Прибалты, особенно эстонцы, стали испытывать неприязнь к русским только лишь в позднесоветское время.
После того, как территории нынешних Эстонии, Латвии и Литвы вошли в состав Российской империи, никто из русских мыслителей и
литераторов не зафиксировал сколь-нибудь натянутых отношений между этими народами и русскими, хотя регион этот был околостоличным, и русские активно там присутствовали. Тартусский университет стал первой кузницей кадров для империи, то есть коммуникации между народами были довольно активными. Получается, что причиной неприязни не был сам факт вхождения в состав русского государства имперского типа, пусть даже в юридической форме СССР.
Причина волны этно-национализма в 80-90 годах в среде этих народов видится в следующем:
Навязав в 1940 году прибалтийским народам другой, несвойственный им образ жизни и ведения хозяйства, мы, русские, растоптали их мечту о тихом хуторском счастье. Когда
Пётр Первый купил Эстонию и Латвию у Швеции, он не поменял образ жизни у местного населения. Эстонцы-латыши, как были крепостными крестьянами у немецких баронов, так и продолжали ими оставаться. Немецкие же бароны просто перешли из подданства шведского короля в подданство и на службу к российскому императору.
В СССР же у прибалтов экспроприировали фермерские сельхозугодия и объекты малого бизнеса, из которого почти сплошь состояла экономика этих стран.
Эстония была экономически наиболее успешным государством, поэтому эстонцы восприняли это болезненнее, чем латыши и литовцы. Латвия была государством довольно бедным, а Литва нищим и, по сути, несостоявшимся, поэтому тихая хуторская жизнь там была не особо счастливой.
Вместо этой мечты, характерной для всех коренных народов, обладающих обострённым чувством малой родины, мы навязали им свою общерусскую великодержавную мечту нести миру правду и справедливость. В наших глазах она была единственно верной и универсальной для всех. Хуторянская же местечковость казалась тогдашним русским смешной и недостойной внимания.
Однако, в послевоенном СССР и в 60-70 годах никаких серьёзных проблем с литовцами, латышами и эстонцами не было. Русскоязычное население в этих республиках не испытывало дискомфорта.
Русская идея справедливости на тот момент существовала в коммунистической форме. Для того, чтобы коммунистическую справедливость нести миру, нужна сверхдержава. После войны, когда СССР стал ею, идея справедливости, пусть, даже в суррогатной форме, постепенно стала заменяться идеей мирового доминирования, которая в условиях противостояния с Западом становилась самодостаточной.
Хрущёв сформулировал это в своей бессмертной фразе: « Мы покажем американцам кузькину мать». К 80-м годам 20 столетия стало всё отчётливее понятно, что, ни установить мировой коммунизм, ни «показать американцам кузькину мать», у русских не получается, и они даже не приближаются к реализации этих своих мечт.
Получается, что прибалты невзлюбили русских не тогда, когда те лишили их местечковой идеи, не тогда, когда вместо неё навязали свою идею, действительно более великую, а тогда, когда стало выясняться, что эта идея оказалась утопией. Маленькой уютной мечты прибалтов лишили, а ничего взамен, оказалось, не дали.
Именно ослеплённость обидой послужила причиной того, что эти маленькие народы впоследствии полностью доверились западникам и превратились, по сути, в европейцев третьего сорта, разрушив свою экономику, следуя западным рыночным рецептам.
Отрезвление от понимания того, что они наломали дров, и американо-немцы их мечты о тихом хуторском счастье тоже не реализовали, вытеснило обиду на русских. На сегодняшний день в прибалтийском социуме по этой причине все реальные русофобские настроения сошли на нет. Во всяком случае, мы давно не наблюдаем такого массового явления в соцсетях. Не смотря на прилагаемые западными политтехнологами усилия, поднять волну, как в 80-90 годах не получается. Исчезла благоприятная почва для этого. Разочарование прошедшей эпохи «независимости» вытеснило у людей обиду позапрошлой позднесоветской эпохи.
