Действия Запада, который все сильнее давит на Россию, лишь усиливают позиции президента Владимира Путина, пишет The Atlantic. Издание отмечает, что россияне в ближайшее время устраивать восстания против главы государства не собираются, а существующая в стране система не падет. Так что же делать Западу, чтобы наладить контакт с Москвой?
25.08.2018
Марк Галеотти (Mark Galeotti)
Для Владимира Путина близится зима. «Крымский эффект», когда рейтинги одобрения президента резко подскочили после присоединения им в 2014 году части соседней Украины, явно прошел, а надежды на рост популярности после чемпионата мира по футболу так и не оправдались. Вместо этого на повестке дня у российских политиков сегодня набор довольно спорных пенсионных реформ, введенных путинским правительством в ответ на назревающий бюджетный кризис.
Предлагаемые изменения, а именно повышение пенсионного возраста у мужчин с 60 до 65 лет и у женщин с 55 до 63 лет, оказались крайне непопулярными. В некоторых регионах страны средняя ожидаемая продолжительность жизни ниже новых пенсионных возрастов. По данным Левада-Центра, наиболее авторитетного агентства исследования общественного мнения в России, 89 процентов россиян выступают против реформы, и только 8 процентов ее поддерживают. Петицию против введения этих мер подписали более трех миллионов человек, в то время как десятки тысяч россиян за последний месяц успели поучаствовать в многочисленных акциях протеста, организованных Коммунистической партией, которая до этого не отличалась особой активностью.
После нескольких недель молчания Путин наконец высказался по поводу реформы: он пожурил правительство и сказал, что сам не доволен этими мерами — но его слова прозвучали крайне неубедительно. Кажется, на них никто не купился. Даже проводящее соцопросы государственное агентство ВЦИОМ заявило о том, что общественное доверие к президенту упало до 37 процентов. Проблема Путина в том, что он попался в ловушку, которую по большей части создал себе сам. Его неспособность диверсифицировать экономику в 2000-е годы, в период изобилия, и его пренебрежение верховенством закона, на которое опираются как иностранные инвесторы, так и отечественные предприниматели, а также последствия зарубежных авантюр российского лидера — все это ослабляет позиции России перед лицом новых вызовов.
В вопросе о пенсиях Путин может пойти на некоторые уступки. Однако коренной пересмотр этих мер будет иметь серьезные финансовые последствия, ведь растущую долю пенсионеров поддерживает гораздо меньший процент работающих людей. Как поступит Путин: станет ли он сокращать расходы на оборону или рискнет урезать субсидии для беспокойной Чечни? Введет налог на сверхприбыль в сфере большого бизнеса? В чем сомневаться не приходится, так это в том, что «лишних денег» нет, а отчаянные поиски решений только обостряют разногласия внутри режима.
С точки зрения Вашингтона настоящий момент кажется наиболее подходящим для того, чтобы заставить Путина изменить свое поведение. Выступая 21-го августа перед сенатским комитетом по международным отношениям, помощник госсекретаря Уэсс Митчелл следующим образом определил цель американской политики в отношении России: «снизить возможности Владимира Путина проводить агрессивную политику посредством наложения финансового бремени на российское государство и олигархию, которая обеспечивает его функционирование». Аналогичным образом заместитель секретаря Минфина США по вопросам борьбы с терроризмом Маршалл Биллингсли сказал, что его агентству «был выдан прямой мандат на борьбу с российской агрессией в любых ее проявлениях» с помощью санкций. Как будто по заказу новый «Закон о защите безопасности США от агрессии Кремля», который еще будет обсуждаться в Сенате, введет новые «сокрушительные» санкции в отношении инвестиций в российские энергетические проекты, банки и суверенный долг.
Логика, которая здесь работает, вполне понятна: чем больше давление на экономику, тем труднее живется обычным россиянам и дружкам Путина. В свою очередь трудные времена могут заставить Путина сдержать свою агрессивную геополитическую кампанию, нацеленную на утверждение России в роли великой державы — и потому что цена слишком высока, и потому что ему нужны западные инвестиции, капитал и технологии. А если он не отступит? Давление будет нарастать, и даже если Путин выживет в политическом отношении, он будет слишком занят борьбой с беспокойным населением, чтобы сеять раздоры в мире.
Проблема такой линии рассуждений заключается в том, что она отбрасывает Россию назад: притеснение России извне дает возможность Путину оставаться Путиным и отнюдь не вдохновляет страну на перемены.
Взять хотя бы тезис Митчелла об «олигархии, которая поддерживает» Кремль, на самом деле все ровным счетом наоборот: сегодня вы можете быть богатым и могущественным, но если вы перейдете дорогу Путину или кому-то из его приспешников, вы станете никем. (В 2003 году Михаил Ходорковский превратился из самого богатого человека в России в заключенного исправительно-трудового лагеря, и все потому, что неосторожно стал заниматься политикой. В 2016 году тогдашний министр финансов Алексей Улюкаев оказался в центре сфабрикованного дела и был осужден, когда впал в немилость у давнего приятеля Путина Игоря Сечина). А когда приходят тяжелые времена и Запад отказывает богачам в финансовых убежищах (нечто подобное происходит сейчас), им все чаще приходится демонстрировать свою лояльность, поскольку их привилегии и позиции теперь все больше зависят непосредственно от благосклонности Путина. Времена кризиса, который переживают российские олигархи, только делают Путина сильнее.
Если Вашингтон действительно считает, что новая волна протестов в России является предвестником конца режима, он неверно истолковывает ситуацию в стране. Серьезные протесты, подобные тем, которые имели место после переизбрания Путина в 2011 году, возникают в России тогда, когда общество настроено позитивно и перемены кажутся возможными. Когда все плохо, а режим непреклонен и исключает возможность полного краха — то есть сценарий кошмара маловероятен — большинство людей сосредотачивают свое внимание на потребностях повседневной жизни, а не на политике. Разумеется, россияне жалуются на предлагаемые пенсионные реформы, но это ничто по сравнению с протестами, которые угрожали режиму в 2011 и 2012 годах, когда люди все еще верили в то, что их митинги и марши могут на что-то повлиять.
Кроме того: кого они станут винить за свои повседневные неурядицы? Как это ни парадоксально, чемпионат мира — событие, благодаря которому отношение к России у многих иностранных гостей изменилось к лучшему — сработал в обоих направлениях. Привыкшие к тому, что на телевидении (которое почти полностью контролируется правительством) их постоянно кормят паникерской ксенофобией, россияне получили возможность увидеть, что иностранцы такие же люди, как они. Одобрение Соединенных Штатов выросло с 20 процентов в мае до 42 процентов в июле.
Но этот порыв не продлится долго. Теперь, когда Путин не может опираться на растущую экономику и ему труднее обеспечивать своему народу благополучную жизнь, он будет все чаще прибегать к риторике, которая основывается на представлениях о враждебном мире, противостоящем российским ценностям и суверенитету, и узаконивает его власть. Санкции во многом являются его алиби: теперь он может ругать все западное, когда ему заблагорассудится. Протесты можно выставить как подрывную деятельность, которая ведется по наущению западных стран, а экономические трудности — как спровоцированные Вашингтоном. Трудные времена будут использоваться для оправдания жестких мер, и, по всей вероятности, многие россияне будут готовы согласиться с этой линией Кремля.
На прошлой неделе в Москве можно было почувствовать эти приготовления людей к долгой и тяжелой геополитической зиме — той, в которой, по их мнению, виноват Запад. По всей видимости, не собираясь сдаваться, люди вместе с тем не знают, что Россия может сделать, чтобы заставить Запад снять санкции. Ведь то, чего хочет Запад, Кремль не желает или не может ему уступить. Путин не может уйти из Крыма — большинство россиян считают его своим по праву — и не может оставить Донбасс или Сирию без политического ущерба для самого себя. А сворачивание кампании троллинга и вмешательства в дела Запада, вероятно, означает для него отказ от одного из немногих имеющихся в его распоряжении рычагов влияния.
Что остается Западу, который стремится наладить хоть какой-то контакт с Кремлем? Разумеется, санкции никуда не делись, но, вероятно, существуют и более действенные средства. К примеру, угроза предоставить Украине более обширную экономическую помощь в следующий раз, когда Путин даст волю своим троллям и хакерам, может стать для него болезненным ударом и при этом пощадит рядовых россиян.
В ближайшее время россияне не будут восставать против Путина, а система не рухнет. Сейчас разворачивается закулисная борьба между идеологами прагматизма и национализма — которые стремятся не столько повлиять на Путина, сколько придать очертания тому режиму, который придет ему на смену. Усиление политического давления на Россию сегодня может показаться правильным и удовлетворять желание «наказывать» Кремль за все подряд: начиная с покушения на Скрипаля в Великобритании и заканчивая продолжающимся вмешательством в политику Соединенных Штатов. Тем не менее горькая ирония заключается в том, что все это только укрепляет позиции Путина и идет на пользу националистам, делая позитивный долгосрочный прогресс все менее вероятным.
