Кречет», «Свирьстрой», «Сергей Лазо» и «Симферополь». В том же месяце японские самолеты потопили пароходы «Перекоп» и «Майкоп».
В апреле 1942 года японский эсминец задержал пароход «Сергей Киров». В течение 35 суток доблестные самураи не покидали судно «Двина», издеваясь над экипажем. В мае 1943-го они арестовали «Ингул» и «Каменец-Подольский»...
Зачем же было нагнетать и так непростую обстановку, если ты верен нейтралитету?
Наши «добрые соседи» начиная с 1941 года перехватили 178 и потопили 18 советских судов. Общие убытки советского судоходства составили 637 млн рублей.
Что же до нарушений Японией воздушных и сухопутных границ СССР и обстрелов советской территории с жертвами с нашей стороны, то таких инцидентов за четыре года «нейтралитета» набралось великое множество.
Да, все это так, скажут многие читатели, и все же: нарушил или не нарушил Советский Союз пакт от 13 апреля 1941 года? А известный японовед В. Молодяков подходит к проблеме с иной стороны: «Вернемся к главному вопросу: было принято в эти годы (1941-1945. - С. Б.) в Японии решение о нападении на СССР или нет?».
Увы, здесь налицо подмена сути дела! И потому вопрос следовало бы сформулировать иначе: «Способствовала ли политика Японии по отношению к СССР облегчению положения Германии на Восточном фронте?».
Ответ однозначен: «Да, способствовала!». Причем способствовала настолько, что если бы Советский Союз не был вынужден держать до осени 1943 года на границе с «нейтральной» Японией крупную группировку войск, он мог бы поставить Третий рейх на колени не в мае 1945-го, а значительно раньше и с меньшими потерями.
Вот краткие извлечения из обширных показаний командующего Квантунской армией генерала Ямада Отодзо от 8-9 апреля 1946 года: «Отрезок времени между 1941 и 1943 годами был периодом наибольшего расцвета мощи Квантунской армии. Причем по плану «Кантокуэн» («Особые маневры Квантунской армии». - С. Б.) после июля 1941 года Квантунская армия была развернута до штатов, близких к военному времени... Это был план мероприятий по подготовке к наступательной войне против СССР...»
Бесспорно, для Японии нападение на СССР не являлось первоочередной целью. Расчет Токио был верным: если вермахт разгромит Красную армию в Европейской части Советского Союза, то пока немцы доберутся до Байкала, там в любом случае первыми окажутся японцы. И ради такого варианта можно будет ослабить нажим на США в Азиатско-Тихоокеанском регионе. К тому же тогда Вашингтону потребовалось бы срочно спасать ситуацию в Старом Свете и американцам было бы не до Страны восходящего солнца.
Японский «нейтралитет» стал источником постоянной головной боли как для Сталина, так и для командующего войсками Дальневосточного фронта генерала армии
И. Р. Апанасенко. В декабре 1941 года против 24 пехотных дивизий, 3939 орудий, 885 танков и примерно 1200 самолетов японцев у него имелось 19 стрелковых дивизий и 7 стрелковых бригад, 3659 орудий, 1381 танк и 1800 самолетов. Такое соотношение сил при возможности для Японии быстро нарастить их заставляло советские войска на Дальнем Востоке находиться в постоянной готовности, как писал Апанасенко Сталину, «ко всяким неожиданностям».
ХОРОШ «НЕЙТРАЛИТЕТ»!
Но как все-таки с документом от 13 апреля 1941 года?
Правда тут такова... Соглашение было заключено сроком на пять лет, и его статья 3 гласит: «...если ни одна из Договаривающихся Сторон не денонсирует Пакт за год до истечения срока, он будет считаться автоматически продленным на следующие пять лет». То есть свое отношение к продлению или денонсации соглашения Советскому Союзу следовало высказать по крайней мере до 13 апреля 1945 года.
В Европе еще шли тяжелые бои, когда 5 апреля 1945 года в 3 часа дня В. М. Молотов пригласил японского посла Сато и объявил ему о том, что с того времени, когда был заключен пакт 1941 года, «обстановка изменилась в корне». В заявлении советского правительства, опубликованном 6 апреля 1945 года в «Правде», далее говорилось: «...Германия напала на СССР, а Япония, союзница Германии, помогает последней в ее войне против СССР. Кроме того, Япония воюет с США и Англией, которые являются союзниками Советского Союза.
При таком положении Пакт о нейтралитете между Японией и СССР потерял смысл, и продление этого Пакта стало невозможным.
В силу сказанного выше и в соответствии со статьей 3-й упомянутого Пакта, предусмат-ривающей право денонсации за один год до истечения пятилетнего срока действия Пакта, Советское правительство настоящим заявляет Правительству Японии о своем желании денонсировать Пакт от 13 апреля 1941 года».
Казалось бы, чего яснее? Разумеется, данное заявление - не объявление войны, но вместе с тем это недвусмысленное предупреждение: СССР в любой момент после 13 апреля 1945 года может выступить против Японии на стороне своих союзников по антигитлеровской коалиции - США и Великобритании.
Суть демарша Москвы прекрасно понимали все, и западная печать вкупе с официальными лицами, приветствуя решение Кремля, прямо отмечала, что предстоящее вступление СССР в войну против Японии «ликвидирует необходимость для американцев и англичан сражаться с Квантунской армией».
Однако нынешние адвокаты «миролюбивой» Страны восходящего солнца начинают недостойную возню, ссылаются на какие-то якобы сказанные Молотовым в беседе с Сато слова, из которых будто бы можно было заключить, что пакт будет-де соблюдаться Советским Союзом до конца оговоренного в 1941 году срока, то есть до 13 апреля 1946 года. Затем они доказывают, что СССР, четко и «своевременно» не определив-де свою позицию, «обманул» «простодушных» японцев и якобы дал им основания надеяться на сохранение Советским Союзом нейтралитета еще длительное время.
Уж не знаю, кого подобные «защитники» пытаются представить политическими идиотами - Сталина и Молотова, Сато и японское руководство? Для Москвы пакт должен был стать фактором обеспечения безопасности дальневосточных границ СССР, но так и не стал им. Для Токио же этот документ - в условиях начавшейся Советско-германской войны - превратился в удобное прикрытие подготовки к нападению на СССР в подходящий для Японии момент.
Малоизвестная деталь... При подписании пакта стороны договорились, что в течение полугода будет решен вопрос о прекращении действия японских концессий на северном Сахалине. Вскоре министр иностранных дел Японии Мацуока подтвердил Молотову это обязательство. Однако выполнено оно было лишь весной 1944 года. Стоит ли пояснять, почему Япония решила вопрос о концессиях не к октябрю
1941-го, а два с половиной года спустя...
Нет, после 5 апреля 1945 года японцы не имели никаких оснований сомневаться: если они не прекратят военные действия вслед за капитуляцией Германии, то в ближайшей перспективе будут иметь СССР в качестве еще одного своего противника.
Собственно, уже в середине апреля 1945 года сотрудники аппарата военного атташе японского посольства в Москве докладывали в Токио: «...в настоящее время вступление Советского Союза в войну с Японией неизбежно. Для переброски около 20 дивизий потребуется приблизительно два месяца».
Публичные же действия Японии после советского заявления о денонсации пакта от 13 апреля 1941 года иначе как «благоразумием на лестнице» назвать сложно. 7 апреля 1945 года газета «Майнити Симбун» утверждала: «Япония поддерживает отношения с Советским Союзом на базе всепроникающей честности».
ДИПЛОМАТИЧЕСКИЕ КОНВУЛЬСИИ
«Всепроникающе честная» Япония десятилетиями поступала в отношении Советского Союза безрассудно, а когда оказалась перед фактом близкой войны с СССР, повела себя настолько несолидно, что и смех, и грех. Фактически японцы растерялись так, что начали «терять лицо».
Вот занятный пример. Поскольку американцы интенсивно бомбили Токио, иностранные дипломаты были эвакуированы в курортный городок Хаконэ. 3 июня 1945 года в гостиницу к советскому послу Якову Малику пришел его знакомый, бывший советник японского посольства в Москве Камэяма. И вроде бы невзначай сообщил, что рядом с Маликом поселился Коки Хирота, дом которого в Токио «тоже сгорел».
67-летний Хирота, считавшийся в Японии специалистом по русским делам, в 1930-1932 годах был послом в СССР, занимал посты и министра иностранных дел, и премьер-министра, теперь же рассматривался как возможный преемник Сато в московской дипмиссии Страны восходящего солнца.
Камэяма намекнул Малику, что, мол, по японскому обычаю человек, поселившийся на новом месте, должен нанести визиты трем ближайшим соседям - напротив, направо и налево. И поэтому Хирота хотел бы пожаловать к советскому послу. По соседству так сказать.
Все это, как и «случайное» соседство Хироты с Маликом, было, конечно, шито белыми нитками. Поэтому Малик отговорился тем, что по русскому обычаю гостя надо угощать водкой, а ее в отеле нет.
Казалось бы, все ясно: дали от ворот поворот. Тем не менее через полчаса Хирота заявился к Малику и принялся убеждать его в том, что Япония ведет-де великую войну против англосаксов «за освобождение и независимость Азии», а проблема безопасности континента может быть решена «только» его «основными странами» - Советским Союзом, Китаем и Японией.
Все тут говорилось верно, Сталин толковал о том же Мацуоке в апреле 1941 года, но в июне 1945-го в устах одного из апологетов японского экстремизма аналогичный призыв к «единению» был, конечно, пустопорожней болтовней.
39-летний Малик это прекрасно понимал и докладывал в Москву: «Неожиданность и внезапность встречи Хирота со мной была инсценирована грубо и неуклюже. У японцев почва горит под ногами, время не терпит, припекло, а посему им теперь не до внешних форм и благовидных предлогов. Скорее бы добиться существа, обеспечить прочность отношений с СССР... Подобное заискивание японцев перед Советским Союзом является вполне логичным и закономерным в свете международной обстановки и тяжелого, бесперспективного военного положения Японии...»
Для Малика это был не первый подобный разговор. Обхаживать его японцы начали уже зимой 1945 года, когда 15 февраля к советскому послу наведался другой его «старый знакомый» - генеральный консул в Харбине, бывший советник посольства Японии в Москве Миякава. Он вел речи о том, что «в развитии войны сейчас настал такой момент, когда кто-либо из наиболее выдающихся международных деятелей, пользующийся достаточным престижем, авторитетом и располагающий необходимой силой для убедительности, должен выступить в роли миротворца, потребовать от всех стран прекратить войну».
Миякава «не скрывал», что видит в этой роли лишь «маршала Сталина», и пояснял: «Если бы он сделал такое предложение, то Гитлер прекратил бы войну, а Рузвельт с Черчиллем не осмелились бы возражать против подобного предложения».
4 марта 1945 года к Малику приходил представитель рыбопромышленной компании «Ничиро» Танакамару и тоже излагал похожие рекомендации Сталину.
Японцы очень хотели, чтобы инициатива исходила не от них, а от СССР. Они уже напропалую «теряли лицо», а при этом упорно цеплялись за иллюзию, что еще сохраняют его. Так, на совещаниях Высшего военного совета в середине мая 1945 года собравшиеся всерьез рассуждали о необходимости обсудить при переговорах (?) с СССР вопрос о поставках военных материалов, в том числе нефти.
29 мая 1945 года Молотов встретился с Сато и прямо спросил его: насколько долго Япония собирается вести войну? Посол пытался уйти от ответа, на что нарком иностранных дел заявил: «Война на Дальнем Востоке длится очень долго. СССР - не воюющая сторона, и его задача - обеспечение прочного мира». Это ведь тоже был хотя и вежливый, но вполне определенный намек: мол, Москва готова к миру, но если мир вскоре не наступит, примет участие в войне в Азиатско-Тихоокеанском регионе во имя приближения ее окончания.
6 июня 1945 года Высший военный совет Японии вновь обсуждал вопросы ведения боевых действий и признал: «Необходимым условием продолжения войны против Соединенных Штатов является поддержание мирных отношений с Советским Союзом».
Мыслили верно, поступали глупо. Лишь после 22 июня 1945 года, когда по инициативе императора был поставлен вопрос о скорейшем окончании кровопролития, японские «верхи» составили некий перечень «уступок», в обмен на которые Россия должна была спасти Японию от полного разгрома.
Вот они, эти «великие уступки»:
- нейтрализация Маньчжоу-Го;
- отказ от рыболовных концессий в обмен на поставки нефти;
- рассмотрение других пунктов по желанию Советского Союза.
И все! Даже возврат Южного Сахалина в исходной повестке дня к концу июня 1945 года у японцев не стоял.
До полной «нейтрализации Маньчжоу-Го» советскими войсками оставалось полтора месяца.
Что же до грабительских рыболовных конвенций, первая из которых была заключена в 1907 году после неудачи России в Русско-японской войне, то даже по более сдержанной конвенции 1927 года японские подданные получали, кроме прочего, право «ловить, собирать и обрабатывать все виды рыбы и продуктов моря, кроме котиков и морских бобров» вдоль побережий владений СССР у берегов Японского, Охотского и Берингова морей.
И вот теперь Япония была готова «всепроникающе честно» отказаться от этих конвенций, существовать которым оставалось тоже полтора месяца.
Да, поведение Страны восходящего солнца весной и летом 1945 года по отношению к нам следовало бы определить не иначе как неумное, недальновидное, скаредное, двуличное, своекорыстное и лукавое. И это - при уже абсолютной «прозрачности» ситуации. Японцы не могли ее не видеть.
На середину лета 1945 года пришлись последние «дипломатические» конвульсии Токио. 12 июля в императорский дворец на инструктаж был вызван принц Коноэ, а послу Сато поручили получить для него советскую визу. Стоял наготове транспортный самолет для доставки представителя микадо в Москву. В Токио ожидали только реакции Кремля на письмо японского монарха.
Она последовала 18 июля 1945 года, причем в виде личного письма всего лишь замнаркома иностранных дел Лозовского. Он сообщил, что «высказанные в послании императора Японии соображения имеют общую форму и не содержат каких-либо конкретных предложений», что цель поездки специального посла принца Коноэ неясна, и советское правительство «не видит возможности дать какой-либо определенный ответ по поводу послания императора, а также по поводу миссии Коноэ».
А ведь даже тогда для Токио не все еще было, возможно, потеряно - при лояльном к Москве отношении. И основания так думать дает ситуация, возникшая на Потсдамской конференции. Известно насмешливое резюме Сталина, сообщившего о японской ноте СССР на заседании глав правительств Советского Союза, США и Англии: «В этом документе ничего нового нет. Есть только одно предложение: Япония предлагает нам сотрудничество»...
Да, Япония вместо полного пересмотра своей «русской» политики хитрила и ловчила, но если бы в ноте ее было что-то новое? И не просто что-то, а весомое и существенно новое? Стал бы Сталин тогда всего лишь публично иронизировать по поводу этого конкретного нового? И так ли уж с ходу он отказался бы от этого нового, если бы у него на руках была не абстрактная «воля императора», а такие деловые предложения Японии, потенциал которых смог бы удержать СССР от вступления в войну на стороне союзников? Токио же вместо дела разводил турусы на колесах. Даже в конце июля 1945 года.
ВСЕ МОГЛО БЫТЬ ИНАЧЕ
В своих послевоенных мемуарах Сигэнори Того (1882-1950), карьерный дипломат с 1913 года, бывший собеседник Адама Малика, сожалел, что японцы слишком долго не решались «заинтересовать» русских серьезными предложениями. И Того был прав. Еще в сентябре 1944 года японский МИД составил - для себя - перечень возможных уступок СССР. И он был таким, что все для Японии могло бы обернуться иначе, если бы этот перечень был доведен до сведения нашей страны тогда же, в реальном масштабе времени.
Вот этот перечень:
- разрешение на проход советских торговых судов через пролив Цугару (Сангарский, между островами Хоккайдо и Хонсю. - С. Б.);
- заключение между Японией, Маньчжоу-Го и СССР торгового соглашения;
- расширение советского влияния в Китае и Азии;
- демилитаризация советско-маньчжурской границы (то есть полная эвакуация Квантунской армии. - С. Б.);
- использование Советским Союзом Северо-Маньчжурской железной дороги (бывшей КВЖД. - С. Б.);
- признание советской сферы интересов в Маньчжурии;
- отказ Японии от рыболовной конвенции;
- возврат Южного Сахалина;
- уступка Курильских островов;
- отмена Антикоминтерновского пакта;
- отмена Тройственного пакта (то есть отказ от союза с Германией. - С. Б.).
Увы, в Токио не решились предложить все это Москве ни в 1944 году, ни даже накануне близкого краха Страны восходящего солнца.
Сергей БРЕЗКУН
Источник: ВОЕННО-ПРМЫШЛЕННЫЙ КУРЬЕР.
Рейтинг публикации:
|
